Триллион долларов. В погоне за мечтой

26

Владение собственным банком, с невообразимой скоростью превращавшимся в настоящего финансового монстра на всех рынках планеты, в очередной раз открывало неожиданные возможности. Некоторые из этих возможностей были не совсем легальными, например, когда они под покровом ночи изучали движения по счетам, чтобы получить более точное представление о планах, отношениях и взаимоотношениях между конкурентами или найти кандидата для поглощения. Работники из аналитического отдела не спрашивали, откуда у Маккейна списки, которые он клал им на стол, но всегда считали их очень содержательными.

Однако именно самые действенные возможности были абсолютно легальными. Только лишь задавая инвестиционные стратегии и кредитные критерии, они могли поощрять целые отрасли и регионы или же, напротив, вызывать у них трудности, ввергать в кризис правительства стран третьего мира. Вследствие таких кризисов они дюжинами приобретали фирмы в Малайзии, Южной Корее или Таиланде за пресловутый бутерброд. Не было разрешения или концессии, которую не получила бы компания «Фонтанелли энтерпрайзис»; они скупили больше прав на разведку и лицензий на бурение, чем кто-либо смог бы использовать до конца тысячелетия. Уже не было ни единого человека на всем земном шаре, которого прямо или косвенно не касались бы решения, принятые в летающей базе империи Фонтанелли.

– Мы как черная дыра, – восхищался Маккейн, потирая руки, когда самолет в очередной раз взмыл в воздух. – Мы поглощаем все в округе, и чем больше берем, тем больше и непреодолимей становимся и тем быстрее поглощаем остальное. Мы растем и скоро сравнимся по размерам со всем миром.

Джон не смотрел на него и ничего не говорил. Он смотрел в окно, наблюдая за стартом. Мысль о том, что он представляет собой черную дыру, почему-то нравилась ему меньше, чем Маккейну.

Они получили невероятное сообщение. Во время почти забавной акции немецкие и итальянские чиновники из службы по защите налогового законодательства обыскали филиалы банка Фонтанелли во Франкфурте, Мюнхене, Флоренции, Милане и Риме, даже изъяли несколько ящиков с документами, которые, впрочем, незамедлительно были отвоеваны стаей налетевших адвокатов, прежде чем хотя бы один из стражей порядка успел заглянуть в них.

– Что, черт побери, это означает?! – воскликнул Джон, не удержавшийся в кресле. – Что они ищут? И что они могут нам сделать? – Он смотрел в окно, ничего не замечая.

– Ничего, – произнес Маккейн. – Они ничего не могут нам сделать. Не волнуйтесь, Джон, оно того не стоит.

Он стоял спокойно, разглаживал лацкан пиджака, поправлял галстук.

– Но мы ведь должны им как-то противостоять. Мы не можем это так оставить!

– Конечно, нет. Сейчас самое время выступить перед мировой общественностью и представить серьезные возражения. Мы будем очень обеспокоены финансовым положением Европы. Будем подчеркивать значение свободного движения капитала и неизбежность глобализации, неконтролируемость международных торговых потоков. И так далее. – Он рассмеялся, как будто для него все это было веселой игрой. – И они снова поверят каждому нашему слову.

Джон нерешительно смотрел на Маккейна.

– Разве это возможно? Контролировать международные денежные потоки?

Маккейн снова рассмеялся. В высшей степени забавная игра.

– Да, конечно. Все деньги текут через компьютеры банков, и из этой системы не улизнет ни один цент. Разве может существовать контроль лучше?

– А глобализация? Это ведь неудержимый процесс…

– Джон – это мы делаем глобализацию. Мы оба, вы и я, мы и есть глобализация. И если бы все государства объединились, они могли бы остановить нас одним движением руки, конечно. Но вот только они не объединяются. – Он поправил манжеты. – Divide et impera[48], кажется, именно так называется этот принцип.

После стука в дверях показалась тициановская рыжая головка одной из секретарш.

– Мистер Фонтанелли, мистер Маккейн, представители прессы внизу, в вестибюле.

– Спасибо, Франс, – произнес Маккейн. – Мы уже идем.

Джон пожалел, что не может чувствовать себя столь же легко и уверенно, как Маккейн. Все это ему не нравилось. Вдруг показалось, что они ступают по тонкому льду. И, чтобы не слышать, как он трещит под ногами, громко распевают песни и насвистывают.

«Манифорс Ван» летел вдоль побережья Северного Борнео на север. Под левым крылом поблескивала темная синева Южно-Китайского моря, под правым – виднелся туман над темно-зелеными дремучими лесами Борнео.

– Вам понравится, – сказал Маккейн.

Джунгли расступились, открывая большую бухту, посреди которой виднелся город, казалось, паривший над водой. На золотых куполах мечетей и дворцов играли солнечные блики, словно в сказках из «Тысячи и одной ночи». Джон смотрел в окно рядом со своим креслом и не сразу заметил, что от удивления у него открылся рот.

– Вы правы, – произнес он, затаив дыхание. – Мне нравится.

Маккейн оторвался от изучения документа и бросил быстрый взгляд за окно, чтобы понять, что имеет в виду Джон.

– Ах, это, – произнес он. – Это еще что…

Кампонг-Айер, «город на воде», как позднее узнал Джон, действительно был построен на сваях, причем много веков тому назад. Еще арабские мореплаватели Средневековья называли его так. В этом столетии он расширился на материк по обе стороны бухты и теперь стал называться Бандар-Сери-Бегаван, столица государства Бруней-Даруссалам, султаната Бруней. Город, как выяснил Джон, когда они проезжали по широким бульварам, современный и богатый. На улицах не увидишь ни одного старого автомобиля, вдоль шоссе выстроились красивые бунгало и супермаркеты. С минаретов звали на молитву муэдзины, что заставило их водителя остановиться, выйти из машины и расстелить коврик.

– У здешних людей есть все причины благодарить Аллаха, – произнес Маккейн, наблюдая сквозь стекло за тем, как шофер творит молитву. – Им не нужно платить налоги, образование и медицинское обслуживание бесплатные, бедности не существует, выдаются дотации даже на частное строительство жилья. А всю грязную работу выполняют иностранцы, в основном китайцы.

– Все благодаря нефти? – предположил Джон.

– Благодаря нефти, – согласился Маккейн. – Само по себе примечательно уже то, как уверенно Творец разместил почти все крупнейшие нефтяные месторождения в исламских странах, вы не находите? Иногда заставляет задуматься. Наши коллеги из компании «Шелл» платят султану столько, что даже за вычетом всех государственных расходов он может откладывать до двух с половиной миллиардов долларов в год. А отложено уже, кстати, около тридцати миллиардов долларов. Султан Хаджи Хассанал Болкиах был богатейшим человеком в мире, пока не появились вы.

Шофер скатал свой коврик, положил его обратно в багажник и поехал дальше как ни в чем не бывало.

– И что именно нам здесь нужно? – спросил Джон, в душу которого закралось смутное недоброе предчувствие.

Маккейн сделал неопределенный жест рукой.

– Не повредит познакомиться с ним лично. Султан примет нас; он просил передать, что будет очень рад познакомиться с вами.

– Я должен чувствовать себя польщенным?

– Хороший вопрос. Султан – Dewa Emas Kayangan, золотой бог, сошедший с неба. По крайней мере, для его традиционно настроенных подданных. Для всего остального мира он просто влиятельное лицо. Влиятельное лицо с нефтью.

Автомобиль выехал на набережную и покатился к огромному зданию с блестящими золотыми куполами.

– Красиво, правда? – насмешливо произнес Маккейн.

Джон в недоумении смотрел на уродливое сооружение, похожее на результат неудачного слияния собора Святого Петра и дюжины минаретов.

– Самый большой дворец в мире, – пояснил Маккейн. – Построен учеником Ле Корбюзье, который, кстати, этому не очень рад, поскольку султан многое просто навязал ему. Во дворце тысяча восемьсот комнат и двести пятьдесят туалетов. Дизайнеров по интерьеру приглашали из Италии, изготовителей витражей – из Венеции, шелковые обои заказывали во Франции, сорок видов мрамора – в Италии, золотые слитки для тронного зала – в Индии, ониксовую плитку – в Марокко и так далее…

– Боже мой, – произнес Джон. – Должно быть, это обошлось в целое состояние.

– Около пятисот миллионов долларов. Чуть больше, чем наш самолет. Впрочем, это было в 1981 году.

– Наш самолет, пожалуй, выглядит лучше.

– Но он не такой вместительный. – Маккейн пожал плечами. – Как бы там ни было, я хотел, чтобы вы увидели это. Может быть, вы наконец поверите мне, что все еще живете не в соответствии со своим положением.

Эти слова вспомнились Джону, когда они в очередной раз приземлились в Лондоне и он поехал домой. Домой – да уж… Замок был красив, и роскошен, и все такое, но настолько огромен, со штатом в сотни человек, что больше напоминал ему вокзал, нежели дом. И это по-прежнему «недостойно его положения»? Сколько же чванства и роскоши должен он нагородить вокруг себя? И зачем? Иногда он вспоминал – когда выпадало время в этом постоянном круговороте – первые недели в Италии, о том, какая идиллия тогда царила. Тогда ему казалось достаточно обременительным уже то, что за ним по пятам следуют один-два телохранителя. Теперь у него имелась постоянно разрастающаяся служба охраны, собственная армия, охранявшая его, обеспечивавшая безопасность каждого шага еще до того, как он успевал его сделать. Этим людям он должен был говорить утром, что собирается предпринять в течение дня, куда хочет пойти и где собирается находиться, а потом они разлетались, его личная разведка: они проверяли, исследовали местность на предмет наличия бомб и убийц, где-то, не на его глазах, обсуждали, что может пойти не так. Их было много, и они старались держаться на почтительном расстоянии, но он знал, что каждый раз они обливались пóтом и кровью, когда он выходил под открытое небо или даже на людную площадь; поэтому они старались сократить число подобных событий до минимума, вот он и казался себе иногда пленником, а не богатым человеком. Пленником, которого с большой помпой перевозят с одного места на другое.

Но он не станет жаловаться. Ни Маккейну, который сражался, словно берсерк, ни кому бы то ни было еще. Он – наследник состояния Фонтанелли, он исполнит пророчество. Некоторые неудобства придется вытерпеть.

Его ожидал Джереми. В обстановке настоящего английского замка он уже не казался таким потрясающим дворецким.

– Звонил некий мистер Коупленд, – объявил он. – Сказал, что речь идет о жизни и смерти.

Джон нахмурился, почувствовал, как меж бровей залегла морщинка.

– Откуда у него этот номер?

Джереми казался расстроенным.

– Боюсь, сэр, в наши дни это можно выяснить.

– Если он позвонит еще раз, отделайтесь от него. Я не хочу с ним разговаривать.

– Как скажете, сэр, – почтительно склонился перед ним Джереми, чего Джон терпеть не мог в людях, даже в своих сотрудниках. – Да, сэр, есть еще кое-что…

Вообще-то он больше ничего не хотел обсуждать сегодня. Просто полежать на диване и послушать музыку, Брюса Спрингстина, быть может, или Мадди Уотерса.