Триллион долларов. В погоне за мечтой

30

В начале августа забастовщики из компании «ХЬЮДЖМУВЕР» капитулировали. На протяжении нескольких месяцев они стояли перед воротами с транспарантами, раздавали листовки, а в цехах продолжалось производство, более того, оно даже возросло. Наконец они объявили, что забастовка окончена, и согласились на условия, которые тем временем ужесточились еще больше, объявили о том, что согласны с сокращением зарплаты, готовы в случае необходимости работать по двенадцать часов в день, даже в выходные, без доплаты.

– Я чувствую, что меня предали, – говорил по телевизору токарь, двадцать семь лет проработавший на компанию «ХЬЮДЖМУВЕР». – У меня такое ощущение, что моя фирма объявила мне войну.

Увидев на экране этого мужчину, Джон почувствовал, что к его горлу подкатил комок. Он посмотрел на Маккейна.

– Неужели такая жестокость была действительно необходима? Только из-за пары процентов прибыли?

Маккейн бросил на него презрительный взгляд.

– Во-первых, проценты никогда не бывают настолько незначительными, чтобы можно было говорить «пара». И вы-то должны это знать, раз уж обязаны своему состоянию самой жалкой, обычной процентной ставке. Во-вторых, – сказал он, мрачно выпятив нижнюю челюсть, – мы взялись не за то, чтобы сделать людей богатыми и счастливыми. Этому человеку, – он указал головой на экран, – не придется голодать, он не лишится крыши над головой, в отличие от миллионов людей на этой планете. Мы взялись за то, чтобы спасти будущее человечества, и нас ждет, если это вообще осуществимо, трудный путь. Людям придется отказываться от многого, им придется повиноваться. И некоторые должны учиться на ошибках других. Такова правда, хотя я, конечно, никогда не сказал бы этого на камеру.

Джон кивнул, наблюдая за тем, как на экране повесили и подожгли куклу, изображавшую Дональда Раша. Он понимал людей, их ярость, но понимал также и то, что они не видят всей картины, да и как они могут видеть ее? Все казалось таким неправильным, таким отвратительным, но альтернативы не существовало.

Как бы там ни было, они победили. Хоть у победы и был неприятный привкус.

Вскоре после этого Джон Сальваторе Фонтанелли, по-прежнему богатейший человек в мире, даже более богатый, чем когда-либо, вылетел в Вашингтон на переговоры с исполнительным директором Международного валютного фонда. В газетах уже укрепился термин «Азиатский кризис»; согласно последним известиям, теперь под давлением оказались и индийская рупия, и южнокорейский вон.

Самолет Джона приземлился с особым приоритетом в Вашингтонском аэропорту, был направлен в просторную отдельную зону, где его ждали три черных лимузина с затемненными стеклами, один из которых должен был отвезти Джона в штаб-квартиру МВФ, а другие два предназначались для того, чтобы отвлекать фотографов и репортеров, если они появятся. Джон успел только мельком взглянуть на здание МВФ – неуклюжую конструкцию из бетона и стали с довольно странными окнами на верхнем этаже, похожими на вентиляционные отверстия, прежде чем автомобиль нырнул в подземный гараж, откуда его и сопровождающих – юристов и экономистов с толстыми папками и важными лицами – по коридорам и лифтам проводили в большую комнату для переговоров. Там их ожидал хорошо одетый мужчина с коротко стриженными волосами, серебрившимися сединой, рука которого, когда Джон пожал ее, оказалась холодной.

– Меня зовут Ирвинг, – негромким четким голосом произнес мужчина. – Роберт Ирвинг. Мистер Камдессю передавал вам сердечный привет и глубочайшие сожаления, поскольку по личным причинам не сможет сегодня встретиться с вами. Но он уполномочил меня провести переговоры.

Джон услышал, как его спутники отчетливо и недовольно откашлялись. Один из них наклонился к нему и прошептал на ухо:

– Предлог, сэр. Мы должны договориться о новой встрече и улететь обратно.

Но это было совершенно невозможно. На протяжении всего перелета он почти не выходил из туалета из-за напряжения и нервозности; он хотел, чтобы все поскорее осталось позади.

Кроме того, какие там переговоры! Он просто скажет то, что должно быть сказано, и баста. Джон улыбнулся и произнес:

– Очень рад.

Итак, они собрались за столом: Джон и его спутники с одной стороны, Ирвинг и его штаб – с другой. Одно место со стороны МВФ осталось пустым.

– Один из моих сотрудников подойдет позже, – сказал Ирвинг. – Мы начнем без него.

Шорох бумаг, с ручек снимают колпачки, поправляют блокноты. «Помните о том, что вы контролируете в десять раз больше денежных средств, чем валютный фонд, – втолковывал ему Маккейн. – У них есть все причины бояться вас». Джон откашлялся и начал короткую речь, которую репетировал вместе с Маккейном. Что развитие событий в Азии беспокоит его не из-за текущего финансового кризиса, а в первую очередь в аспекте долгосрочных изменений. Что речь идет, к примеру, о росте численности населения на Филиппинах, который внушает опасения.

– Вы знаете, что я пытаюсь исполнить древнее пророчество, – произнес Джон, чувствуя, как бьется сердце от напряжения. – Я хотел попросить вас о том, чтобы вы поддержали нас в этом. Я не считаю эту просьбу слишком дерзкой, поскольку в конечном итоге речь идет о благе для всех.

«Вы можете позволить себе говорить мягко, выражать вежливые просьбы, – учил его Маккейн. – Вы настолько могущественны, что вам нет нужды угрожать, помните об этом».

– У нас есть возможность покончить с кризисом на азиатских рынках. Мы предлагаем сделать это, если МВФ внесет в каталог регулятивных мер в данном регионе демографический компонент. Проще говоря, позаботится о том, чтобы там проводился активный контроль рождаемости. – Движение, всего один короткий взгляд, и его адвокат протянул через стол документ. – Подробности вы можете прочесть в предложении, разработанном нашими экспертами.

Бумагу передали Ирвингу, он быстро пролистал ее и отложил в сторону, чтобы закурить новую сигарету. В пепельнице перед ним уже лежало три окурка.

– Для меня это звучит так, – зажигалка высекала искры, поскольку он слишком торопился, – словно крупнейший в мире производитель презервативов и противозачаточных таблеток – которым вы, кстати, и являетесь, если меня правильно информировали, – хочет заполучить новый рынок сбыта.

– Чушь, – произнес Джон. Это прозвучало грубее, чем он намеревался, но все равно некоторые из присутствующих вздрогнули. Хорошо.

– Не считая того, что МВФ, будучи международной организацией, не может позволить частным фирмам диктовать себе условия, – продолжал Ирвинг, – подобные меры выходят далеко за рамки обычного вмешательства. С добрыми намерениями, которыми продиктовано это предложение, я даже не хочу спорить. Что касается демографической политики, кстати, даже эксперты не едины во мнении относительно того, как оценивать состояние дел в этой области на данный момент. Я полагаю, что подобные решения мы должны оставить на усмотрение каждой нации.

Джон озадаченно смотрел на стройного седовласого мужчину. Он сказал почти слово в слово то же, что и Маккейн, который во время их вечерней репетиции играл роль исполнительного директора.

– Возможно, вы правы, – произнес он поэтому, как делал уже дюжину раз. – Впрочем, мы придерживаемся совершенно иной точки зрения. Через несколько месяцев мы предоставим результаты самой обширной компьютерной симуляции глобальных взаимосвязей и развития, которая когда-либо создавалась. Несмотря на то, что в данный момент я не располагаю деталями, мы можем исходить из того, что будут необходимы огромные усилия, направленные на сокращение рождаемости. И чем раньше начать, тем лучше. – Хорошо получилось. Лучше, чем когда напротив сидел Маккейн.

Ирвинг ничего не сказал, затянулся сигаретой, потом вынул ее изо рта, наблюдая за тем, как тухнет огонек. Колечко дыма, которое он выпустил, было идеальным.

– Вы случайно не думали о том, что ваши слова и ваш тон похожи на угрозу?

– Я всего лишь хочу сказать, что я могу влиять на спекулянтов и инвесторов, которые определяют пути развития в Азии. И я предлагаю вам воспользоваться моим влиянием в этой сфере, если вы в ответ воспользуетесь своим влиянием. В моем понимании я предлагаю вам сделку, ничего более.

Ирвинг покачал головой; движение было скупым, едва уловимым.

– О которой не может быть и речи. Подобный способ воздействия выходит за рамки наших полномочий.

Джон почувствовал боль в животе. Что он вообще здесь делает? Три года назад он развозил пиццу, и единственной его заботой было то, как заплатить за квартиру. Разве это не лучше разговоров с подобными людьми на тему роста населения на Филиппинах? Внезапно у него не осталось сил бороться с холодным холеным человеком, который сидел по ту сторону стола.

– Я сказал все, что хотел, – глухо произнес он, желая поскорее уйти.

В этот миг открылась дверь. В комнату вошел последний советник со стороны Ирвинга, чье место до сих пор пустовало; он протянул ему руку и произнес:

– Привет, Джон. Давно не виделись.

То был Пол Зигель.

В какой-то момент Урсула Вален перестала понимать, то ли голова у нее раскалывается от безжалостной августовской жары, то ли от бесконечных расчетов. Фотокопии счетных книг Джакомо Фонтанелли окружали ее, такие яркие в солнечном свете. Ее блокнот был сделан из серой вторичной бумаги и был неярким, но капли пота оставляли на нем темные круглые пятна.

Нельзя ошибиться. Только бы не опозориться, допустив ошибку в расчетах. Проклятье, она учила историю, она в этом разбиралась! Итак, еще раз сначала, обратно к книгам. Финансовая система средневековья, тогда она называлась монетным делом. Карл Великий построил ее на серебре, один фунт – 384 грамма – разделил на двадцать су, также именуемых солидами или шиллингами, которые в свою очередь делились на двенадцать денариев или пфеннигов. В 1252 году Флоренция начала чеканить золотые монеты, на лицевой стороне которых был изображен герб города – лилия, а на оборотной – образ Иоанна Крестителя: fiorino, который позднее называли флорен или флорин, а в германских землях – Goldener[55] или гульден; позднее так стали называть и те золотые монеты, которые чеканили сами. В одном золотом флорине содержалось три с половиной грамма золота, в 1252 году он соответствовал двадцати солидам, в 1457 году – ста восьми, а потом найденный ею список заканчивался. Существовал также серебряный флорин, fiorino d’argento, равнявшийся двум третям талера, но что такое, черт побери, в этой системе талер? Цехин был подобием флорина, который чеканила республика Венеция, его еще называли дукатом. В Северной Европе большее хождение имел грош, равный четырем пфеннигам… Сплошной хаос, будь оно все проклято. Она швырнула книгу вместе с блокнотом и ручкой через всю комнату, чувствуя, как в ней растет огромное желание схватить всю папку и отнести вниз, в мусорный бак.

Если бы только не эта жара! И эта головная боль. Она поднялась, дошла до холодильника, влила в себя чаю со льдом, приторно-сладкого, но вкусного.

В двенадцатом веке в Генуе и других итальянских городах были основаны первые банки, которые принимали деньги и платили за это проценты, предоставляли займы купцам, ремесленникам и важным господам. Давно уже было принято давать деньги на сохранение меняле и отправляться в путешествие только с подтверждением вложенной суммы, которое даже принимали в качестве оплаты, то есть появились векселя. В четырнадцатом веке венецианские банки впервые допустили, чтобы клиент снял со счета больше денег, чем положил; в пятнадцатом на всем Западе закрепились арабские цифры и купеческая арифметика, в Италии была разработана двойная бухгалтерия. Но Джакомо Фонтанелли не использовал ее. Его книги строились на какой-то совершенно непонятной системе.