Проклятие Ильича

Событие седьмое

Если делать то, что, по вашему убеждению, встретит всеобщее одобрение, кому-то ваши действия обязательно не понравятся. Третий закон Чисхолм

— А чевой тебе рассказать? Что инквизиция, сюдыть её через тудыть, колдунов ловит и на кострах сжигает, ибо решили они, паскудники, что колдовство от диавола идёт?

— Да… это и расскажите, — с тоской попросила Марьяна.

Вид у старухи стал удивлённым, но спорить она не стала.

— Ну а чевой? Пришёл полтора века назад к власти богослов этот, Сампах Праведный. Архиепископом стал, чтоб его черти в аду жрали поедом. И провозгласил, дескать вона что… оказывается, зло всё в мире от колдуйства, стал быть.

— Сам-то, небось, неодарённым был, — сощурилась Марьяна.

— А то как жеж! И пошло-поехало-полетело-поскакало. Сначала туточки, в княжестве тогда ещё Альворга Седьмого, а отсюда — и по всей Баване ересь эта разошлась. Якобы колдуны свои силы получают через сделку с диаволом. А я вот никакой сделки не заключала! А если была она, сделка энта, то где моя радость с неё? Красота, там, пленяющая взор, али ум какой шибко пытливый. Ан нет. Ничего мне через энтот дар не перепало, кроме горестей немалых да гонений. Но я-то ещё застала времена, когда колдунов да чародеев просто из городов да деревень выселяли, но истреблять совсем уж под корень боялись. Особливо целителей. А чевой поделаешь, коли лечиться-то надо. Умники, как целителей погнали да пожгли, дохнуть стали то от дриста, то от чумки, то от холеры. Но на всё у богословов ответ находился. Мол, это колдуны треклятые мстят доброму люду, надо навалиться, да истребить их разом, иродов окаянных.

— И чем больше колдунов истребляли, тем хуже становилась жизнь, тем сильнее закручивали гайки? — догадалась Марьяна.

— Чевой? — не поняла старуха последнее слово, но смысл таки уловила и согласилась: — Да, чем хужее дело становилось, тем выше подымались костры. Межеумки лободырные, прости Господи, — добавила старуха, махнув обтянутой пергаментной кожей рукой.

— И нас тут держат, чтобы сжечь?

— Вот блаженная ты! Нет, чтобы невестами Господними обрядить да замуж за епископов поотдавать. Меня особенно! — прокаркала старуха, а потом разразилась кашляющим пугающим смехом.

— И когда?

— Да со дня на день теперича, — вздохнула старуха. — Мне-то чего, я жизнь пожила. Тебя вот жалко, молодка совсем, а не поделаешь ничего.

— А бежать? — спросила Левина.

Умирать не хотелось. Марьяна Ильинична даже внуков понянчить не успела, какое умирать? Нет уж, рановато! Теперь, конечно, вопрос внуков больше не стоял, но на желании жить это никак не сказалось. Как говорится, не внуками едиными досуг порядочной пенсионерки полнится. Ох, а как же Володя? Он тоже в застенках?

— Дык беги, — широким приглашающим жестом повела старуха, звякнув кандалами. — Чевой сидишь, беги давай!

Старуха с ехидцей смотрела на растерявшуюся девушку.

— Вас как зовут?

— Дукуна я, Ора. Знакомились, чай, уже… — сощурилась собеседница, следя за Марьяной выцветшим, но ещё острым взглядом.

— Вы тоже ведунья?

— Целительница.

Подозрение в глазах старухи лишь усилилось, теперь оно читалось и в позе, и в сложенных на коленях руках.

— И сколько вам лет?

— Сколько есть, все мои.

Если бы не кандалы, собеседница давно скрестила бы руки на груди, но куда там.

Марьяна Ильинична думала. Раз за разом осматривала камеру с заплесневелыми влажноватыми стенами, забранное чугунной решёткой крошечное окно под потолком размером в две поставленные рядом ладони, массивную деревянную дверь. Бежать было некуда.

Поднявшись, Левина на всякий случай подёргала дверь и попыталась выглянуть в окошко в ней. Но снаружи — только тёмный коридор с такой же дверью напротив. Ни черта не разглядеть!

— Ну, чевой? Сбежала уже али со мной пока посидишь? — ехидно спросила старуха.

Нет, хорошо, конечно, что она даже перед лицом казни сохраняла бравый настрой, но Марьяне Ильиничне захотелось на язвительную старуху наорать. Вот только всплеск эмоций Левина сдержала. Целительница ни в чём не виновата, но при этом знает куда больше самой Марьяны и даже Оры, так что ссориться с ней ни к чему.

Девушка с психологическим возрастом далеко за шестьдесят села на нары и задумчиво посмотрела на свои худые кисти. И на кандалы. Если очень сильно постараться, то можно и стянуть их. Станет ли от этого лучше? Кто знает. Но она попробовала.

Тяжёлые чёрные кандалы звякнули. Запястье пронзила боль. Кожу саднило зверски. Марьяна, сжав зубы, сдирала ее с себя наживую. Боли она не боялась — неженки чемпионками не становятся! Едва не зарычав от напряжения, девушка с усилием стащила с себя один браслет и шумно выдохнула. На ссадинах тут же проступили капли крови, и Марьяна смазала ею вторую руку, чтобы дело пошло легче. То ли это помогло, то ли второй браслет был пошире, но правая рука освободилась без проблем.

— И дальше чевой? — заинтересованно посмотрела старуха. — Ты ж ведунья, прок с твоего дара в камере какой? Али смертушку свою шибко хочешь увидеть?

Марьяна сбросила кандалы на пол, те глухо лязгнули, упав на покрытый гнилой соломой камень. Прикрыла веки. Нет, картинки будущего не замелькали перед глазами. Зато в груди разгорался пожар злости.

— Так, теперь дальше рассказывайте. Как у вас тут всё устроено, кто правит, какие законы, какие у нас шансы бежать, если откроют дверь?

— Да такие же, как в тереме княжить, — усмехнулась старуха, но на вопросы всё же ответила: — Княжества у нас. Уж сколько их — ума не приложу. Да только различаются они, будто мухи на дерьме. Одно другого не лучше. Воюют частенько, это да. Грызутся. А то и женятся да объединяются. Всякое бывает. Законы… Да какие законы! Чевой князь али епископ княжеский скажет — то и закон новый. А что он вразрез старому идёт, дык кого то волнует? Никого. Тут уж успевай следить, в один день по закону ты дышишь, а в другой ужо нет, вприсядку надобно, да князя восхваляя. А так — каждый всяк по себе.

— А помилование какое-то возможно? — спросила Левина, уже зная ответ.

— Диавольским приспешникам, колдовскою силою вводящим простой люд в скорбь, болезнь и смерть? — не своим голосом нараспев спросила целительница, а потом улыбнулась, показав полный комплект пусть стёртых, но крепких зубов, и продолжила: — Казнят нас, Ора. За одно только то, какими мы родились, казнят. Не будет ни помилования, ни суда, ни оправдания. Намедни слухи пришли о море в Танганском княжестве. Народ-то и боится, оттого и лютует. Ты помолись, девка, коли в Господа веришь. А ничего другого и не поделаешь теперича.

Марьяна Ильинична свято верила не в Господа, а в то, что поделать всегда что-то можно. Какой безвыходной ни казалась бы ситуация, сидеть сложа руки Левина была не приучена. Да и как посидишь? Росла-то в колхозе, где то коров подоить, то сено убрать, то траву покосить, то поросям дать, то денник отбить, то тесто поставить, то дрова наколоть, то печку затопить. Кто на заду сидит, тот живёт впроголодь, так бабка учила, покойная Нина Кузьминична. Вот Марьяна и не сидела. А потом школа, техникум в областном центре и секция лёгкой атлетики, куда притащил её впечатлённый гренадерским ростом и могучей комплекцией тренер. А уж ядро толкать… Не так тяжело, как быка от коровы оттащить, поверьте на слово. Так она в секции и осталась, а потом успехи пошли, победы на соревнованиях одна за другой, сначала на областных, потом на региональных, а дальше уже — и на международном уровне. И только после этого Владимира Ильича встретила, а он не испугался ни роста, ни характера, а ласково звал Дюймовочкой. Тут-то и дрогнуло сердце. Никого в жизни Марьяна Ильинична так не любила, как своего Володеньку. Ни за что бы не призналась и себе, но даже детей — и то чуточку меньше. А теперь где он, Левин? Как его искать? И может ли такое быть, что он в другом теле, как и она? Как узнать тогда родной дух, как мимо не пройти, если доведётся им встретиться?

От мыслей о родном муже в груди запекло ещё сильнее.

И сколько камеру не осматривай — ничего нового в ней не прибавлялось.

— А если вы целительница, то можете на человека воздействовать? Сознания, к примеру, лишить?

— Могу, конечно, — хмыкнула Дукуна. — Да толку-то. Это ты ведунья, на тебе кандалы-то попроще. А на мне — веситановые. Их просто так не снимешь и не стянешь.

То ли Ора не знала, что за металл такой веситан, то ли воспоминание о нём никак не хотело подворачиваться, но ясности ответ старухи не внёс. Напротив, вопросов стало только больше.

— И как их снять? — чуть осипшим голосом спросила Марьяна.

— Да никак, говорю же! — рассердилась вдруг старуха и даже ногой притопнула.

Воинственно забряцала цепь на кандалах, противно скрипнули нары. Громкое восклицание эхом отозвалось в коридоре, и из дальней камеры послышался чей-то жалобный вой.

— И что, сдаваться теперь⁈ — всплеснула руками Левина. — Сидеть, убоя ждать? Нет уж!

— Ой, посмотрите, ума целые закорма! — вскинулась целительница. — Никому ж в голову-то не пришло бежать там али не сдаваться! Только ты одна, преразумная!

— Да просто надо не с понурым видом сидеть участи своей ждать, а делать что-то! — рассердилась Марьяна. — Пробовать!

— Дык пробуй, пока пробовалка не отвалится! — воинственно прошипела старуха.

— И попробую!

Марьяна снова заметалась по комнате, кинулась к двери, подёргала её на себя, потом проверила на прочность каждый прут и каждую петлю. Залезла на нары прямо в грязных сапогах, подёргала решётку. Да, в такое оконце разве что кошка пролезет, ну так у Оры бока тощие. Уж лучше в дыре застрять и сдохнуть, выбираясь, чем на костёр покорной овцой пойти.

Злость захватила её целиком. В груди запекло со страшной силой, по венам словно жидкий огонь заструился, всё тело будто воспламенилось изнутри, и жгучая ярость вдруг выплеснулась наружу горящими бензиновыми каплями.

Гнилая солома под ногами задымилась и неохотно занялась, а старуха вдруг подкинулась с места и заорала:

— Ты чего творишь⁈

Глава 4 Владимир Ильич