Проклятие Ильича

Событие десятое

1. Победа невозможна.

2. Ничья невозможна.

3. Даже выход из игры невозможен. Теорема Гинзберга

Поп был мелкий и юркий. Раз — и уже в дамках, стоит напротив Владимира Ильича и яркими голубыми глазами на него вылупляется. На попа слабо походил вообще-то товарищ. Ну, там пузо быть должно, борода окладистая, ряса коричневая или чёрная. Ещё попу положена шапка цилиндрическая с курицей на тулье. Не силен был Левин в иерархии и прочих платьях церковной интеллигенции. Именно интеллигенции — они же все там с высшим образованием. Нет, не силён. Да и ладно.

Этот не обладал ни одной перечисленной деталью. Бородёнка была рыже-блондинистая, куцая и раздвоенная, как у двух козлов сразу. Пуза не было. Даже животика не было. Никакого уважения к такому архиерею. Ещё и сутана — цвету она была серого и с грязными разводами по подолу. И на голове так совсем безобразие. Там был берет. Серый застиранный и потерявший форму берет. Где цилиндрический клобук с золотым крестом и где серый потерявший форму берет? Не хотелось при виде монася вставать на колени, целовать перстень и просить благословить. Как это недоразумение может кого благословить⁈

— Чего сидишь, кайся быстрее!

Оба на — гевюр цузамен. Лихое начало. Ладно. Сам напросился.

— Грешен батюшка, матушку твою в пруду прямо несколько раз пёр в задние ворота.

— Ик!

Ну вот, пошло дело.

— Ещё и такой грех мне отпусти, святой отец. Я наколдовал, что если меня сожгут, то сто священников загнутся через неделю от поносной хвори. Знаю, погорячился, но больно вы меня разозлили, вот проклятье и наложил.

— Ик!

Что, не этого ожидал, голубоглазый ты наш?

— Ещё хочу покаяться. Не остановился я на проклятии своём и весь твой род до седьмого колена проклял. Все сгинут от дристанки.

— Ик!

Не выучил других слов.

— И последнее прегрешение мне отпустите, святой отец. Я княгиню нашу давно как-то опоил зельем сонным и надругался над ней, и теперь сын у неё тоже колдун, и весь свой дар я посмертно ему передам. Самым сильным колдуном будет и всех монасей изведёт, и князя, и мать свою, и братьев с сёстрами. Человечиной будет питаться. А если ты нарушишь тайну исповеди, то тебя он первым сожрёт.

Левин приложил руки туда и сюда, как Фоня, и грозно взглянул на такого юркого пять минут назад священника. Того перекосило, и сейчас он завалится тут в падучей.

— Отпускай грехи, святой отец. Живо. А то из ада тебя доставать буду. Оттуда сподручней. Из рая-то сложно, там ангелы помешать могут. Этот, как его, во! — Архангел Иегудиил. Мать его — царица небесная.

— Ик! А-ааа!

И серого не стало.

Народ озадаченно повернул головы к двери, а потом к колдуну.

— А чё? Всю правду, как на духу. А, ну точно — и так на духу, — пожал плечами Владимир Ильич.

— Колдун! Чего монах убежал? Чего орал? — свесилась с нар сиреневоглазая голова Еркима.

— Покаялся я ему в грехах. Не вынесла душа его. Столько негатива сразу.

— Чего «гатива»? — Еркин спрыгнул с нар.

— Отмаливать мои грехи побежал.

Владимир Ильич тоже с нар встал и выглянул в коридор. Там пусто было.

— Ты это брось, колдун, — подошёл к нему Робин Гуд местный и тоже в коридор заглянул.

— Чего теряемся-то? Пошли.

Еть-колотить! Пошли. По коридору нормально, потом дверь открыли — там тамбур. Тоже вполне себе ничего. Пуст пустёшинек. Толкнул Левин следующую дверь, а там с копьями наперевес два десятка нечёсаных блондинов. Увидели их в дверном проёме, и нет, чтобы бежать броситься — ну, по закону жанра. Должен же он освободиться и в магическую Академию инкогнито поступить! Хрена с два. Эти не читавшие про попаданцев книги блондины повернулись, пики свои, жёлтым металлом поблёскивающие, направили в сторону двери открывшейся и стали кольцо сжимать.

— Чего делать будем, колдун? — засопел над плечом Ерким, картину узрев.

— Чего тут делать? Маугли что сказал? «Мы принимаем бой!» У Джеки Чана ведь получилось в фильме… Про генерала китайского. Он там холм целый из трупов накрошил, а тут всего два десятка нечёсаных. И у тех мечи были, а у этих — копья. Да как два пальца об асфальт.

— Маугли — великий колдун ваш? — недоверчиво засопел соратник.

— Я беру десять справа, а ты двоих слева.

— Их больше…

— Остальные сами разбегутся…

— Хватайте их, это приговорённые! — заорал вдруг один из блондинов.

У этого как раз меч был. Короткий. Как гладий у самых древних римлян.

— Ну, понеслась душа в рай. Лучше погибнуть в бою, чем на костре жариться.

Глава 5 Марьяна Ильинична