Флигель-Адъютант

* * *

— Мой отец — филистимлянин-башибузук, мать — шемаханка. Разве я могу воспринимать сложившуюся в городе ситуацию иначе, кроме как личную трагедию? — Башир затянулся сигаретой.

Я не курил, но за время на фронте привык к тому, что окружающие постоянно дымят, и потому вежливо улыбнулся в ответ:

— А мой отец — эвксинский горец, мать — имперка из-под Искоростеня. Кому вас понять, как не мне? Кажется, это большое везение — встретить человека, который может смотреть на положение дел более-менее нейтрально. Изложите свою версию происходящего, и, может быть, мы придём к какому-нибудь вменяемому решению...

— А что мы с вами можем... — он глянул на меня с отчаянием, но вдруг замолчал и со странной гримасой на лице откинулся на спинку кресла.

Как будто рассмотрел в моих глазах ответ на недоговоренный вопрос. Не знаю, что он там увидел. Я в эти секунды вспоминал обходной маневр в Клёне, взятие Свальбарда, сан-риольскую игру в морской бой, окружение поездом батальона федералистов, топот босых ног малышей-кафров и побег с острова Вассера.

— Черт с вами, я расскажу — а дальше думайте. Кто знает, чем нынче занимаются имперские этнографы!

Смешно выходило: я ведь и вправду занимался этнографией. Собирал устные свидетельства о нравах местного населения, такая военно-полевая наука получалась. Глядишь — еще и диссертацию напишу, стану настоящим доктором наук, когда всё это кончится! Если всё это кончится...

Воспользовавшись тем, что Башир снова затянулся сигаретой, я спросил:

— С моими спутниками всё в порядке? Стеценко и мой ассистент — Царёв, такой высокий, статный молодой человек...

— Да, они в порядке. Живы, здоровы. Все эти дни пытались развить бурную деятельность по вашим поискам, только ничего особенного у них не вышло. Зато, похоже, обзавелись каким-то покровителем из высшего света! По линии тайного сыска дурдом начался такой, что мне даже пришлось закрыться на двое суток. Это, кстати, тоже подлило масла в огонь: из-за рейдов сыскарей, баалиты подумали, что снова начались криптии, и стали вооружаться и даже пригласили людей Джавдета... А потом на острове Ахтамара разверзся ад, и они вообще с ума посходили — решили, что Баал лично покарал нечестивых!

— Какие криптии? — с остальным-то мне более-менее всё было понятно. Кроме Джавдета, конечно.

Похоже, моим соратникам помогала Ина Раджави — девушка-то она была явно непростая. "Ланчестер" в этих краях простой девушке раздобыть никак не получится. Да, в общем-то, в любых других краях это тоже задача нетривиальная. А остров — вообще моих рук дело. Ну ладно, моих и Пьянкова-Питкевича. Он на роль Баала, извергающего огонь на нечестивцев, больше подходит. Я пока не дорос.

— Криптии — это обычай тайно убивать самых опасных представителей покоренных племен. Он существовал, например, в Лакедемоне. И в Шемахани — с тех самых пор, как царство сократилось до одной долины Шемаха. Но во время правления последнего царя Тиграна Благословенного о такой варварской практике забыли, проводилась политика мирного сосуществования. Шемаханцам были нужны рабочие руки, баалитам — тихая гавань среди вечных войн Леванта и Кафа. А в последние два года, как раз после смерти последнего нашего владыки мужеского пола по всей долине и в городе снова стали пропадать бедняки. Молодые девушки, сильные мужчины, подростки... По три, десять, двадцать человек в месяц. Поползли слухи, что кто-то где-то видел людей, которые тащили схваченных к берегу озера и увозили на остров Ахтамара. Туда пробовали отправлять поисковые партии родичи пропавших — но ни один из таких отрядов не вернулся. Стоит ли говорить, что пропадали одни лишь баалиты? А если и был там кто из шемаханцев — то наверняка по случайности.

— А власти? Стража, армия, царица, в конце концов?

— А что — царица? Вы не знаете разве закона? Хотя — откуда вам... В Шемахани царица может царствовать — но не править. Править может только мужчина. Пока она не выйдет замуж, все решения принимает Совет.

— А замуж она не выходит потому, что...

— Потому что хочет по любви, а еще потому, что женихи должны быть одобрены Советом, а им нравится править вместо царицы. И подсовывают советники ей таких чудовищ, что ни в сказке сказать, ни пером описать! А так — она у нас просто лучик света в оконце: разумная, талантливая, смелая! Мы ее любим. Но говорят — она нас не очень любит. Дикие мы, необразованные, — было непонятно, чего в его словах было больше: досады или иронии. — Всё время сбежать пытается. Один раз ей даже удалось — но потом сама вернулась. Совсем недавно, кстати. Но — вернулась, пожалела своих подданных, не стала у нас надежду на перемены к лучшему забирать. Так что царица тут вряд ли может помочь... Что касается стражи, администрации... Так это всё сплошь шемаханцы из зажиточных. Им плевать на проблемы баалитов. Ответ один: "Мы вас сюда не звали. Не нравится — вон дорога, вон пустыня, вон отсюда". И тот факт, что похищенные родились и выросли в долине Шемаха, их ни капельки не волнует...

— Вы что, хотите сказать что шемаханцы — эдакие махровые этноцентристы и шовинисты? Мне так не показалось... Ну да, Багдасар тот еще злодей, но остальные — вполне обычные люди. В той чайхане, где вы меня заметили, за одним столом сидели и те, и другие! — я кривил душой.

Лязг точильных камней и злые взгляды через улицу помнились мне очень хорошо...

— Небогатых людей политика и революция интересуют только тогда, когда это касается их желудков и здоровья. Нагнетали атмосферу и потворствовали бесчинствам островитян те, кто с самого утра начал покидать город! — Башир скривился, демонстрируя свое презрение. — В богатых особняках центра Шемахани осталась только охрана... Целые вереницы экипажей и автомобилей выезжали через Золотые ворота весь день. Да что там — члены Совета отправили свои семьи прочь одними из первых, как только на острове Ахтамара занялись первые пожары!

Я мял в руках каракулевую папаху. Проклятье! Ответ был на поверхности: Вассер, Цорн, Игор и прочие фанатики от науки при помощи тевтонов, анархистов или зверолюдов похищали баалитов из бедных кварталов для того, чтобы проводить над ними опыты. Видимо, интенсивность экспериментов нарастала — эрзац-хайды на лабораторных столах были иллюстрацией их успешности.

Они лечили в своей клинике богатеньких клиентов из Империи и всего Старого Света и испытывали передовые методики на местных в лабораторном корпусе. И черта с два у них получилось бы скрывать свои злодеяния, если бы Совету Шемахани это не было на руку. Очень удобный способ держать в страхе этнически чуждую группу населения и заручиться поддержкой своих соплеменников! Плевать, что сборщики плавника Никол и Ваагн такие же бедняки, как и сами баалиты. Они живы, их детей не похитили — этого довольно для ненависти.

Криптии? Лакедемон? Так лакедемоняне убивали илотов своими руками. В этом была ключевая разница, хотя и то, и другое — по сути своей мерзость.

Выбор Вассером Шемахани, Гегамского моря и острова Ахтамара в качестве базы для экспериментов становился мне всё более понятным... Но совершенно непонятным было — что делать теперь мне лично и всей экспедиции в частности?

— А почему вы не уедете из города? — спросил я у Башира.

— Здесь я — фигура. Там, за горами — торгаш без роду и племени. В Шемахани имя Башира кое-что значит, баалиты и шемаханцы просят меня быть посредником, приводят ко мне людей — на постой и для торговли самым разным товаром. Что я буду делать на Кафе или в Леванте? Куплю караван-сарай и начну всё сначала? Нет! Моя судьба связана с этим городом...

Этот беспринципный делец и торговец контрабандой, владелец гостиницы с весьма темной славой внезапно оказался человеком принципиальным и дорожащим своей репутацией! Какие, однако, сюрпризы подбрасывает нам судьба!

Вдруг дверь гостиницы с шумом распахнулась:

— Дайте, дайте мне сюда этого человека и я... — Стеценко вломился в холл подобно урагану, выхватил меня из кресла и принялся вальсировать со мной по всему лобби. — Черт тебя дери, поручик, черт тебя дери! Ты чего! Какого черта? Ты куда и вообще — как...

Он явно был невероятно рад меня видеть! Я, впрочем, тоже. Но не до такой степени, чтобы танцевать бальные танцы со старым боевым товарищем.

— Полноте, дражайший мой заместитель начальника экспедиции! У меня ребра трещат, и физиономия болит от ваших объятий! Я жив, не совсем здоров, но как боевая единица всё ещё представляю из себя определенную угрозу для вероятного противника.

Стеценко наконец успокоился, остановился, отряхнул зачем-то ладоням мне архалук, пригладил волосы на моей голове...

— Живой! Живой, и всё такая же зануда. Как же нам тебя тут не хватало! — и рухнул в кресло, из рук у Башира вынул неприкуренную сигарету и захлопал по карманам в поисках спичек.

Я протянул ему горящую зажигалку Монтгомери. Он взял ее, прикурил, а потом уставился на изящную вещицу в своих руках.

— Так! Это что — трофей? — спросил он. — Только не говори сейчас, что вот то, что вон там вон громыхало, это...

Он ткнул пальцем куда-то себе за спину, имея в виду, видимо, остров Ахтамара. Мне оставалось только плечами пожать. У Башира расширились зрачки, когда он понял, о чем идет диалог, а потому, чтобы не дать ему сказать лишнего слова, мне пришлось спросить самому:

— Давай, Стеценко. Расскажи, на каком сейчас свете наша экспедиция. Обрисуй ситуацию в двух словах?

— В двух словах? А предлог считается? — шельмец сунул зажигалку себе в карман, и, не дожидаясь моего ответа, выдал: — Мы в дерьме!

* * *