Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

В конце XVIII — начале XIX века старчество в России стало возрождаться. Тогда явились такие старцы-наставники, как преподобные Феодор Санаксарский и Серафим Саровский. «Наступает новая эра в истории русского монашества, — пишет митрополит Трифон. — Стремление к внутреннему строгому отшельничеству выразилось в удалении ищущих себе спасения иноков на Афон, в молдавские монастыри, в Брянские и Рославльские леса»81.

Среди ушедших на Святую гору Афон был преподобный Паисий (Величковский; 1722–1794). «С самых юных лет отец Паисий (в миру Пётр; сын полтавского протоиерея…) стремился к подвижнической жизни, — пишет владыка Трифон. — Еще почти мальчиком он, утвердившись окончательно в мысли отречься от мира, ушел в монастырь. Сначала он поступил в Любецкую обитель на Днепре, но затем вследствие притеснений со стороны нового игумена должен был оттуда удалиться. Он переменил после сего несколько монастырей, нигде не находя настоящего духовного руководства, пока наконец в Молдавии, в Трейстенском скиту он не нашел того, чего жаждала душа его: истинных старцев-подвижников. Руководителями его были сперва старец Михаил, а затем схимонах Онуфрий, привлекший его в свой скит, именуемый Кыркул. Общение с ними имело для него весьма важное значение; здесь ясно была ему раскрыта сущность истинно монашеской жизни, здесь все внимание его было обращено на внутреннюю сторону иноческой жизни: самоусовершенствование духа; здесь же было указано и на источник иноческого воспитания: чтение святоотеческих творений. “От онех бо отец уразуме, — говорит древний жизнеописатель Паисия, — что есть истинное послушание, от него же раждается истинное смирение и совершается умерщвление своея воли и рассуждения, и всех, яже мира сего, еже есть начало и конец некончаемый истиннаго монашескаго деяния”. Такая жизнь под началом богомудрых старцев продолжалась немного более трех лет. Паисий боялся, что его понудят принять священный сан, и поэтому решил перейти на Афон, где надеялся получить не меньшую духовную пользу.

На Афоне он не нашел желанного духовного руководства. Он “обхождаше отшельники и пустынножительныя отцы, ищущ по намерению своему некоего духовнаго отца, в делании монашестем предуспевающа и в божественных и отеческих писаниих искусна, седяща в безмолвии наедине в тишине и нищете, ему же бы могл предати себе в послушание. Но не обрете таковаго”. По воле Божией он сам стал для других тем, чего искал для себя. Поселившись в уединенной келии и приняв великое пострижение с именем Паисий, он стал проводить время в безмолвии и великом подвижничестве, умерщвляя свою плоть и преуспевая от силы в силу духовную. Слава о подвигах стала привлекать к нему учеников, желавших жить вместе с ним и под его руководством. Сначала смиренный Паисий противился этому, но наконец должен был уступить. Число его учеников с течением времени так возросло, что им уже тесно стало на Афоне, и они решились переселиться обратно в Валахию.

В Яссах они были радушно приняты митрополитом Гавриилом, который дал священноиноку отцу Паисию (он решился наконец принять священный сан) в управление монастырь Драгомирну со всеми его вотчинами. С этого-то времени и начинается устроительная и просветительная деятельность отца Паисия. Заботясь о строгом выполнении устава своей братией, он главное внимание обратил на внутреннюю сторону монашества: на возвышение духа монаха. “Это выразилось во введении и широкой постановке духовного руководства иноков, именно старчества, и изучении святоотеческих творений как основания, на котором должна созидаться жизнь всякого инока”82.

Старчество, как мы уже ранее говорили, было забыто в России в XVIII веке. Даже на Афоне, судя по свидетельству жития Паисия, оно уже перестало существовать. Оно еще жило лишь в небольших скитах, где Паисий и получил свое первоначальное духовное воспитание. Нужно было, чтобы явился такой человек, который бы силою своего слова, силою своего примера, своей энергии и влияния ввел старчество в общежительную жизнь монастырей как основной его нерв, упрочил бы его в общежительном строю иноческой жизни. Таким человеком и был Паисий (Величковский). Он сам был старцем для своих иноков, келия его не затворялась с раннего утра до девяти часов вечера, и всякий имел к нему свободный доступ. Что касается до характера старческой деятельности Паисия, то она вполне согласовалась с требованиями к истинному старцу… Речь свою прежде всего он направлял соответственно духовному состоянию каждого… Он старался входить в состояние другого: “с иными убо плакаше, утешив же того, с другими же радовашеся”. Речь его подкреплялась всегда изречениями святых отцов, что также служит признаком истинного старца. Вообще он обращал большое внимание на изучение святых отцов-аскетов. Каждый вечер он читал братии отрывки из творений святых Василия Великого, Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и других.

Но для того чтобы предлагать эту духовную пищу братии, он должен был сначала перевести их творения на русский [точнее, церковнославянский] язык, а переведенные исправить, сличив с подлинниками. На Афоне он изучил древнегреческий язык и употребил это знание на пользу братии. Почти все ночное время уходило у него на эти письменные труды, они стоили ему немало забот; не чужды они некоторых литературных недостатков, тем не менее ими он, можно сказать, обновил аскетическую литературу83. Многочисленными его учениками они разнеслись по лицу всей России и вместе с основаниями старческими послужили к восстановлению монашества на Руси. Вообще же можно сказать, что для XIX века Паисий (Величковский) был тем же, чем преподобный Сергий для XV века, если взять для сравнения, конечно, одну только сторону деятельности преподобного Сергия, то есть обновление монашества. Паисий стал родоначальником русского монашества в XIX веке благодаря своим ученикам, которые разошлись по всем уголкам России и разнесли с собою предания старчества и его собственные переводы отцов-подвижников. <…> Все они внесли в (русские. — Сост.) монастыри тот дух, тот строй жизни, который был в Драгомирне и Нямце при отце Паисии. Один из ближайших учеников отца Паисия, схимонах Феодор, был старцем и руководителем отца Леонида, первого Оптинского старца. Благодаря последнему старчество насадилось в Оптиной пустыни. Той же Оптиной пустыни выпало на долю осуществление другого дела отца Паисия, то есть издание его переводов. Таким образом, Оптина пустынь явилась преемницей и наследницей духовного имущества отца Паисия. Нигде из русских монастырей старчество не было поставлено так твердо, так прочно, нигде оно не пустило так глубоко корней, как в ней. Недаром И.В. Киреевский заметил: “Если вы хотите узнать основательно дух христианства, то необходимо познакомиться с монашеством; а в этом отношении лучше Оптиной пустыни трудно найти”84. Но для того чтобы так высоко поднять монашество, мало усилий одного человека, надо было такого настоятеля, который, сам будучи высокой духовной жизни, понимал бы все глубокое значение старчества и всеми мерами старался о насаждении и укоренении его. И такого настоятеля Оптина пустынь получила в лице отца Моисея… <…>

Кажется, не боясь впасть в ошибку, можно утверждать, что во всем этом столетии мы не встречаем в России начальника монастырского, который так полно и гармонично соединял бы в себе духовную мудрость и строгий аскетизм с громадными организаторскими талантами»85.

Из этой нашей главы, состоящей собственно из цитат, взятых из книги митрополита Трифона о старчестве, мы видим, что речь об истории монашества в XIX веке тяготеет к его тогдашнему центру — к Оптиной пустыни.