Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 36. Всероссийский Церковный Собор 1917 года (восстановление патриаршества). Декрет 1918 года о закрытии монастыря Оптина пустынь. Жизнь обители под видом трудовой артели. Открытие музея в монастыре. Отец Феодосий (Поморцев). Кончина старца Анатолия

В Летописи скита (которую в это время вел иеродиакон Поликарп) 13 августа 1917 года записано: «Сегодня отбыл в Москву для участия в Поместном Соборе Русской Церкви отец настоятель пустыни архимандрит Исаакий… 200 лет не слышала Россия мощного голоса Церковного Собора и наконец имеет услышать его в тяжкую годину лихолетья. Дай Бог, чтобы словеса и деяния Собора прозвучали благовестом над нашей исстрадавшейся Родиной!»544.

В ходе заседаний название этого Собора переменилось и приняло следующий вид: Священный Собор Православной Российской Церкви. Долго Церковь собирала взносы среди своих чад, чтобы открыть наконец благословленное в свое время Государем Императором Николаем Александровичем столь представительное и необходимое Собрание.

Внеисповедное Временное правительство не только не помогало проведению Собора, но старалось всеми мерами сорвать его, ошельмовать в глазах народа путем лживой информации в газетах. 17 августа было первое заседание, открытое словом митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского, новомученика). Архимандрит Исаакий, не пропустивший ни одного заседания, был свидетелем и участником деяний Собора. Слышал он, как со временем крепла на Соборе мысль о восстановлении Патриаршества в Русской Православной Церкви. Настоятель Оптиной пустыни, будущий мученик за Христа, явился тогда частицей Соборного разума, вдохновляемого Святым Духом. На седьмом заседании решение о избрании Патриарха было принято. А тем временем в Москве в конце октября началась война, — большевики занимали город, громя его из орудий… В Летописи скита 4 ноября записано: «…в Москве и Петрограде на улицах побоища с кровопролитием. У нынешнего правительства оспаривают власть так называемые большевики-социалисты. От пушечной пальбы пострадали Успенский собор, храм Христа Спасителя, храм Двенадцати апостолов, [Чудов и Вознесенский] монастыри»545.

18 ноября: «Из Москвы пришло утешительное и желанное сообщение отца Ионы, что Церковный Собор восстанавливает Патриаршество [и] избран новый Московский Патриарх — владыка Тихон. Предварительно избраны были три кандидата… избрание же совершено было посредством жребия. О, если бы в новой Великой Церкви Российской Господь явил нам [второго Ермогена]!»546.

Тем временем началось разграбление монастырей. 19 ноября 1917 года в Летописи скита отмечено, что «народные комиссары» издали «временный» указ о передаче крестьянам монастырских угодий, что привело к разбойничьему захвату этими последними всего, что было к ним поближе… Болховская дача Оптиной пустыни также была захвачена мужиками вместе со всем имуществом и содержавшимся там скотом… Требовать это назад было бесполезно. Через несколько дней была описана скитская дача.

Архимандрит Исаакий 11 декабря возвратился из Москвы. Церковный Собор прервал свои занятия. 26 декабря 1917 года была разграблена еще одна дача Оптиной пустыни — Курская, а монастырская братия удалена оттуда. В день Рождества Христова в Летописи записано: «Литургисал преосвященный Михей в сослужении настоятеля отца Исаакия, отца скитоначальника [игумена Феодосия] и других священнослужителей из монастырской и скитской братии. По окончании прочитана была грамота Святейшего Патриарха Тихона по случаю вступления его на Патриарший престол, после чего ему возглашено было многолетие»547.

В Оптиной в навечерие праздника Богоявления (уже настал 1918 года) служил архимандрит Исаакий, а освящение воды совершал епископ Михей. Иеромонахи обходили в монастыре и в скиту келии и все здания, кропя их святою водой. 6-го же января, в самый праздник, литургию служил владыка Михей с отцами Исаакием и Феодосием. Во время службы владыка прочитал слово Патриарха Тихона, сказанное им при настоловании, состоявшемся 21 ноября 1917 года, в котором, в частности, говорилось: «Подобно Давиду, и я мал бе в братии моей, а братии мои прекрасны и велики, но Господь благоволил избрать меня. Кто же я, Господи, Господи, что Ты так возвел и отличил меня? Ты знаешь раба Твоего, и что можно сказать Тебе? И ныне благослови раба Твоего. Раб Твой среди народа Твоего, столь многочисленного, — даруй же сердце разумное, дабы мудро руководить народом по пути спасения. Согрей сердце мое любовью к чадам Церкви Божией и расшири его, да не тесно им будет вмещаться во мне… <…>…Патриаршество восстанавливается на Руси в грозные дни, среди огня и орудийной смертоносной пальбы. <…> Но как в древности пророку Илии явился Господь не в буре, не в трусе, не в огне, а в прохладе, в веянии тихого ветерка, так и ныне на наши малодушные укоры: “Господи, сыны российские оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, стреляли по храмовым и кремлёвским святыням, избивали священников Твоих” — слышится тихое веяние словес Твоих: “Еще семь тысяч мужей не преклонили колена пред современным Ваалом и не изменили Богу истинному”»548.

Началась тяжкая борьба Патриарха Тихона с новыми, самозванными властями, приступившими к уничтожению (как и была их цель) духовенства и храмов. Патриарх рассылал сотни писем в разные комиссариаты и суды, доказывая, убеждая, умоляя и иногда добиваясь положительного ответа: многих людей ему тогда удалось спасти. Но наступление безбожников становилось все лютее. Сам Патриарх стеснен, часто арестовывается и допрашивается, живет под домашним арестом, претерпевает покушения на свою жизнь. Православные люди организовали для него охрану.

23 января 1918 года богоборческая власть издала декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», который сопровождался целым рядом инструкций. Церкви и монастыри утратили право юридического лица — перестали иметь право владеть собственностью, даже зданиями, в которых находились. Вслед за этим возник в составе Наркомата Юстиции 8-й отдел, «ликвидационный», возглавлявшийся ненавистником веры Христовой П.А. Красиковым. Под всякими предлогами и просто так власти начали закрывать монастыри.

Первые месяцы после революции Оптина пустынь жила по-старому, но иноки понимали, что это ненадолго. Прежним порядком совершались службы. Богомольцев было много. Старцы Анатолий и Нектарий принимали людей… Только 15 ноября 1917 года в козельской типографии Сагаловича было отпечатано первое воззвание большевиков к гражданам городов Козельска и Сухиничей и к уездным крестьянам о переходе власти от представителей Временного правительства к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в Центре, с призывом способствовать установлению советской власти на местах. Это воззвание было расклеено на всех заборах и столбах. Сопротивления никакого не оказалось, и 7 декабря на уездном съезде избран был Совет народных комиссаров Козельского уезда в составе 21 человека.

В ночь с 7 на 8 декабря гостиница Зотова, где пребывали комиссары, была осаждена толпой горожан. Раздались возгласы: «Долой антихристов!». Полетели камни в окна и двери, посыпались стекла… Один из комиссаров сумел в темноте незаметно выскочить, и плохо пришлось бы Совету народных комиссаров, если бы он не привел из Южной слободы толпу сбежавших с фронта (а большевики дезертирство одобряли) солдат, которые до того уже были распропагандированы. Вооружившись кольями, они разогнали нападавших.

К началу 1918 года в Козельской партийной организации было 29 членов. Вокруг них — около полусотни сочувствующих установлению нового порядка. Председатель — бывший крестьянин Алексей Васильевич Медведев. В сорока верстах отсюда, в Белёве, в это время еще вовсе не было большевиков. Поэтому партийцам приходилось пока не грозить, а просить и уговаривать, лгать напропалую о грядущем народном счастье.

10/23 января 1918 года декретом СНК Оптина пустынь — в ряду других монастырей — была официально закрыта. Монастырь, в котором пока ничего не изменилось, стал называться Сельхозартель Оптино. Оптинцы как трудились раньше, так и продолжали трудиться, только большую часть произведенного теперь надо было отдавать на «нужды рабочих и крестьян». Власти видели, что обитель полна богомольцев, но до времени помалкивали, так как в их отчетах Центру эта Сельхозартель выступала как лучшая в уезде. Так оно и было. Племенной скот, прекрасные овощи и фрукты, мед, древесина… Чем дальше, тем все более жестоко власть грабила монахов, — они уже подошли к черте голода, но терпели, так как важнее было сохранять монастырскую молитвенную жизнь.

Власть была хотя и жестока, но слаба. В Калужской губернии свободно, как и почти всюду в России в это время, бродили банды. «Теперь время гонений на Церковь Божию, — пишет летописец 25 февраля 1918 года. — Кругом чувствуется, что близко, близко то время, когда верные побегут в горы по слову тайнозрителя». Продолжение записи того же дня: «В 11 часов дня в скит заявились четыре солдата из Красной гвардии, и один, очевидно, их старший. Они потребовали к себе отца игумена, и когда он вышел к ним, то они заявили, что пришли осмотреть храмы и все вообще в скиту, ибо, как они заявили, про скит ходят слухи, что здесь много лежит серебра и золота. Начальник потребовал с них удостоверения… они направились в каменный храм в сопровождении отца игумена. Все было осмотрено. Церковная утварь, святые сосуды, иконы в ризах переписаны, но золота, конечно, не было найдено… Была осмотрена и колокольня, там думали найти пулемет… <…> После сего все отправились в храм святого Иоанна Предтечи. <…>…И здесь тоже все описали»549.

После осмотра этого храма отец Феодосий в ответ на их требование повел их в монастырь. 4 марта летописец записал: «Прощеный день… Время стоит тревожное. Из мира несутся угрозы по адресу монастыря и нашего скита. Уходить вечером в монастырь всей братии и оставлять скит на охранение одного лишь привратника очень опасно, ибо и по сие время часто в окрестностях раздаются одиночные ружейные выстрелы…»550. 13 апреля: «Страшно взволновала братию худая весть из Калужской Тихоновой пустыни. Какая-то группа лиц ограбила [монастырь]»551.

В апреле 1918 года игумен Феодосий благословил всю территорию скита, там, где это возможно, превратить в сад-огород. Садовник и канонарх рясофорный монах Павел (Драчёв), будущий исповедник, прошедший через советские лагеря (на его руках в северной деревне близ Пинеги скончался преподобный Никон), начал эти труды. «С несколькими послушниками и рабочими он, — пишет летописец, — занялся перекопкой годной для посадки овощей земли сада»552. По его замыслу каждый клок скитской земли, зараставший прежде бурьяном, должен отныне быть переработан и использован. По его плану в годины, когда рушится почти все культурное в нашем Отечестве, сметаемое бешеным ураганом революции, скит должен стать одним из маленьких очагов сельскохозяйственной и садовой культуры. В саду под руководством отца Павла, в истинном смысле слова прогрессиста в своем деле (ориентирующегося в садоводстве и огородничестве на последние научные данные), непрерывно идут работы. Вскапываются целины, прежде вскопанные участки снова перекапываются, производится посадка новых яблонь. Отец Павел сажал не только яблони, но и вишневые деревья, ягодные кусты, стараясь добыть хорошие семена…