Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 26. Старец Варсонофий в Маньчжурии. Епископ Трифон (Туркестанов) в скиту Оптиной пустыни

В Летописи скита под 9 апреля 1904 года значится: «Сегодня отбыли из скита иеромонахи скитские отцы Адриан [Акильев]409 и Варсонофий [Плиханков], назначенные высшею церковною властию на место военных действий на Дальнем Востоке для духовного утешения и напутствования раненых воинов»410.

В Московском Богоявленском монастыре, где остановился отец Варсонофий, епископ Трифон, который знал его и беседовал с ним во время приездов в Оптину, благословил его в дальний путь иконой великомученика и целителя Пантелеимона. В Синодальной конторе калужские иеромонахи (их было всего пятеро из разных обителей) получили деньги на проезд и каждому вручен был ящик с церковной утварью, облачениями и прочим: походная церковь.

Из Харбина отец Варсонофий писал владыке Вениамину, епископу Калужскому: «В пути нигде не останавливались, следуя таким образом безостановочно с 13 апреля по 2 мая — 19 суток. Только пришлось переждать несколько часов при переправе чрез озеро Байкал — на пароходах… Почти одновременно следовал с нами воинский поезд с сибирскими казаками. Нам сказали, что за ними следуют оренбургские и уральские казаки в числе восьми полков и двух конно-артиллерийских батарей (две дивизии). Донесся слух о первом нашем сражении на реке Ялу. 28 апреля прибыли в Маньчжурию. На границе станция, и называется также Маньчжурия. Здесь также встретили задержку, совершалась пересадка. В первый раз мы увидели китайцев. Это все — рабочие. С русскими китайцы живут мирно, и русские им нравятся. От станции Маньчжурия дорога, на всем протяжении ее до города Харбина, 85 верст, уже охраняется войсками, — разъезжают конные солдаты и казаки. Незадолго до нас изловили японцев, которые хотели взорвать туннель железной дороги у Хингана, во время хода поезда в 40 вагонов с войсками. Бог спас — взрыв последовал после прохождения поезда. Всех их судили военным судом и повесили в Ляояне. На станции Маньчжурия обрадовала нас весточка об удачном нападении на японцев генерала Ренненкампфа с двумя полками казаков, причем японцы понесли страшные потери. <…> Утешил нас вид русских церквей на станциях сибирской железной дороги. Кругом пустыня. Но вот — церковь и вокруг нее группируется несколько, десятка два-три, домиков. Это Русь Святая в маленьком виде. И светло и отрадно становится на душе. В Харбине с вокзала мы все проехали в здание Красного Креста, где нас приютили и оказали радушный прием. <…> Русский Харбин расширяется, и его можно сравнить с любым небольшим уездным городом. Есть в нем три церкви деревянные, служба совершается ежедневно»411.

Госпиталь находился в городе Муллин. Отца Варсонофия туда и направили. «Я попал прямо словно в рай, — вспоминал он. — Одна природа чего стоит: синие горы, леса, степи с миллионами цветов. Между мною и окружающими установились простые дружественные отношения. Главный врач оказался хохол, и все другие были истинно русские люди и верующие, в том числе, конечно, и сестры милосердия…»412. Отец Варсонофий определен был на службу в госпиталь, который был отделением Тамбовской общины Красного Креста, основанной во имя Тамбовского святителя епископа Питирима, нетленные мощи которого покоились в Тамбовском кафедральном соборе413.

«Госпиталь полон больными и ранеными, которых привозят с поля сражения из-под Ляояна, — пишет отец Варсонофий, — Одни выписываются и отправляются в армию, а вместо убывших прибывают новые. Всех ныне в госпитале до 250 человек, и ожидается еще 100. Наличный медицинский персонал невелик: 5 врачей, 15 сестер милосердия и 20 санитаров. Для всех хватает дела, особенно сестрам достается — и ночью и днем идет неустанная работа. Уход хороший. Приходится исповедовать и приобщать Святых Таин болящих и утешать их духовно, как Господь вразумит.

Только теперь, когда я встретился лицом к лицу с русскими ранеными воинами, офицерами и солдатами, я убедился, какая бездна христианской любви и самоотвержения заключается в сердце русского человека, и нигде, может быть, не проявляются они в такой изумляющей силе и величии, как на поле брани. Только в тяжкие годины войн познается воочию, что вера Христова есть дыхание и жизнь русского народа, что с утратою и оскудением этой веры в сердце народа неминуемо прекратится и жизнь его. Каждый народ ставит те или иные задачи, которые и составляют сущность, содержание его жизни, но у русского народа одна задача, которая коренится в глубине его души. Это — вечное спасение его души, наследие вечной жизни, Царства Небесного.

Сердечно поздравляю вас с рождением Государя-наследника. Вчера отслужил торжественный молебен при стечении народа и власти.

На станции Муллин церкви нет. Мне отвели, по просьбе моей, временное помещение в пустой казарме, и я устроил там молитвенный дом на средства, собранные по подписке. Устроен недавно иконостас, и я испрашиваю у преосвященного Иннокентия, который живет в Пекине, разрешение служить литургию на выданном мне Московской Синодальной конторой освященном антиминсе…

Большую часть времени провожу в госпитале Красного Креста и иногда устаю не от трудов, а от жаров, которые в Маньчжурии очень велики. Муллин расположен по железной дороге, на речке с прекрасной водой и в живописной местности: кругом горы, покрытые лесом и кустарником, в которых водятся медведи, тигры и даже львы, как меня лично уверяли китайцы. Есть множество пород всяких птиц, особенно красивы фазаны ярко-красного золотистого цвета… До сих пор Муллин был в опасности от нападения хунхузов, которые по ночам нападали на ближайшие станции. Теперь они, говорят, все отправились помогать японцам к Ляояну… <…>

Один я здесь одинешенек, ни посоветоваться, ни побеседовать на пользу моей окаянной души… Жизнь моя, в общем ее ходе, такова: встаю в 2 часа утра и совершаю утренние молитвы, 1-й час и полунощницу. Затем ложусь и встаю в 6 часов утра, совершаю 3-й и 6-й часы и изобразительные. Пью чай с хлебом. Затем занятия домашние и в госпитале, обед в Красном Кресте… Отдыхаю час, затем опять в госпиталь. Вечером, в 10 часов, читаю вечерние молитвы и 9-й час и ложусь спать. Часы заменяю молитвой Иисусовой. Пятисотницу почти оставил, хотя не теряю надежды с помощью Божией опять начать и проходить как должно. Вообще, во многом поотстал от Оптины порядков. Многие из моих собратий, подобно ласточкам, соколам и даже орлам, высоко парят и реют в поднебесье, а я и с земли не могу подняться, отягченный сном уныния, но не теряю веры, что, может быть, Господь возвратит меня в скит, и я затворюсь в моей безмолвной келии, помышляя о спасении лишь собственной грешной окаянной души. Но когда это время настанет — ведомо Единому Богу…

Рад я еще и тому, что отряд наш и госпиталь прибыли из местности, освященной стопами преподобного Серафима Саровского, которого я всегда поминаю во всех отпустах: да и батюшка отец Амвросий был тамбовец»414.

Позднее в скиту, в одной из бесед с духовными чадами, отец Варсонофий рассказал: «Ежедневно привозили множество раненых, и я, как Господь помогал, утешал, а умирающих соединял со Христом причащением Святых Таин. Часто случалось: подойдешь к какому-нибудь больному — у кого живот пробит, и вырваны куски кишок, у кого рука или нога раздроблены, — подойдешь к нему, а он страдает не столько от боли, сколько от воспоминаний о родной семье. У него и жена, и маленькие ребятки, которые ждут возвращения своего тяти, а тятя лежит в госпитале с неисцельной раной. Надо иметь каменное сердце, чтобы пройти мимо такого страдальца»415.

В августе 1905 года война кончилась. «Государь сделал все от него зависящее для доведения войны до непостыдного конца, — писал историк С.С. Ольденбург. — Внутренние смуты в сильной степени парализовали русскую мощь. Отказаться вообще от ведения переговоров было невозможно и по международным, и по внутренним условиям. Начав переговоры, нельзя было отказать в уступке Порт-Артура или Кореи, которую Россия соглашалась уступить и до войны. Президент Рузвельт, император Вильгельм, русский уполномоченный Витте — все требовали дальнейших уступок, и только Государь своей твердостью предотвратил худшие условия мира. Россия войну не выиграла, но не все было потеряно: Япония ощутила мощь России в тот самый момент, когда она уже готовилась пожать плоды своих успехов. Россия осталась великой азиатской державой, чего бы не было, если бы она, для избежания войны, малодушно отступила в 1903 году перед японскими домогательствами. Принесенные жертвы не были напрасными. Еще долгие годы Япония — обессиленная борьбой в гораздо большей степени, нежели Россия, — не могла возобновить свое поступательное движение в Азии: для этого понадобились революция в Китае, мировая война и русская революция»416.

На обратном пути в Россию отец Варсонофий несколько раз подвергался смертельной опасности, но Бог спас. В день памяти старца Амвросия (10 октября) он уже был в Саровской пустыни, которой не мог миновать. Потом через Арзамас и Нижний Новгород приехал в Москву. Остановился в Богоявленском монастыре у владыки-настоятеля епископа Трифона. Сдал в Синодальную контору свою походную церковь. Из Москвы уехал не сразу: хотелось побывать у святынь, помолиться… Владыка Трифон без сомнения рассказал отцу Варсонофию о том, что творилось в Москве в этом весьма беспокойном для России 1905 году. Вот что позднее говорил владыка: «Вспоминаются мне ужасы 1905 года и этот молебен на Красной площади в день святителя Николая… Вспоминается мне, как в эти страшные дни Москва казалась как бы осиротелою, когда гремели всюду выстрелы и когда на каждом шагу грозила смерть»417.

4 февраля террорист Каляев бросил бомбу в карету Великого князя Сергея Александровича, супруга Великой княгини Елисаветы Феодоровны. Белый свет померк от кровожадности приверженцев «свободы»…

В конце октября 1905 года отец Варсонофий посетил Вознесенский женский монастырь в Кремле и виделся там с отцом Иоанном Кронштадтским.

Иеромонах Адриан, также бывший на Дальнем Востоке, вернулся в Оптину пустынь 6 октября (как и отмечено в скитской Летописи). Отец Варсонофий возвратился в скит и водворился в своей келии 1 ноября. 8-го, на скитской праздник Собора святого Архистратига Михаила, отец Варсонофий сослужил архимандриту Агапиту на литургии, совершавшейся в Иоанно-Предтеченском храме. «Отец Варсонофий, — отметил летописец, — имел на себе наперсный крест от Святейшего Синода выдаваемый, пожалованный ему 6 мая 1904 года». 9 января 1906 года в Летописи записано: «Читан в трапезе указ из Консистории о назначении братским духовником Оптиной пустыни скитского иеромонаха отца Варсонофия вместо увольняемого от духовничества по болезненному состоянию отца скитоначальника Иосифа»418. Старец Иосиф еще изредка служил и принимал народ, но все чаще недуг одолевал его, он испытывал головокружения; слабость порой не давала ему даже встать с постели. Но и тогда он принимал своих духовных чад, не оставляя их без окормления. Тут были и скитские братия, и сестры из Шамординской и других обителей. Весь облик отца Иосифа от страданий тела как бы истончился, высветлился, приобретя поистине ангельские черты. Случалось, даже видели неземной свет вокруг его головы.