Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Таинственная и притягательная, издалека напоминающая остров Лапута, Чивита несколько разочаровывает, если в неё зайти. Безусловно, изнутри открываются превосходные виды на обе долины, расположенные по сторонам, на деревушки вдалеке, на горы, но стоит заглянуть внутрь… Хотя имеется фантастическая церковь Распятия с колокольней, есть краеведческий музей, обстоятельно объясняющий геодезические метаморфозы в исторической перспективе, но не стоит прогуливаться по улицам, поскольку сразу возникнет ощущение фальши.

«Умирающий город» сплошь состоит из цветов и населён котами. Это поддельные похороны. Не чувствуется ни упадка, ни запустения, ни фантастического ощущения застывшего времени, которое непременно возникает в Венеции или в Остуни. Чивита противоестественно чиста, буквально вылизана. Такая гигиена чрезмерна как для необитаемого, так и для обитаемого города. На самом деле, это уже вовсе не город, а большая сувенирная лавка, основанная этрускам два с половиной тысячелетия назад.

Кстати, в Италии шестьдесят один такой «призрак», и среди этих населённых пунктов Чивита занимает особое место — она, действительно, прекрасна, но только издалека. Забегая вперёд, скажем, что не приемлющий фальши Тарковский в «Ностальгии» будет снимать не её, в кадр попадёт Кальката — очень похожий, но вполне обитаемый и настоящий город, который несколько прямолинейнее и честнее декларирует свой исторический статус. Разумеется, повсеместно большинство людей предпочитает жить в современных домах, потому и там рядом сформировался существенно больший по численности населения сателлит. Островная часть называется недвусмысленно — Кальката-Веккья[196], а материковая — Кальката-Нуова[197]. Впрочем, эти эпитеты, как правило, опускают. Потомки же жителей Чивиты теперь обитают в Баньореджо. Со временем для соблюдения субординации, это название привесили и поселению этрусков — Чивита-ди-Баньореджо.

Сам Баньореджо вряд ли стал бы привлекательным для туристов, не будь рядом соседа-острова, посмотреть на который съезжаются путешественники со всего мира. Платные стоянки у начала моста превратили его в город-парковку. Впрочем, не стоит думать, будто возникновение этого поселения связано исключительно с оттоком людей из Чивиты. Ведь название происходит от латинского «balneum regis», то есть «королевская баня». Здесь находились термальные источники, которые, согласно легенде, исцелили от смертельной болезни — вероятно, от чумы — последнего короля лангобардов Дезидерия. Иными словами, в VIII веке тут властвовали лонгобарды. Потом — висготы, готы, византийцы, франки под предводительством Карла Великого… Заметьте, набор завоевателей существенно отличается от того, который мы встречали на юге страны.

Дважды в городе возводили замки, дважды они разрушались в ходе восстаний и распрей. В результате здания, собирающего поселение воедино, так и не возникло (см. фото 58). Не имущий градообразующего элемента, «раненный» отделением Чивиты, потерей исторического храма Баньореджо оказался без руля и без ветрил. Комфортно господствовать здесь не удавалось ни одному феодалу, даже представителям могущественнейшего рода Мональдески. Под непосредственной папской властью какое-то время сохранялось спокойствие, но стоило пройти мимо партизанам, как к ним примкнули местные жители, и произошло то, что теперь называют битвой при Баньореджо. Пришлось устанавливать памятник, посвящённый упомянутому кровопролитию. Это город-подранок, и в этом заключается единственный ключ к его уникальности.

Следующей точкой по маршруту стала деревня Баньо-Виньони — одно из самых важных для Тарковского мест в Италии. Режиссёр многократно будет приезжать сюда, снимет тут главные сцены «Ностальгии» и даже будет подумывать о приобретении дома в окрестностях. Здесь он, наконец, найдёт то, что, казалось бы, искал с самого начала. Ведь ещё только приехав в Рим 17 июля, Андрей записал в дневнике идею для будущей картины: «Город с бассейнами, кто-то опустил ноги и рассказывает слепому фильм. Герой фантазирует на эту тему и представляет себе эпизод разговора Бога с Марией». Откуда бассейн? Как он возник? Почему? Складывается впечатление, будто с самого начала Тарковский, если и не знал, то предчувствовал нужный образ.

Гуэрра неоднократно повторял, что сюжет «Ностальгии» родился у них с Андреем, как только они приехали в Баньо-Виньони. Это скорее придаёт поэтичность истории, нежели соответствует действительности. Базовая концепция начала формироваться значительно раньше и беспрестанно менялась вплоть до окончания съёмочного периода, а отчасти даже при монтаже. С уверенностью можно сказать одно: приехав в Баньо-Виньони, соавторы определились с локацией для ключевых событий.

Тарковский, напомним, тяготел к аристотелевскому принципу единства места, времени и действия. Охват в фильме большого пространства или темпорального отрезка казался ему излишним. В отношении времени всё просто: «Ностальгия» отражает лишь несколько последних дней из жизни Горчакова. А вот с местом сложнее… Возможно, именно здесь к режиссёру и сценаристу пришло понимание того, как уйти от изначально напрашивавшейся пестроты образов Апеннинского полуострова. Ещё не снятая картина теперь оказалась подчинённой настроению Баньо-Виньони. Эта деревушка стала тем местом, которое определило характер, тональность фильма и его метафизическую целостность. Пожалуй, никто прежде не подходил к выбору натуры в Италии с таких позиций.

Баньо-Виньони имеет статус жилого населённого пункта, расположенного в коммуне Сан-Квирико-д’Орча провинции Сиена региона Тоскана (то есть это уже не Лацио). С другой стороны, здесь вряд ли найдётся хоть один обычный семейный дом. С весны до осени тут довольно многолюдно, однако, по данным переписи населения, в деревне проживает всего тридцать человек. Разгадка проста: каждый зарегистрированный местный житель — это владелец, как минимум, ресторана, а скорее — отеля со спа-услугами. Баньо-Виньони — уникальный микроскопический курорт, расположенный не на море, а на холме. Его главная площадь — не твердь, но бассейн (@ 43.028327, 11.617984), наполненный горячей целебной водой (см. фото 59), построенный ещё в XVI веке. Финальный парадокс «курорта» заключается в том, что принимать в нём лечебные ванны запретили ещё в сороковые годы прошлого столетия. С тех пор в бассейне не купался почти никто, кроме артистов, снимавшихся у Тарковского.

Лечебный источник вулканического происхождения на этом месте был известен ещё этрускам. Они, а впоследствии и римляне, использовали его для исцеления от чумы, а также общего укрепления здоровья и релаксации. Сначала местные бани были сугубо патрицианским удовольствием, но слухи о них расползались стремительно, да и необходимости в строгом ограничении доступа не было. Особой популярностью они стали пользоваться среди паломников, следующих из Англии по пролегающей неподалёку дороге франков (via Francigena), которая стартовала в Кентербери и шла через Францию в Рим. Именно по ней, правда в обратном направлении, шествовали герои «Кентерберийских рассказов» как Чосера, так и Пазолини.

Со временем стали появляться люди, живущие здесь постоянно. Как следствие, в XII веке построили церковь. В XIII-м у уже оформившаяся деревня обзавелась хозяевами, ими стали местные феодалы, семья Тиньози. В XIV столетии ею завладел род Салимбени, а уж потом интерес к посёлку проявили власти Сиены. В результате инспекции, в государственном реестре появилось ценное описание Баньо-Виньони, датированное 1334 годом: «Селение, отличающееся удачной и красивой квадратной планировкой, представляет собой несколько домов и таверн с церковью посередине. Имеется родник с купелью, разделённой на две части так, что мужчины и женщины могут принимать ванны одновременно, будучи скрытыми друг от друга. Также имеется навес, защищающий источник и купальщиков от дождя».

Известно, что на воды в Баньо-Виньони приезжал и папа Пий II, и Лоренцо Великолепный из рода Медичи. Однако наиболее важным оказался визит святой, а также писательницы и поэтессы Екатерины Сиенской, давшей своё имя и городской церкви, и источнику.

Отвезти Тарковского в Баньо-Виньони Гуэрре посоветовал Федерико Феллини. Сам сценарист не бывал тут прежде, тогда как его старый друг ежегодно лечил печень на одном из окрестных курортов, которых, действительно, немало. Видимо тот, к услугам которого прибегал Феллини, имел преимущества с медицинской точки зрения, но в смысле атмосферы Баньо-Виньони, конечно, недосягаем. Со свойственным ему жарким красноречием Федерико в разговоре с Тонино назвал эту деревушку самым прекрасным местом в Италии и сразу принялся излагать сценарий неснятого фильма, действие в котором происходит здесь. Буйное воображение рисовало многочисленные каналы, старых генералов и дам в пышных шляпах, прогуливавшихся по набережным. Потом генералы останавливались и опускали в воду свои больные, истоптанные то ли на полях сражений, то ли в коридорах военных ведомств ноги… Всё это, разумеется, имело мало отношения к реальности. В посёлке на шестнадцать домов каналов нет, но когда Тарковский и Гуэрра оказались здесь, место сразу нашло отклик в их душах.

По всей видимости, в тот момент, когда Феллини рассказывал Тонино о Баньо-Виньони, его мысли витали где-то в начале XX века, потому он даже спросил старого друга: «Тебе не кажется, что Андрей похож на прусского офицера времён Первой мировой войны?» Интересная ассоциация. Более того, Федерико не единственный, кто обратил внимание на нечто подобное. Например, Евгений Евтушенко сравнивал[198] Тарковского с белогвардейцем. Впрочем, это сходство лежало на поверхности. Его отметил даже один из цензоров фильма Александра Гордона «Сергей Лазо», в котором, сыграв как раз такого военного, Андрей, по словам этого человека: «…Продемонстрировал свою собственную белогвардейскую сущность»[199]. Добавим, что упомянутую роль Тарковский написал для себя сам. Впрочем, этот образ уходит корнями ещё глубже, в те времена, когда будущий режиссёр учился в старшей школе и в рамках самодеятельности был занят в спектакле по шпионской пьесе Анатолия Барянова «На той стороне». Тогда юный Андрей исполнял роль белоэмигранта Нецветаева.

Что общего у всех перечисленных персонажей? Пожалуй, каждый из них имеет оттенок неприкаянности, чуждости. Вдобавок — яркое боевое прошлое и крупное поражение. Потому в ту же копилку образов попадает ещё один: когда в московской квартире Тарковский надевал свой халат, домочадцы называли его разорившимся аристократом.

Кстати, раз уж зашла речь, отметим, что упомянутая роль белогвардейца Бочкарёва в «Сергее Лазо» стоила Андрею довольно дорого. Она значительно увеличила напряжённость между ним и кинематографическим руководством страны. Как это ни парадоксально, но то, что его герой стреляет в коммунистов и даже в ребёнка, едва ли не всерьёз вменялось в вину самому Тарковскому, хотя его участие в картине — не более, чем дружеский жест по отношению к режиссёру. Однако грань между художественным образом и жизнью стиралась даже в случае фильма, к которому Андрей, казалось бы, имел довольно опосредованное отношение.