Итальянские маршруты Андрея Тарковского

В этот же день, 22 июля, Андрей внёс в дневник несколько увиденных эпизодов, услышанных историй и мыслей, пришедших ему в пути. Будучи окруженным эталонной красотой, о чём же думает режиссёр? «Юноша на дороге. Автостоп. Поднимает руку. Никто не останавливается. Грустный, светловолосый. Вспомнил о Тяпе. Он тоже вырастет, станет взрослее, почувствует себя одиноким». Эта экзистенциальная трагедия мальчика, стоящего на пыльной обочине, пересиливает впечатления от мозаичного пола, впитавшего в себя историю культуры. Как изображённое древо, описывающее путь от греха к спасению, облегчит долю несчастного ребёнка? Чем оно может его заинтересовать? Есть ли мальчику дело до того, что по тем же местам ходили Наполеон, Мехмед II и Рыжая борода?

Далее в дневнике написано: «(Красн[ая] пустыня…)». Как отмечалось выше, Тарковский неоднократно называл Антониони в числе наиболее значительных[186] режиссёров, а потому появление этой записи трактовать не так легко.

«Красная пустыня» — очень важная картина, которая не зря считается парадоксальным пятым цветным «колесом» в фундаментальной чёрно-белой «трилогии отчуждения». Это колесо вовсе не лишнее, а, напротив, оно «везёт» всю последовательность: «Крик» — «Приключение» — «Ночь» — «Затмение» и себя, доводя развитие принципов, положенных в основу череды фильмов, до апогея и логического завершения. Это достигается как за счёт яркой кинематографической выразительности (появление цвета будто, наконец, дало возможность добавить второе слово — колористический эпитет — в название), так и за счёт сюжета. Историю женщины, оказавшейся в силу тяжёлой травмы, а также житейских обстоятельств, в пылком и чувственном, но пустынном пространстве, которое она замыкает на сына — ничуть не более милосердного, чем другие мужчины, Гуэрра и Антониони придумали вместе. Вероятнее всего, разговор об этой картине состоялся между русским режиссёром и итальянским сценаристом как раз в тот день.

Тарковский, безусловно, давно видел этот фильм, вышедший пятнадцать лет назад, и почти сразу невзлюбил. В его письмах и записях название стало нарицательным. Так «красной пустыней» он охарактеризовал[187], например, программу VI Московского кинофестиваля. Действительно, лента всколыхнула огромную волну подражания. Вероятно 22 июля Тонино и Андрей много спорили. Сценарист настаивал на достоинствах работы, и в разговоре речь зашла о том, что в «Красной пустыне» озвучен лаконичный и фундаментальный принцип этического золотого сечения XX века: «1+1=1». Сын главной героини, играя в детской химической лаборатории, формулирует его точно так же, как потом неоднократно будет повторять Тарковский: «Сколько будет один полюс один?» И капнув дважды в одно место, мальчик демонстрирует: капель не две, а одна.

В отличие от архитектурного золотого сечения, изложенный этический принцип — не повод для оптимизма и не средство достижения красоты. Слово «сечение» в данном случае приобретает оттенок экзекуции. Это соблазн для отчаяния от неизбывного торжественного одиночества, которое предрекал ещё Альбер Камю в своём «Мифе о Сизифе». О нём говорил Антониони, интересовало оно и Тарковского, недаром последний заимствует формулу «1+1=1», помещая её в «Ностальгию». На примере двух капель масла «безумец» Доменико демонстрирует Горчакову тот же самый принцип.

О параллелях и взаимосвязях в произведениях русского и итальянского режиссёров сказано уже немало, но эта тема едва ли исчерпана. Множественные стилистические и эстетические коннотации бросаются в глаза, причём источником выступает вовсе не только фильм «Приключение». Скажем, при просмотре «Жертвоприношения» обязательно возникнут ассоциации с той же «Красной пустыней». Оторопь берёт при сопоставлении пластики сцен с проносящейся в кадре каретой скорой помощи. Однако всё-таки подобные наблюдения чаще относятся к категории субъективного. При этом имеется и множество куда более бесспорных взаимосвязей. Например, произнесённые героем картины «Ночь» слова: «Иногда красота вызывает депрессию», — вполне можно представить исторгнутыми из уст Горчакова.

Не менее многозначительна следующая запись в дневнике Тарковского, гласящая, что то ли от одного из экскурсоводов, то ли от друзей он узнал о неком обете войти в гору с зажжённой свечой. Режиссёр отметил это без лишних деталей и подробностей, не думая в тот момент, что отголоски истории попадут в фильм. Так, по крохам, за время автопробега складывалась фабула «Ностальгии». Непосредственно в сценарий упомянутый образ попадёт примерно 28 апреля 1980 года, о чём мы ещё поговорим. Примечательно, что человек со свечёй, возникает и у Гуэрры в поэме «Мёд», написанной в 1981-м. По всей видимости, сюжет понравился и запомнился обоим соавторам одновременно.

Здесь стоит обратить внимание на комплексную природу самого обета, в котором сочетается чрезвычайно архаичный мотив вхождения в гору, появлявшийся ещё в шумерском эпосе про бога Уту, с околохристианским, куда более поздним ритуалом шествия со свечой.

На ночёвку путешественники вернулись в Остуни, в отель «Incanto». Как мы уже говорили, вероятнее всего сам город они посмотрели утром 23 июня, после чего двинулись в обратный путь, но уже вдоль восточного побережья. Первая остановка в этот день была сделана в городе Фазано[188].

Название восходит к древнеиталийскому слову «фазо», обозначающему крупных белых голубей, пьющих из луж и болот воду, стекшую с окрестных холмов. Удивительная семантика, которая была бы в порядке вещей для восточного, но не западного языка, порождает вопрос о происхождении названия птицы «фазан». Но оставим его. Собственно, белый голубь занимает центральное место и на гербе города.

Фазано возник в 1088 году, когда после падения Западной Римской империи сюда пришли переселенцы из Эгнации. Расположенная одновременно на Траяновой дороге и берегу Адриатического моря, последняя играла весьма заметную роль в IV–III веках до н. э., но множественные осады привели город к упадку и запустению. Интересно, что бывшая Эгнация находилась всего в восьми километрах от Фазано. В XI столетии это считалось достаточно безопасным расстоянием, чтобы начать новую жизнь. Однако его не хватило позже, когда в 1678 году на побережье высадились турецкие пираты. К чести горожан, следует сказать, что они одержали победу своими собственными силами.

Фазано прославился и на религиозном поприще. Бытует легенда, будто два местных крестьянина нашли изображение Богоматери на камне, когда копали колодец. Тут нельзя не вспомнить о двух детях, обнаруживших Мадонну в фильме Феллини «Сладкая жизнь». Так или иначе, с тех пор не кто-нибудь, а сама дева Мария покровительствует городу.

В XIV веке Фазано, а также все окрестные земли являлись феодом рыцарей Мальтийского ордена, потому особый интерес представляют его центральные улицы, заполненные в меру помпезными низкорослыми дворцами и домами аристократии. В этом не было бы решительно ничего особенного, если бы мы рассуждали про крупный мегаполис или одну из европейских столиц. Но в крошечном городке подобное сочетание ноток комфортного уюта и дискомфортной несоразмерности производит удивительное впечатление. Особенно бросается в глаза яркий окрас отдельных зданий, песочно-жёлтые или лиловые детали замков, розовый цвет базилики святого Антония, расположенной на улице Виктора Эммануила (сorso Vittorio Emanuele)… Всё выглядит вдвойне необычно, поскольку центр вымощен белой плиткой (см. фото 49). Это придаёт нездешнюю оптимистичность в глазах тех, кто привык ходить по чёрному асфальту.

В дневнике Тарковский записал: «Проехали Фазано с замечательным центром и двумя соборами». Проехали… Было ли время выйти из машины, принимая во внимание, что сегодня предстояло преодолеть более пятисот километров? Но какие два храма он успел заметить? Хоть в городе их немало, вероятнее всего речь идёт про соборную церковь Богоматери (сhiesa Matrice) и храм успения Пресвятой Богородицы (сhiesa di Maria Santissima Assunta in Cielo), расположенные на одном пятачке (@ 40.834371, 17.358234). Однако для того, чтобы оказаться здесь, пришлось бы оставить автомобиль, перейти площадь Чая (piazza Ciaia) в направлении от моря и по улице Бали (via dei Bali) войти в древнейшую часть города под названием Борго — «укреплённое поселение». Заехать сюда на машине невозможно.

Интересно, что из всего Фазано, в котором есть на что посмотреть, Тарковский обратил внимание именно на небольшую площадь с двумя церквями. Впрочем, тут нет ничего удивительного, но об этом случае стоит вспомнить, когда мы будем говорить про Сан-Лео.

Большую часть 23 июля путешественники провели в автомобиле. Однако следующий город, Трани, они всё же осмотрели куда детальнее, чем предыдущий. Да и можно ли было поступить иначе, оказавшись здесь?!

История Трани уходит в древнейшие времена. Сохранились отдельные романские строения, датированные III веком, но люди тут обитали ещё в неолите. Древний город получил имя Туренум. Траектория его исторического развития во многом повторяла путь других портов на восточном побережье. Всё, что в судьбе Трани шло не так как у соседей, продиктовано единственной причиной: это было значительно более крупномасштабное поселение. Оттого даже после падения Западной Римской империи, в период подчинения Византии, город сохранял невиданный суверенитет. При лангобардах началось его бурное развитие, поскольку из Каноссы сюда был перенесён епископский престол, ведь последнюю разрушили турки.

Трани стал не просто очередным портом, но именно центром теории и практики мореплавания. Через все окрестные города на побережье проходили примерно одни и те же товары. Где-то больше, где-то меньше. Кто-то плавал дальше, кто-то ближе. Но именно здесь был составлен «Ordinamenta et consuetudo maris»[189] — древнейший кодекс моряков латинского мира. В конце XI века Трани стал едва ли не ключевой точкой отправки крестоносцев в походы. С XII столетия тут постоянно находились консулы из Лондона, Амстердама, Венеции, Амальфи, Пизы, Рагузы, что неоспоримее всего подтверждает значимость города в торговом и стратегическом отношениях. Сюда съезжалась знать со всей Италии.

До того, как наполеоновская армия пришла в эти края, Трани был столицей провинции, но потом французский маршал Иоахим Мюрат переложил соответствующие функции на Бари, который тянет ярмо до сих пор. Однако именно в случае обсуждаемого населённого пункта хотелось бы поговорить не столько об истории, сколько об архитектуре.

В 1233 году по приказу императора Фридриха II на берегу возвели замок. Угловатый, будто сложенный из детских кубиков, имевший поразительно мало окон, он походил на сказочное сооружение, более литературное, чем реальное. Подобное строение скорее могло бы встретиться в компьютерной игре, нежели в действительности. Оно подходит, чтобы содержать принцессу, кожи которой не должен касаться солнечный свет или чудовище, столь ужасное, что всякий, увидевший его, погибнет на месте. Замок, сохранившийся до наших дней, производит впечатление шутки человека, лишённого фантазии и остроумия. Более того, в отличие от других столь древних сооружений, сейчас он пустует. Если пройти по его коридорам с голыми стенами и стеклопакетами в бойницах, то ощущение становится совсем уж сюрреалистическим.