Мургаш

2

Группа во главе с Цветаном вечером 12 июля отправилась к Литаковскому лагерю. Им еще не было известно, что полиция начала окружение партизан в горном массиве. Полицейские засады расположились около тропинок и источников, где скорее всего могли появиться партизаны.

В Литаковском лагере полиции не удалось захватить никого из партизан, но все партизанское имущество попало в руки врагов. Среди вещей, найденных в лагере, оказался противень бабушки Кулы, на котором та испекла пирог для «своих ребят». По этому противню полиции дозналась, что партизанам помогал кто-то из семьи Марина. Сыщик, полицейский и два полевых сторожа неожиданно явились в хижину бай Марина. Начался обыск. В суматохе Найдену удалось бежать, и он поспешил в горы, надеясь найти у партизан убежище для себя и как то помочь своим близким. Вскоре Найден встретил группу Цветана.

— Арестовали наших!

— Когда?

— Только что…

Цветан мгновенно принял решение — окружить хижину бай Марина и освободить арестованных.

Разделившись на две группы, партизаны направились к хижине.

— Стой! Руки вверх! — раздались слова команды, и полицейские застыли в испуге.

Через минуту бай Марин, бабушка Кула и Марийка были освобождены. Цветан отвел Марина в сторону:

— Рассказывай!

Вскоре командиру все стало ясно. Времени терять было нельзя. Сыщик сумел ускользнуть, и через час-два сюда наверняка примчатся солдаты и полиция. Захваченного полицейского решили расстрелять — он известный в околии палач. Нужно было решить, что делать с семьей бай Марина.

— Идемте с нами, — предложил Цветан.

— Хорошо, — сразу же согласились бай Марин, Найден и Марийка.

— А ты, бабушка Кула?

Она посмотрела на своих детей и тихо сказала:

— А я, сынок, остаюсь.

— Тебя же арестуют… Будут бить…

— Ничего они со мной не сделают…

Скоро партизанская колонна потянулась к горам. Бабка Кула долго смотрела вслед уходящим, и только когда они скрылись за деревьями, устало пошла к дому.

…В Литаково приехал сам начальник околийского управления. Он нервно расхаживал по кабинету кмета и курил сигарету за сигаретой. Убит его лучший полицейский, а ятаки — будто сквозь землю провалились.

Робко постучали в дверь. Офицер, не оборачиваясь, кричит:

— Входи!

В комнату вталкивают какую-то перепуганную женщину.

— Вот она, — докладывает, не переступая порога, полицейский.

— Где твои?

Женщина берет себя в руки. Она гордо поднимает голову. В глазах больше нет испуга.

— Не знаю!

Сыщики понимают: что-то сделали не так, проговорились.

Бабушка Кула не может скрыть торжествующего блеска в глазах. Значит, их не поймали, значит, они там, в отряде. А там надежное место.

Некоторые не выдерживают пыток. Терпят день, два, десять, а потом сдаются. А есть и другие. Они молчат до конца и умирают со стиснутыми зубами.

Таких людей узнать легко. Палачи сразу поняли, что бабка Кула из их породы. Их охватывает ярость. Они уже не допрашивают. Пыткам, кажется, нет конца. Ломают руки, те руки, которые месили партизанам хлеб, руки, которые купали и ласкали детей…

Когда на измученном теле не осталось живого места, старушку бросили в камеру. Почему не убили? Просто игра случая…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ