Мать Печора

11

Наградил нас Большой Нос такой лодкой, что песок и тот в ней не держится. Годов этой лодке, пожалуй, не меньше, чем самому хозяину.

Конопатили ее два дня, позатыкали большое дырье и начали грузиться. Груз в нее клали с выбором — все, что не мокнет: ящики с консервами, веревки, палатку, бидон с керосином, посуду, а сверху — меховую одежду и спальные мешки. Все остальное влезло в новую воркутинскую лодку.

Начальница наша собрала нас всех и по-хозяйски заговорила:

— Зубатого, — говорит, — ждать с оленями больше нельзя. Времени у нас в обрез, а работа еще не начиналась. Поэтому, — говорит, — мы оленей оставляем здесь с Петрей, а сами едем на лодках.

И наказывает Петре оленей стеречь да беречь, больных лечить, а как олени болеть перестанут да отдохнут — приезжать вместе с Михайлой на Сарамбай. А нам говорит:

— Путь нас ждет нелегкий. А уж раз мы на него решились, надо его одолеть. Любому из нас порой трудновато придется. Ну, да на то мы и большевики, чтобы трудностей не бояться и дела не страшиться. На фронте потяжелей, а люди советские уже три года эту тяжесть на своих плечах несут. А коли понадобится, так и еще три года вынесут, а на своем поставят.

Провожать нас вышли всеми семьями из обоих чумов. Большой Нос свою старуху Степаниду на берег вытащил. Внучка его принесла нам морошки. Пришел и Федор Лаптандер — хозяин другого чума, тоже с женой и со своим парнем. Петря стоит невеселый, темный.

Распростились они с нами, жмут нам руки.

— Комар-то вас заест, — говорит Большой Нос. — Девяносто пять годов на свете живу, а такого комара не видал.

— Вода сухая, — говорит Федор Лаптандер, — беда, намаетесь.

Митриеву лодку повел Леонтьев, а воркутинскую — Саша. Обе лодки сидели в воде грузно, вровень с бортами.

— Что ж, — говорю, — нам с тобой, Ия Николаевна, видно, до самого моря бережничать придется.

И пошли мы с ней тем же правым берегом, на котором стояли. Помахали нам ненцы руками, платками, шапками да скоро и из глаз потерялись.

С первого шага не повезло ребятам — река пошла мелистая да каменистая. Пришлось Саше с Леонтьевым бурлачить, через мели да пески лодки волоком волочить. А оба они с больными, поврежденными на фронте руками, у обоих кости ломаны.

Вот они с лодками маются, а мы их на берегу ждем. Видим мы, как берутся они с двух сторон за уключины лодки и тянут, до самой воды нагибаются. Одну лодку протянут — за другой пойдут. Через одну мель лодки переволокут — другая на виду. Подплывут с куриный шаг и снова на мель ткнутся.

Вылезают оба и опять бурлачат. Волочат лодки то к одному берегу, то к другому, все ищут, как рыба, где поглубже.

Пока они мыски да носки объезжают, мы с Ией Николаевной напрямую через мыс пересунемся и ждем своих бурлаков по часу. Другой раз сидим-сидим, над костерком от комара хоронимся, а надоест ждать навстречу пойдем. Найдем их, видим где-нибудь в прилуке, в кривом завороте они на мелях сапоги полощут. Подойдем к ним с берега — ноги не замочим — и тоже в лодки впрягаемся: видим, что бурлаков наших работа скоро вымотает.

Раз-два помогли, чуем — и у нас хребты заныли. А время уж вечером запахло.

— Давай, ребята, остановимся здесь, — скомандовала начальница.

Второй раз просить не заставили, приткнулись к берегу ребята.

Леонтьев говорит:

— Разгружать лодки надо, а то затонуть могут.

Разгрузили мы обе лодки, поставили палатку, готовим обед. Берег, на котором мы остановились, порос травой по колено. Хожу я вокруг, дровца в траве выискиваю и вижу, что кто-то совсем недавно здесь прошел по траве: чьими-то шагами она примята. Раздвинула я негустые стебелинки и кричу своим:

— Смотрите-ко идите: медведь прошел.

Пришли, посмотрели — след свежий: большая голая лапа, и каждый коготь на каждом пальце видно.

Наутро бурлаки подняться не могут, не разогнут спину.

— Ничего, втянемся, — говорит Леонтьев.

Глядя на него, и Саша поднимается.

Второй день выпал им тяжелее первого. Река вся пошла прилуками, и мели везде, курица вброд перейдет.

А ребята наши не сдаются.

Вот мы с начальницей опять бережничаем, а они с мелями воюют. Заманило их в какой-то закурок, заехали они туда версты на две, а выход-то песком пересыпало. Вот и помаялись они на этой кошке: до середки ее лодку протащили, а дальше — вперед не идет и назад силы нет. Думали-думали Леонтьев говорит:

— Копать, Сашка, надо. Канаву под носом выкопаем — лодка легче пойдет.

Взяли ребята лопаты и копают песок. Выкопают с метр, который-нибудь и поет:

Мы не карбас тянем, лодку,
Даст начальница на водку.
Эй, дубинуша, ухнем!
Эй, зеленая, сама пойдет!
Иде-е-ет…

Глядишь, лодка на метр подвинулась. Еще прокопают да еще покрикивают:

— Раз-два — взяли… Раз-два — сильно…

Из закурка выбрались на вольную воду — тоже немногим слаще. Где поглубже, там веслом толкаются, а мель подойдет — опять волокут. А за лопаты все чаще берутся.

Два дня проехали лодки по песку с лопатой вместо паруса.

— Километров сорок отъехали, — говорит Саша.

А мне с берега виднее.

— Иди-ка, — говорю, — Сашенька, сюда.

Вышел он, а я назад показываю.

— Тебе, — говорю, — эти чумы не знакомы?

Верстах в четырех от нас стояли чумы Большого Носа и Федора Лаптандера. По реке мы много напетляли, а прямо-то только на четыре версты отошли.

Саша чуть не взвыл.

— Я, — говорит, — боялся, как бы Сарамбай нам не проехать да в море не выплыть…

Каждый день приносил нам новые мели, и думали мы, что не выбиться нам на глубокую, вольную воду. Редко-редко подхватывал лодки какой-нибудь порожек и выносил их на такие же пески, с каких подхватывал.

Нам с начальницей по берегам иногда кое-что и кроме морошки попадалось. В одном месте на песчаных извилистых берегах нашли мы каменный уголь. Он выходил прямо наверх небольшими пластиками и наверху рассыпался на комки, а кругом их по песку развеяна ветром черная угольная пыль. Покопались мы в этих местах. Начальница все записала, образцы угля с разной глубины взяла, в мешочки уложила. И опять дальше поехали.

В другом месте наткнулись мы на старые избы. Стояли они на высоком берегу. Нашли мы там капканы ржавые, печки чугунные, фанеру и какие-то части от радио.

Сделали мы тут привал. Решили мы, что это какая-то экспедиция здесь жила. Захватили мы сколько-то капканов на гусей, фанеру и немножко вара от батарей — лодки заливать.

Много му́ки бурлаки наши приняли, пока доехали мы до устья Нямды. Перед самым устьем она берет в себя другую речку — Хэй-Ягу, и от устья видно, как идут они обе и стыкаются перед Коротайкой в развилку.

И опять мы шли, и опять воевали с мелями, пока наши работники оба не свалились: у Леонтьева спина отказала, у Саши рука.

А Ия Николаевна не унывает, храбрится.

— Теперь, — говорит, — наша с тобой очередь, Романовна, реку копать.

— Много ли мы, — говорю, — с тобой накопаем? Такие мужики сдали, как уж нам на силу надеяться! Тут, — говорю, — надо нам, как в сказке, Ум-разум кликать: не поможет ли он?