Связной [1974, худож. Д. Штеренберг]

3

Смеркается. Сила идет от Милана. Тоскливо ему. А когда на Силу находит тоска, он становится злым, ему страшно хочется сделать что-то такое, чтобы досадить людям.

К Милану он шел насвистывая. Теперь он идет от Милана, и ему не до свиста. Не хотелось ему уходить от приятеля. С ним было тоскливо, но в одиночку еще тоскливее.

Сила идет вдоль дощатых заборов ленивой, шаркающей походкой. Идет и обдумывает, что бы такое сделать, чтобы отвести душу.

Во дворе у Грызнаров загоготала гусыня. По ее голосу Сила догадался, что она стоит у калитки, хочет, видно, выйти, на улицу, а не может. Калитка закрыта. Сила осторожно подкрался к калитке, откинул крючок. Гусыня выбежала на улицу и довольно загоготала.

— Тега моя, тега! — закричала Грызнарова в подворотне. — Тега, тега! Да где же ты?

А гусыня уже купалась в луже прямо посреди улицы.

— Ах, гляньте-ка! — вскрикнула напуганная хозяйка. — Да ведь ее машина переедет! Тега, тега… Это кто же калитку отворил? Сама ведь ее запирала…

Тут она заметила Силу, который как ни в чем не бывало прошаркал мимо.

— Не иначе как это твоя работа, разбойник! — обрушилась на него Грызнарова. — Этому тебя, что ли, твоя мать учила?

Сила остановился, дерзко выставил вперед подбородок, замигал злыми кошачьими глазами.

— А вы меня видели? Ну, видели?

Грызнарова на секунду осеклась.

— А не видели, так и не кричите! — поставил Сила точку, прежде чем Грызнарова успела опомниться. И он зашагал дальше, не обращая внимания на крики у себя за спиной.

Дойдя до колодца у дома Цибули, он потихоньку, тоже словно невзначай, отцепил колесо и спустил ведро в колодец.

«Пусть вытаскивает!» — злорадно сказал он про себя. Колесо загрохотало, бешено раскрутилось. Сила услышал, как ведро ударилось о воду. «Вот Цибуля заругается! — подумал он злорадно. — И пусть!»

Силу никто не любит. Соседи начинают ругаться, как только он покажется им на глаза, мальчишки с ним дерутся. Мать поплачет, когда ей на него нажалуются, но, видно, она и сама думает, что из него выйдет бандит и висельник, как твердят все соседи.

Люди бранят Силу на чем свет стоит, девчонки его дразнят, мальчишки избегают его или дерутся с ним. И все воображают себе, что Силу это огорчает, что он небось страдает из-за этого.

И никто, даже Милан, которого Сила любит, к которому Сила льнет с привязанностью всеми отверженного и пренебрегаемого сироты, не знает, что все это Сила делает нарочно. Сила не хочет, чтобы люди глядели на него ласково, чтобы мужчины гладили его по голове, а женщины жалели его.

Потому что нет больше того единственного, который умел погладить так, чтобы это грело сердце и не оскорбляло, который умел улыбнуться ему так, что Сила чувствовал, будто его солнышко озарило; нет того единственного, от которого Сила ждал ласки, чьего доброго слова и улыбки он добивался, — нет его больше…

Зачем Силе нужно, чтобы его гладили другие, если от этого еще сильнее кровоточит рана у него в душе? Разве нужно ему, чтобы их сочувственные слова напоминали о том, кого он никогда больше не увидит?

Сила миновал дощатые заборы, лес Домовины и свернул на дорогу к усадьбе. Дорога здесь широкая, с бесчисленными колеями. Кукуруза, обрезки репы и жмыхи смешались с жидкой грязью в одно плотное, темное месиво, в котором колеса подвод оставляют узкий блестящий след.

Сила шагает по самому краю дороги, перепрыгивает луней, выискивает местечки потверже и посуше.

А вот и сама усадьба, здоровенная, целая усадьбища. Все зовут ее «У Грофиков», но хозяева ей не Грофики. У Грофиков есть своя земля в соседней деревне, да еще три года назад они купили запущенное именье «Круг» где-то в предгорьях. А здесь они только арендаторы.

Когда-то усадьба принадлежала барону. После размежевания ее купила церковь. Однажды Эрнест Гривка рассказывал об этом Милану и Силе.

До размежевания — это было когда-то страшно давно, их еще и на свете не было, даже Эрнест этого не помнит — церкви принадлежала четвертая часть всей земли в Лабудовой. Потом каноники из Нитры прикупили этот хутор со всей пахотной землей, лугами и виноградником, и теперь им принадлежат три четверти всех лабудовских полей и лугов. Страшно богат капитул. [4]

На высоком брандмауэре усадьбы виден крест, выложенный из кирпичей, — он красуется здесь с тех пор, как построили усадьбу; а во дворе невероятное свинство — это с тех пор, как усадьба принадлежит капитулу. Просторный двор зимой и летом завален навозом. Когда идешь по двору, навозная жижа чавкает у тебя под ногами, а вокруг злобно жужжат рои мух.