Девяносто дней тьмы

Глава 1

— Мисс Грейнджер.

Впервые за долгое время она услышала свое имя — единственные слова, произнесенные за последние три месяца. Она заставила себя не обращать внимания, концентрируясь на жгучей боли в груди. Держа подбородок опущенным, руки расположила на ширине плеч, мысленно считала: сорок пять, сорок шесть.

— Мисс Грейнджер. — громче, резче и аристократично, слегка раздраженно.

Спина ровная, тело вытянуто, пальцы ног упираются о каменные плиты: сорок семь, сорок восемь, сорок девять.

— Мисс Грейнджер, — на этот раз словно хлыст.

Пятьдесят.

Она закончила последнее отжимание и поднялась на ноги, отступая в заднюю часть камеры, куда, как она знала, не проникал свет из зарешеченного окна на другой стороне камеры. Она поспешно натянула хлопчатобумажную футболку с длинными рукавами и потертые джинсы, которые сбросила во время тренировки, уже чувствуя, как холод подвала охлаждает ее потное тело.

Девяносто дней. Прошло девяносто дней, прежде чем кто-то заговорил с ней, но все, что он говорил — это повторял ее имя. Как будто оно что-то значило для нее. Какое-то время она желала оказаться в обществе людей, даже его общество было бы лучше, чем одиночество и темнота. Даже Лорд Волдеморт был желанным гостем. Но не сейчас. Теперь начало и конец каждого ее дня диктовал тонкий луч солнечного света, который проникал сквозь окно напротив. Перемещение золотого луча сквозь решетку камеры стало ее собственными солнечными часами, а распорядок дня — синхронизирован с их движением. Сейчас свет падал на третий засов на решетке ее камеры. Она должна была закончить отжимания и начать делать приседания и выпады, но ее прервали. Без всякой веской причины, насколько она могла судить… лишь повторяя имя, которое больше не походило на ее собственное.

— Мисс Грейнджер, пожалуйста, пройдите в центр камеры, чтобы я мог видеть вас. Я больше не буду повторять.

Она услышала легкое трение дерева о дерево и поняла, что он вытащил волшебную палочку. Вздохнув, она прошла в центр камеры и безучастно уставилась на мужчину перед собой. Он совсем не изменился. Люциус Малфой был привычно прекрасен: падший ангел, золотой нимб, освещенный солнечным светом из окна. Он был предельно холодным и отстраненным, как всегда. Одет в изысканную мантию, плащ застегнут на шее вычурной брошью в виде змеи с рубиновыми глазами. Их разделяло нечто большее, чем решетки.

— Что случилось с вашими волосами?

Ее глаза метнулись к его, прежде чем она снова отвела взгляд. В этом человеке не было ничего интересного.

— Они мне мешали.

Она уже месяц пребывала в темнице, когда Драко пришел к ней. Испуганный и дрожащий, он опустился на колени перед решеткой и попросил у нее прощения. Малфой-младший подтвердил ее самые потаенные страхи. Гарри и Рон были мертвы. Тьма поглотила свет, и волшебным миром теперь правил Волдеморт.

После его ухода она заплакала. Она плакала несколько дней и до последнего желала себе смерти. Но не было больше слез, и смерть не забрала ее. Откуда-то изнутри поднялась холодная решимость, подобной которой она никогда не знала. Она отдалась своему делу, ее прежнее "Я" было почти полностью поглощено тем, что она теперь воспринимала как свою задачу.

Она перебрала и оценила свой арсенал. Потрясена слабостью своего тела, после недель заточения она принялась делать упражнения, вспоминая отрывки из тренировочных DVD своей матери и уроки, которые они иногда посещали вместе во время школьных каникул. Отжимания, приседания, выпады и скручивания, подтягивания в дверном проеме,прыжки в высоту, бег на месте. На двери ее камеры было двенадцать запоров. Время делилось на двенадцать частей, четыре из которых она посвящала физической подготовке.

По мере того, как она занималась, ее разум начинал проясняться. Там, где раньше были страдания и отчаяние, теперь оказалась холодная пугающая пустота. Ни злости, ни боли, ничего, кроме потребности закончить то, что начали она и два ее друга. Заставляя свое слабое тело действовать, она обдумывала варианты. Что она могла сделать здесь, в своей тюремной камере, чтобы обеспечить себе победу? Ее ум всегда был величайшим достоянием, она оттачивала его с помощью книг и знаний, но как она укрепит его здесь, без помощи каких-либо инструментов?

Она много читала о практике окклюменции, когда Гарри пытался и не смог научиться, теперь она применяла эти принципы на себе. Она быстро обнаружила, что ее упорядоченный разум был приспособлен к дисциплине. Она переставила свои мысленные файлы; путаница и сомнения последних нескольких недель исчезли, когда она аккуратно подписала, разложила и классифицировала свои воспоминания. Затем она взяла ядро, самый центр собственного «Я», того, что обозначало ее, и спрятала в своей безопасной комнате. Кроме того, она построила библиотеку, содержащую все мысли и воспоминания, как сознательные, так и подсознательные. Затем начала строить свою защиту.

Ее расколотые дни были разделены на двенадцать. Четыре фрагмента были заняты упражнениями, еще четыре — окклюменцией и медитацией, и еще четыре ждали своей очереди. Она обратилась к практике беспалочковой магии. Подвиг, на который она никогда бы не посчитала себя способной, если бы однажды не наложила заклинание Конфундус без использования палочки. Конечно, это получилось случайно: она была так расстроена неудачей Рона, что выбросила энергию, не планируя и не думая. Но если она сделала это когда-то, то этот путь должен был оставаться открытым где-то внутри нее. Она начала практиковаться всерьез, и по мере того, как ее навыки в окклюменции росли, а ее умственная библиотека становилась еще более упорядоченной, ее навыки улучшались.

Теперь ее дни были заняты делами, она продолжала оттачивать свои навыки, и когда придет время, она будет готова. У нее не было времени для перерыва, не было времени для чего-то настолько ненужного, как Люциус Малфой.

Он смотрел на нее почти выжидающе, как будто она могла сказать что-то по поводу своих волос или чего-то еще. Она проигнорировала его — привыкла проводить время в тишине. Он слегка пошевелился.

— Темный Лорд желает видеть вас.

Гермиона была удивлена, но она знала, что ее лицо не выдало внутреннего волнения. Она отступила на шаг от решетки.

— Я уверена, он знает, как меня найти, — ее голос был хриплым и сухим, она ни с кем не разговаривала с тех пор, как приходил Драко.

Люциус пристально посмотрел на нее.

— Не усугубляйте свое положение, мисс Грейнджер. Вы пойдете со мной добровольно, или я буду вынужден применить Империус, выбор за вами.

Она задумалась, сможет ли убить его. Сейчас она была сильна, но Малфой был выше ее на добрых шесть дюймов и намного тяжелее. К тому же, у него была волшебная палочка. Она никогда не использовала смертельного заклинания, не говоря уже о том, чтобы сделать это без палочки.

Несколько дней назад ей показалось, что она оглушила крысу, которая пробегала по подвалу. Она подумала, а не использовать ли против Малфоя невербальный Ступефай. Но человек, ожидавший снаружи, был значительно крупнее крысы, и даже если бы она оглушила его, он не отключился бы надолго. Не имея возможности убить его и не желая досаждать ему при отсутствии собственной выгоды, она уступила неизбежному.

— Я пойду с вами, — в ответе не было злости, неповиновения и страха. Это просто слова — не больше.

Он заставил ее пройти вперед по коридору, держа палочку наготове. Гермиона была польщена: казалось, что Пожиратель Смерти с высокомерием Люциуса Малфоя счел бы себя в полной безопасности в компании безоружной Гермионы Грейнджер. Когда они подошли к светящемуся кругу, извещавшему о выходе из подземелья, она резко остановилась.

— Подождите.

Малфой остановился рядом с ней.

— Мисс Грейнджер, — в его голосе прозвучало предупреждение.

Она проигнорировала его, лишь подняла край своей футболки и оторвала длинную полоску, которую повязала на глаза. Последнее, что она увидела, это округлившиеся глаза Малфоя, задержавшиеся на ее обнаженном животе.

— Что вы делаете?

— Мне потребовалось три месяца, чтобы приспособиться к темноте в ваших подземельях, мистер Малфой, и я не хочу ослепнуть, когда вновь увижу свет.

С завязанными глазами она уверенно направилась к ступеням, ведущим из подземелья.

Взор ее не был закрыт полностью, поскольку ткань футболки протерлась от множества стирок, благодаря чему сквозь нее отчетливо различались очертания предметов. Несмотря на повязку, свет все еще жег глаза, когда она достигла верха лестницы в подземелье. Гермиона ждала сопровождающего наверху лестницы и удивилась, когда он взял ее за руку. Его теплые пальцы обвились вокруг ее бицепса, и она удивилась ощущению от прикосновения другого тела. Как у нее получалось раньше воспринимать как должное простые человеческие прикосновения к своему телу? Теперь она чувствовала себя странно, как будто жар его пальцев мог обжечь ее руку, оставив на ней неизгладимое клеймо.

Гермиона послушно последовала за ним в комнату, которую хорошо помнила. Даже с завязанными глазами она могла разглядеть мебель в гостиной и фигуры, сидящие за длинным столом. Если бы она вовсе не могла видеть, все равно бы почувствовала леденящее душу присутствие Лорда Волдеморта. Оглядевшись, она заметила несколько знакомых лиц. Даже дикие глаза Беллатрикс Лестрейндж не произвели никакого впечатления. Она вдруг подумала, что умерла и вернулась призраком. Иначе почему она чувствовала пустоту?

— Люциус-с-с, — услышала она шипящий голос Волдеморта и повернулась туда, где этот змееподобный человек сидел во главе стола. — Я вижу, вы привели свой приз, скажите, пожалуйста, почему вы завязали ей глаза?

— Она сама завязала их, мой Лорд — не хочет, чтобы ее зрение ухудшилось по возвращении в темницу.

К удивлению Гермионы, Волдеморт издал леденящий душу смешок.

— Когда вернется в темницу? Я вижу, ты еще не поделился своей счастливой новостью с мисс Грейнджер. Сними повязку, девочка.

Его голос не терпел возражений, и Гермиона поспешила снять повязку со своего лица. Ее глаза обожгло от внезапного попадания света, зрачки сжались в маленькие черные точки, и она яростно заморгала. Прежде чем Гермиона успела взять себя в руки, она почувствовала прикосновение разума Волдеморта к своему собственному. На мгновение она задумалась, не пытается ли он быть незаметным, и должна ли она замечать его прикосновения к воспоминаниям. Она чувствовала каждое вторжение, когда он скользил в ее мозгу. Удивительно, но боли не было, осталось только ощущение чего-то ужасно грязного, задевающего ее. Ей почти нечего было скрывать. Она открыла двери и дала ему свободный доступ к каждому крошечному аспекту ее жизни, каждой мысли, каждой мечте, каждой неудаче. Она позволила эмоциям, которые подавляла годами и месяцами, свободно царить, вливая в него всю сущность своего существа. В конце она отодвинула свои последние мысли на задний план.

Внезапно он отстранился, криво усмехнувшись.

— Сколько презрения к тебе, Люциус-с-с, я не хотел бы оказаться на твоем месте.