Девяносто дней тьмы

— Конечно, милорд.

— Мисс Грейнджер, у самой умной ведьмы своего поколения, надеюсь, есть для нас последние слова?

Гермиона уставилась на поднятую палочку Люциуса. Голова болела, глаза щипало от пыли. Рука Волдеморта почти не давала ей дышать. Она посмотрела в глаза человеку, которого полюбила. В нем не было ни намека на теплоту, ни намека на то, что она когда-то была для него не более чем средством достижения цели. Ей пришло в голову, что Люциус Малфой снова занял позицию правой руки Волдеморта. Она хотела что-то сказать. Излить презрение на Люциуса, на Волдеморта, на весь их больной, извращенный мир, извергнуть свое отвращение и ненависть, пока не останется ничего, кроме желчи. Желание исчезло так же внезапно, как и появилось. Она внезапно очистилась от эмоций. Она была одна, все, кого она любила, были мертвы. Она больше не могла вспомнить, за что или за кого сражалась, и это больше не имело значения. Гермиона посмотрела Люциусу прямо в глаза.

— Мне абсолютно нечего вам сказать.

Тогда она заставила себя продолжать смотреть на него, потому что не хотела встретить смерть с закрытыми глазами и не хотела облегчать ему то, что он собирался сделать.

— Авада Кедавра.

Он произнес эти слова почти нежно, и струя зеленого света устремилась прямо к ней. Упав на землю, она почувствовала на плечах сокрушительную тяжесть.