Девяносто дней тьмы

Его руки скользнули вниз по ее телу, поглаживая уже затвердевшие соски через скользкую ткань, прежде чем его голова последовала за руками, и он задрал ее ночную рубашку, лаская тело языком. Гермиона почувствовала его пальцы вверху своих бедер, скользящие по лобковым волосам, чтобы погрузиться в нее, проверяя ее готовность; затем, явно найдя ее более чем достаточно подготовленной, он скользнул в нее.

Это не было похоже на их предыдущие встречи. Не было ни принуждения, ни притворства, ни пьяного отчаяния, ни магически разжигаемой похоти. Она желала его и только его. Полностью осознавая, кто они оба, она охотно отдалась ощущениям, которые мог вызвать только этот мужчина. Ее больше не волновало, что он был ее врагом, ни когда она могла видеть профиль его прекрасного лица, когда он двигался над ней, ни когда его губы снова коснулись ее губ, когда он нежно прикусил ее нижнюю губу, прежде чем двинуться в сторону, чтобы нежно укусить ее за шею. Она исследовала его тело своими маленькими руками, проводя ими по его бокам, Чувствуя игру мускулов на его широкой спине, поглаживая его шелковистые волосы, прежде чем, наконец, обхватить его ягодицы, впиваясь ногтями в его плоть и побуждая его войти в нее. Он отвечал на ее прикосновения, его движения становились все быстрее и сильнее, с каждым разом вытягиваясь все дальше, прежде чем снова погрузиться в ее гостеприимные глубины. Гермиона услышала, как начинает всхлипывать, умоляя его продолжать, и когда подошла к грани, то услышала свой собственный голос, странно чужой, выкрикивающий его имя с отчаянным удовольствием.

Каждый вечер они притворялись, что идут в свои комнаты. Гермиона послушно забиралась в свою постель и ждала, когда придет сон. Когда уснуть ей не удавалось, она шла по коридору к Люциусу, зная, что он проснется и будет ждать. Они занимались любовью и засыпали вместе. Иногда один из них просыпался ночью и искал утешения у другого единственным известным им способом. Иногда они просыпались уже вместе, и ни один из них не знал, как это произошло. Гермиона всегда возвращалась в свою комнату до наступления утра, как будто то, что происходило между ними, можно было отрицать, пока это ограничивалось часами темноты.

Они никогда не говорили о том, что произошло между ними под покровом темноты. В течение дня Люциус был чопорно формален, и Гермиона отвечала ему тем же. Никто из встречавших их не поверил бы в страсть, которая так ярко пылала между ними каждую ночь, и иногда, когда Гермиона оценивающе смотрела на Люциуса через стол, спокойно читая «Ежедневный пророк», как будто ее здесь не было, она начинала задаваться вопросом, не были ли их ночные занятия просто плодом ее гиперактивного воображения.