Драматургия Югославии

М и л о е. Брось ты это, дядя, приголубит тебя Витомир резаком!

В и т о м и р. Парикмахеры дерутся бритвами! Портные — ножницами! Плотники — топорами!

П и к л я. Валяй, валяй! У меня два плеча, две подмышки, два локтя, два кулака, две ладони, два бедра, два колена, две голени, две икры, две пятки, две стопы и две подошвы… Будем драться до последнего!

В и т о м и р. Ладно! Шоферы колотят друг друга гаечными ключами! Штукатуры дерутся мастерками! Скажи, Пикля, а чем мы режем свечи?

П и к л я. У меня — четыре передних верхних и четыре нижних зуба! Четыре коренных верхних и четыре нижних зуба справа! Четыре коренных верхних и четыре нижних слева! Четыре века и две пары ресниц!..

В и т о м и р. Скажи, чем мы режем воск?

Л и н а. Что ты спрашиваешь, сам знаешь, что резаками!

П и к л я. У меня — пять пальцев на правой и пять на левой руке. Глаза тебе выцарапаю!

В и т о м и р. Мы же не бабье какое-нибудь, чтобы царапать друг друга. Резак тебе — резак мне, вот и будет крови по колено!

Л и н а (взвизгивает). Пикля! Я же сказала тебе, что он в состоянии аффекта!.. Витомир! Не вздумай пойти на преступление из-за какого-то одного слова!

В и т о м и р (изо всей силы дает Пикле пощечину). Не мешало бы тебе знать, хозяин, что голодают от отсутствия еды, а испытывают жажду от отсутствия воды! Что дрожат от холода, а потеют от жары! Что плачут от горя, а смеются от радости! Что краснеют от стыда, а боятся от страха! Что болеют от неухоженности и распущенности, а выздоравливают от лечения… Отвыкай от господских замашек, пока еще есть время!.. На! (Еще раз сильно ударяет его по щеке.)

Пикля теряет равновесие и падает на Милое, который поддерживает его. Лина взвизгивает, Милое вскрикивает.

Лина подбегает к Витомиру, и они, стоя в стороне, сердито препираются.

П и к л я (хрипит). Ты… Ты мог на меня поднять руку?.. На своего хозяина? Бог тебя накажет. Руки у тебя отсохнут… (Закрывает глаза.)

М и л о е (испуганно помогает Пикле сесть на табуретку). Дядя, ты меня учил выдержке, а сам полез на рожон!

Л и н а. Ночью горят свечи, Витомир, а несчастье во тьме крадется. Разве нельзя было все уладить иначе?

М и л о е (в отчаянии всхлипывает над Пиклей). Не покидай нас, дядя, мы вечно будем скорбеть по тебе!

Л и н а (подбегая к Пикле). Пикля, постой, не уходи от нас!.. Ты не сказал нам, где ты спрятал деньги.

П и к л я (бормочет, почти в бессознательном состоянии). У меня нет денег, товарищи, вы заблуждаетесь!.. (Открывает глаза.)

Л и н а (подбегает к удаляющемуся Витомиру, останавливая его). А ты, племянник… (Взглянув на Пиклю.) Воды!..

М и л о е убегает.

Л и н а (удерживая Витомира). Неужели, Вито, ты примешь грех на душу — убьешь моего мужа?

В и т о м и р. Лина, я уже давно с религией покончил. Не пройдут больше со мной эти ваши штучки!

Л и н а. Гром тебя поразит, Витомир!

В и т о м и р. Да брось ты: гром — это естественное явление электрических разрядов в атмосфере! Лучше прочитай брошюру «Религия опиум для народа», тогда и ты прозреешь!.. (Уходит.)

Л и н а убегает за ним.

П и к л я. Воды… Где же этот Милое с водой? Милое-е-е!

М и л о е входит с листком бумаги в руке.

М и л о е. Да что я, дядя, привязан к вам, что ли? Кто — что, а вы — так целыми днями только и орете: «Милое, Милое!»

П и к л я. Ты что, сквозь землю провалился? Вечно тебя нет, когда ты нам нужен! Что это у тебя в руке?

М и л о е. Анкета.

П и к л я. А вода? Я вот-вот богу душу отдам…

Возвращается Л и н а.

Л и н а (в бешенстве). И головку лука принес бы, на всякий случай, я же напоминала тебе, перед тем как ты ушел… Говорят, помогает…

М и л о е. Лук, вода — вот что вам надо. Тетке — розовощекого хахаля, а дяде — пятидесятилитровый бочонок браги на месяц… А еще строите из себя! А сами… Спустите на ночь собаку с цепи, зароетесь в свои подушки да перины и блаженствуете! А земля-то основательно так раскачивается — оковы падают!.. Поднимается голос миллионов! Колесо истории скрипит и вертится! А вы, погрузившись в глубокий сон, храпите и ничего-то не слышите!

Л и н а. Но твой дядя находится в критическом состоянии! Он уже два года не чувствует себя мужчиной!.. Механизм отказал!

М и л о е. Что мне до этого? У него отказал, а у меня нет… Своя рубашка ближе к телу!

П и к л я. Эх, племянничек, будто я с малых лет не учил тебя не зевать, рот не разевать, не распускать нюни и сторониться зла… Будто ты вырос на улице… Вот вывалил свой язычище до колена и только и знаешь — язвишь…

М и л о е. Ну ладно, принесу. Подождете, ведь не горит же! Куда спешить? (Медленно уходит.)

Л и н а (смотрит ему вслед). Смылся и даже не попрощался.

П и к л я. Бедная Лина, разве ты не понимаешь, что Витомир нас спровоцировал, что все это подстроено!

Л и н а. Думаешь, для того, чтобы найти повод для конфискации?

П и к л я. Ты отнесла серебро к куме на чердак?

Л и н а. Да… И сервизы и ковры.

П и к л я. А мы пеплом себе голову посыпем… Спрячемся в мышиную нору! Прижмемся друг к другу, как две монеты в кошельке. Каждому будем кланяться и всем уступим дорогу! Ни на чью тень не наступим!

М и л о е возвращается.

Л и н а. Только бы этот первый страх пережить!

М и л о е (важничая). Значит, я правильно поступил…

Л и н а. Что ты сделал, несчастный племянник?..

М и л о е. Заполнил анкету.

П и к л я. Вот видишь, Лина, и наш родной племянник действует за нашей спиной против нас.

М и л о е. Да, но вы-то кое-что в жизни уже видели… А я — не могу же я из-за вас отказаться от всего.

Л и н а. Тетка не позволит, чтобы ты нуждался в чем-либо!..

М и л о е. Знаю, но если мне в мои годы всего мало?! И чистый воздух, и голубое небо, и зеленая трава, и желтая солома, и белый снег, и красная кровь, и светлый день, и темная ночь — мне все по вкусу. Но чем больше я ем, тем больше мне есть хочется! Обжора, обжора я! Говорят: «Этот товарищ Милое — станет он нам в копеечку!»

П и к л я. Жена, это какой-то всеобщий хаос!..

Милое идет.

Куда ты, племянник?.. Неужели ты покидаешь нас навсегда?..

М и л о е. Да нет! Я буду с вами мысленно. (Быстро уходит.)

П и к л я. Ну извини, племянничек! Я тоже не буду плевать против ветра! Если вам так хорошо, то и мне неплохо! Сумею и я приспособиться!

Л и н а. Давай теперь и мы с тобой заставим раскошеливаться других.

П и к л я. У других и обедается вкуснее и удобнее, чем в своем доме… Ведь им приходится и убирать и мыть!

Л и н а. Можешь дать себе волю — и пролить, и разбить, одним словом, вогнать их в расход!

П и к л я. Можешь, в конце концов, бросить непогашенный окурок и поджечь дом!

Л и н а. И наесться, и насытиться… И после этого опять есть, даже если не можешь, лишь бы причинить им как можно больший ущерб! Это прибавляет в весе!

П и к л я. Человек приобретает в весе прежде всего оттого, что напакостит другому.

П и к л я и Л и н а (запевают, обнявшись, уходят).

«В красной феске, ой, мама,
В красной феске!
В красной феске, ой, мамочка!
В красной феске мой любимый,
Ой, мама, мамочка!..»

С противоположной стороны входят Б о р а и В и т о м и р.

Б о р а. Ага-ага… Значит, говоришь, — реакционные элементы, мразь, подонки, сброд, банда?

В и т о м и р. Вам нелишне помнить, что у вас под началом здесь находится нас человек пятнадцать. Так сказать, самых разных…

Б о р а. И даже нежелательных!

В и т о м и р. Я знаю одного такого, который свою мастерскую передал в государственный сектор из стратегических соображений! Вместе с собой контрабандным путем протащил в наши ряды всю свою ораву — жену и племянника, двоюродного брата и шурина, тещу, всяких своих приживальщиков!

Б о р а. Ага-ага… И что, они подливают масла в огонь? Подрывают единство кооператива изнутри?

В и т о м и р. Когда-то была у них собственность. Думают, что и в кооперативе будут хозяйничать. Подчиняться они никому не желают.

Б о р а. А допускают ли высказывания в мой адрес?

В и т о м и р. Ага. Говорят: «Пусть этот портной твердит, что хочет, а мы сами с усами!» Причем не только так говорят, но и свои порядки устанавливают. Покрикивают на людей. Никто им хвост не прищемил, вот они и обнаглели. Пока у меня терпение не лопнуло. Разве это порядок, товарищ председатель?

Б о р а. Нет, конечно.

В и т о м и р. Ведь мы же говорили, что хозяева у нас будут трудиться, правильно?

Б о р а. Говорили.

В и т о м и р. Так, может быть, сейчас уже пришел наш черед есть жареных перепелов, а им — от жилетки рукава…

Б о р а. С сегодняшнего дня и в дальнейшем ты должен следить за каждым их шагом! Что бы они ни делали — сеяли, веяли, жали или убирали, — ты должен присматривать за ними. (Уходя.) Ты понял? Постоянно следуй за ними по пятам! (Уходит.)

Появляется Л и н а.

Л и н а. Вито! Долго я буду тебя ждать?! Мне кровь в голову ударила, я вся дрожу!

В и т о м и р. Сейчас рабочий день, Лина, да и вообще… для этого нет у меня больше времени! (Хочет уйти.)

Л и н а (не пускает его). Что с тобой? Тебя просто не узнать!

В и т о м и р. А к чему бы это тебе меня узнавать?!

Л и н а. Орешь, а если бы услышал Пикля? Он бы убил тебя не моргнув.

В и т о м и р. Если уж он меня тогда не убил…

Л и н а. Когда?

В и т о м и р. Когда я работал не покладая рук. А он… однажды как двинет мне между глаз из-за трех бракованных свечей… Я все-все помню, я — злопамятный!

Л и н а. Что ты помнишь, Витомир?

В и т о м и р. Когда я, еще в то время мальчишка-подмастерье, первый раз стал делать свечи на изношенном оборудовании, и вдруг все — шлеп! И вывалилось в чан… А твой муж поскорее прибрал к рукам, в порядке компенсации, все мои жалкие пожитки, оставшиеся после смерти матери.

Л и н а. Да ну его! Он и на улицах собирал все, что попадется под руку — то проволоку, то пустые коробки из-под сигарет.

В и т о м и р. Забрал наши две скамейки, и спинку от кровати, и циновку, и рядно! И все ему, ненасытному, было мало!.. Позарился даже на домашнюю утварь: взял кувшин, черпак, деревянную посуду, кастрюлю, глиняные блюда, змеевик, стол из липового дерева, жаровню для кофе, белый шкафчик для кухонной посуды, сковородки, цепи, бочарный обруч, бутыль из тыквы, кадку, корыто, медный котел, вино, что было в клети, и даже лампаду с кадилом! Все, что было у нас, — все сплыло! Я все помню!

Л и н а. Что ты еще вспомнил, Витомир?

В и т о м и р. А вот что! Когда пройдет июльская жара и наступает августовская духота, начинаются праздники. Ты с Пиклей выходишь в сени охладиться, а я, обливаясь потом, стою в мастерской согнувшись и делаю свечи… Околеваю у чана с растопленным воском и поглядываю через окно на вас, как вы там, расположившись в тени, потягиваете ледяное пиво… Вздыхаю и думаю про себя: когда же будет и на моей улице праздник? Э-эх!

Л и н а. Разве я втайне от Пикли не оставляла всегда за дверью мастерской пару бутылок для тебя?..

В и т о м и р. Второпях, тайком… это пиво вставало у меня поперек горла. Да пропади ты пропадом!

Л и н а. Вито, ведь мы же с тобой… а сейчас ты будто чужой… (Пытается обнять его.)

В и т о м и р. Брось ты свои дурацкие штучки! (Отталкивает ее.)

Входит Б о р а.