Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

Ответ Шлезингера полностью оправдал ожидания Сороса17. Бундесбанк поддерживал идею создания единой валюты, но не любой ценой; его первоочередной задачей было поддержание славных традиций немецкой марки как валюты, защищенной от инфляции, и если экономики других стран были не в состоянии переварить те жесткие меры, которые применялись для обеспечения этой защиты, им следовало провести девальвацию. Сорос подозревал, что Шлезингер будет доволен, если его жесткая позиция по поводу инфляции нарушит планы по созданию Европейского валютного союза, поскольку в рамках этого союза будет создан Европейский центральный банк, который станет заменой Бундесбанка18. Действия всех бюрократических учреждений продиктованы стремлением сохранить себя, подумал Сорос. И Шлезингер, который сделал карьеру, работая в Бундесбанке, безусловно, являлся олицетворением этой тенденции. Находясь в состоянии некоторого возбуждения, Сорос позвонил Дракенмиллеру в Нью-Йорк и рассказал, что вскоре ожидается обвал итальянской лиры. Дракенмиллер быстро открыл позицию против итальянской лиры в дополнение к своей позиции против фунта стерлингов19.

Когда Сорос вернулся в Нью-Йорк, он позвонил Роберту Джонсону, эксперту по валютам, который в это время как раз увольнялся из компании Bankers Trust и переходил в Soros Fund Management. Сорос был убежден в снижении курса лиры, но его интересовало, что означает это снижение. Возможно, менялись правила игры, принятые между европейскими государствами.

«Что вы думаете о фунте стерлингов?» — спросил Сорос.

«Думаю, мне нужно приехать и повидаться с вами», — ответил Джонсон. Он не хотел продолжать беседу по телефону, потому что в Bankers Trust велась запись его разговоров с трейдерами.

Джонсон взял такси и приехал в неухоженный офис Сороса, который находился в доме № 888 на 7-й авеню. Ковровая дорожка там была приклеена липкой лентой, а у стола Дракенмиллера стояла пара мониторов. Джонсон, Сорос и Дракенмиллер уселись вокруг небольшого стола для проведения конференций.

Сорос попросил Джонсона рассказать, насколько опасно делать ставки против фунта стерлингов.

«Ну, фунт нестабилен, всегда можно остаться в убытке, — ответил Джонсон. — В худшем случае ваши убытки составят полпроцента или около того».

«Можно ли получить прибыль, торгуя фунтом?» — спросил Дракенмиллер.

«В случае если курс фунта выйдет из-под контроля, ваша прибыль составит от 15 до 20 %», — ответил Джонсон.

«Насколько вероятно, что это произойдет?» — настойчиво спросил Дракенмиллер.

«В ближайшие три месяца, — ответил Джонсон, — вероятность составит около 90 %».

Теперь Дракенмиллер и Сорос смотрели уже друг на друга. Они едва могли усидеть на своих стульях20.

«Какую прибыль вы бы могли получить в своем фонде?» — спросил Сорос, имея в виду тот портфель, которым Джонсон управлял в компании Bankers Trust.

Джонсон объяснил, что он бы использовал леверидж для получения преимуществ, которые давала торговля фунтом. Он мог бы увеличить свой капитал в три-пять раз.

«О, боже», — быстро проговорил Дракенмиллер. Его глаза расширились, он напрягся всем телом и вздохнул так, как вздыхает баскетболист перед прыжком к корзине.

«Ну, у них есть только 22 миллиарда фунтов резерва», — продолжал Джонсон, то есть сумма, эквивалентная 44 миллиардам долларов. Компания Quantum могла продавать фунт стерлингов так долго, пока кто-нибудь хотел его купить. Принимая во внимание комментарии, число оставшихся частных покупателей было небольшим, основными покупателями были Банк Англии и другие центральные банки, которые пытались поддержать фунт стерлингов. Поэтому пределом могла быть сумма в 44 миллиарда долларов.

«Может, мы сможем получить около 15-ти из этой суммы», — проговорил Дракенмиллер. Он имел в виду, что он мог бы увеличить свою существующую позицию против фунта стерлингов в 10 раз21.

«Как долго, по вашему мнению, они смогут удерживать позиции?» — спросил Сорос.

«Не дольше нескольких месяцев», — дал свою оценку Джонсон.

Затем Дракенмиллер связался по селектору со Скоттом Бессентом и спросил его мнение. Точка зрения Бессента была даже смелее, чем мнение Джонсона. Правительство Великобритании опасается повышать процентные ставки. Выбирая между более глубоким экономическим кризисом и девальвацией фунта, правительство скорее всего примет решение в пользу второго варианта22. Британцы могут допустить падение курса фунта даже скорее, чем того ожидают другие.

Джонсон уехал из офиса Сороса с определенным предчувствием. Он ощущал напряженную энергию, исходившую от этих двух мужчин. Когда наступит подходящий момент, они уничтожат валюту Великобритании23.

СЛЕДУЮЩИЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОБОЗНАЧИЛИ ВОДОраздел во взаимоотношениях между правительствами и рынками. Волна финансовых изменений прошла по всей Европе, демонстрируя, как действия различных групп трейдеров на Манхэттене могут привести к определенным последствиям во всем мире. Дракенмиллер и Сорос были центральными, но не единственными персонажами этой драмы. Другие хеджевые фонды, которые торговали валютой, включая трио фондов Commodities Corporation, присоединились к нападению на прочие слабые валюты европейских государств; точно так же поступили банковские отделы торговых операций и инвестиционные отделы многонациональных компаний. На протяжении 1970-х и 1980-х годов никто даже представить себе не мог, что эти частные «игроки» захватят мощные центральные банки — соглашение в «Плазе», подписанное в 1985 году, закрепляло правительственный контроль над курсами обмена валют. Но с середины 1980-х поток денежных средств через границы увеличился примерно в три раза24. Теперь хеджевые фонды и прочие «игроки» распоряжались крупным объемом «военных запасов», и баланс сил сдвинулся. В августе 1992 года администрация, возглавляемая Джорджем Бушем-старшим, провела спланированную акцию по приобретению долларов восемнадцатью центральными банками. Но сегодня через валютные рынки проходило такое огромное количество частного капитала, что, несмотря на все усилия центральных банков, им не удалось изменить позиции доллара25.

В начале сентября последствия беспомощности центральных банков прокатились по всей Европе. Во время бесед, похожих на ту, что состоялась между Дракенмиллером, Соросом и Джонсоном, трейдеры убеждали друг друга в том, что сегодня валюты, ослабленные спадом экономики, «привязанные» к немецкой марке, являются чрезвычайно уязвимыми. Во вторник 8 сентября, в день, когда Шлезингер заявил, что он не может дать гарантий относительно размера процентных ставок в Германии, волна спекулятивных продаж привела к остановке работы центрального банка Финляндии, заставив правительство отказаться от «привязки» курса финской валюты к экю; в тот день курс финской марки упал почти на 15 %, что принесло трейдерам мгновенную прибыль и подогрело аппетит, направив их внимание на следующую жертву. В среду началась атака на Швецию, которой удалось вернуть капитал обратно в страну путем резкого поднятия процентных ставок до невероятного уровня в 75 %. Затем «электронное стадо» напало на итальянскую лиру. Размер процентных ставок в Италии оставался на уровне 15 %, что в обычных условиях позволило бы удержать капитал внутри страны, но обширный рост валютных рынков изменил «правила игры»: итальянская лира представляла собой асимметричную ставку; эта тенденция буквально «просила» трейдеров встать на свои доски и прокатиться на этой волне. И умные спекулянты почувствовали, что эта волна денег, обрушившаяся на итальянские власти, сведет на нет все усилия, которые они предпринимают, для того чтобы противостоять ей. К пятнице 11 сентября курс итальянской лиры упал ниже минимального уровня, предписанного механизмом контроля валютных курсов. За выходные Италия обсудила официальную девальвацию своей валюты.

Падение курса лиры оказало особенно отрезвляющее действие. Формально Финляндия не участвовала в работе механизма контроля валютных курсов, поэтому она не могла ожидать помощи от других центральных банков Европы. Но с Италией все обстояло иначе: девальвация итальянской валюты показала, до какого состояния рынки могут довести страну, входящую в механизм контроля валютных курсов26. Участие Италии в работе механизма наделяло ее правом получения поддержки от могущественного Бундесбанка, который совершил беспрецедентное вмешательство в экономику Италии и приобрел определенное количество лир, эквивалентное 24 миллиардам немецких марок (15,4 миллиарда долларов), за неделю до девальвации27. Но спекулятивная продажа лиры свела на нет усилия Бундесбанка, и трейдеры в очередной раз получили прибыль.

Даже после падения лиры власти Европы старались прийти к договоренностям относительно нового порядка. В субботу 12 сентября, пока итальянцы обсуждали девальвацию с приехавшими к ним официальными лицами Германии, министр финансов Великобритании Норман Ламонт работал в обычном порядке, как будто ничего не происходило. В тот вечер он принял участие в национальном музыкальном ритуале, посетив последний из «Променадных» концертов ВВС, где он с большим чувством исполнил песню «Правь, Британия»28. Узнав о судьбе лиры, он на следующее утро пригласил своих советников на завтрак с круассанами, но ни он, ни его команда все еще не верили, что они столкнулись с резким кризисом. И действительно, одна британская газета назвала Ламонта «самодовольным». В рамках соглашения о девальвации лиры Бундесбанк пообещал уменьшить размер процентной ставки на один процент. Это действительно могло стимулировать рост курса фунта стерлингов.

Принимая во внимание рассуждения того времени, можно сказать, что бодрый настрой Ламонта не был удивительным. Финансовые аналитики спорили о том, что положение Италии и Великобритании не поддается сравнению: Италия была самым сумасбродным богатым государством в Европе, тогда как во главе Великобритании стояла партия консерваторов, которая изменила показатели развития экономики в стране. Начиная с августа Банк Англии успешно отражал рыночное давление на фунт стерлингов, а 3 сентября он испытал свое новое оружие против «электронного стада». Поскольку хеджевые фонды атакуют валюты с помощью заемных средств, власти Великобритании заявили, что они берут в долг 10 миллиардов экю (7,25 миллиарда фунтов или 14 миллиардов долларов) с целью расширения своих возможностей для защиты фунта стерлингов. В день, когда было сделано данное заявление, произошел резкий скачок курса фунта; торговцы валютой поверили в то, что теперь в распоряжении правительства было оружие, которое позволит ему бороться со спекулянтами29. Сороса и Дракенмиллера это только развеселило: сумма, взятая в долг Великобританией для покупки фунтов стерлингов, была равна сумме, на которую фонд Quantum пытался эти фунты продать30. Но в начале сентября 1992 года никто, кроме людей, работавших в офисах компании Сороса, не мог предположить, что всего лишь один хеджевый фонд со штатом менее 50 человек мог управлять средствами, сопоставимыми со средствами правительства.

Когда в понедельник 14 сентября рынки открылись, оптимизм Ламонта оправдался. Банк Англии потратил 700 миллионов долларов для поддержки валюты; относительно скромное вмешательство банка, дополненное понижением процентной ставки в Германии, позволило слегка повысить курс фунта стерлингов. Но ни Ламонт, ни его советники не смогли понять, что торги, проводившиеся в понедельник, решили судьбу Великобритании. Небольшое увеличение курса фунта соответствовало планам спекулянтов. Ставки против валют, курс которых поддерживается искусственно, можно было проводить в агрессивной манере, так как в худшем случае курс таких валют мог подняться лишь слегка.