Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

Законодатели не сразу усвоили принципы того мира, в котором присутствовали Дракенмиллер и другие макротрейдеры. И как это происходит после каждого финансового кризиса, первым их инстинктом было проведение проверки рынков, а не стремление извлечь уроки из сложившейся неуклюжей ситуации. В данном случае эти механизмы поддержки валютных курсов были опасны. Через неделю после девальвации фунта, когда под давлением оказался французский франк, министр финансов Франции Мишель Сапин, заявил, что вызывающих все эти неприятности трейдеров нужно казнить с помощью гильотины, как во времена Французской революции52. Следующим летом, когда на механизм контроля валютных курсов обрушилась следующая серия ударов, премьер-министр Франции Эдуард Баладур говорил о том, что правительства несут экономическую и моральную ответственность за борьбу со спекулянтами. В Бельгии министр иностранных дел Вилли Клее заявил, что англосаксонские финансисты готовят план раздела Европы54.

Сорос принимал все удары, обрушившиеся на его профессию в характерной для себя манере. С одной стороны, он был беспощаднее любого другого игрока на рынке: в то время как банковские отделы торговых операций были вынуждены жить в мире с чиновниками и таким образом с неохотой вступали в жесткий конфликт с правительствами, Сорос не имел подобных ограничений54. С другой стороны, ум Сороса воспринимал рынки как диких животных, которые постоянно находятся под угрозой ударов и разрушений и постоянно дестабилизируются. Вскоре после девальвации фунта Сорос встретился с председателем Центробанка Франции Жан-Клодом Трише и, испытывая опасения по поводу дестабилизирующего влияния своих торговых операций, сказал ему, что он не собирается атаковать франк55. Вряд ли можно объяснить это заявление самоотверженностью, поскольку специалисты фонда Quantum подсчитали, что франк удержит свои позиции, и компания планировала воспользоваться этим прогнозом ради получения выгоды. Тем не менее инициатива Сороса усилила ту драматичную атмосферу, которая царила после падения фунта стерлингов. Самый великий спекулянт из всех не хотел защищать спекулятивную игру56.

Дракенмиллер не разделял опасений Сороса. Британская пресса окрестила день падения фунта «черной средой». Но Дракенмиллер считал, что название «белая среда» было бы более уместным. Великобритания освободилась от гнета высоких процентных ставок, насаждаемых Бундесбанком — освободилась как раз для того, чтобы начать применять политику борьбы с рецессией, в которой она нуждалась. Реакция Лондонской фондовой биржи на девальвацию оправдала ожидания Дракенмиллера: индекс FTSE за два последующих месяца поднялся почти на одну пятую. Точнее говоря, торговые операции Дракенмиллера привели к краху экономической политики британского правительства, но это было не так уж плохо. Высокие процентные ставки, которыми сопровождалось объединение Германии, послужили созданию ситуации, при которой потребовался выход фунта стерлингов из механизма контроля валютных курсов. Правителям Великобритании не удавалось усвоить эту истину до тех пор, пока вместо них ее не усвоил Дракенмиллер.

В том что Джон Мейджор перевел свыше 1 миллиарда долларов средств налогоплательщиков в фонд Сороса, был виноват не только Дракенмиллер. Если кто-то и обобрал страну до нитки, то это был сам премьер-министр, а не спекулянт.

Различия в точках зрения Сороса и Дракемиллера должны были породить споры в сфере экономики. В годы, предшествующие торговле фунтом стерлингов, экономисты спорили о том, что причиной валютных кризисов являлась неудачная экономическая политика: главной бедой была не спекулятивная торговля, а неверные действия правительства. Но в 1990-х годах академические взгляды изменились, перейдя от точки зрения Дракенмиллера к точке зрения Сороса. Согласно новой теории, трейдеры могли атаковать валюты, управление которыми было вполне разумным, и эти атаки могли быть успешными. Невероятный крах фунта стерлингов стал определяющим в этом споре. Дракенмиллер был прав, говоря, что Великобритания сама создала кризисную ситуацию, установив необоснованно высокие процентные ставки. Но когда его собственные торговые операции продемонстрировали власть спекулянтов над правительствами, опасность того, что спекулянты могут покуситься на эту власть, стала очевидной. Раньше трейдеры могли атаковать только те валюты, которые были обречены, исходя из фундаментальных принципов экономики, но теперь они обладали силой, достаточной для нанесения ударов по стабильным валютам. Когда французские политики пожаловались на то, что хеджевые фонды заключают в себе опасную и чрезмерную власть, их опасения не были абсолютно необоснованными.

Какой бы большой ни была эта опасность, но количество действий, предпринимаемых для ее снижения, было небольшим. Ужесточение мер, направленных на борьбу со спекулянтами, — их казнь на гильотине, как выразился министр финансов Франции — успокоило бы волны потоков капитала через границы, на которых «катались» спекулянты, и означало бы возврат к Бреттон-Вудскому соглашению 1944 года о послевоенной валютной системе и восстановление методов управления капиталом. Большинство государственных деятелей смотрели на такую перспективу с ужасом. Если свободная торговля товарами и услугами приносила прибыль, свободные потоки капитала, безусловно, оказывали положительное влияние на экономику по этой же причине. Как торговля позволяла предприятиям по производству автомобилей располагаться в тех странах, которые больше всех преуспели в автопроизводстве, так и потоки капитала через границы «приносили» небольшие накопленные средства туда, где их можно было вложить наиболее продуктивно. Кроме того, методы управления капиталом могли показаться непрактичными и сомнительными для человека с интеллектом. Через неделю после кризиса фунта стерлингов Испания и Ирландия попытались смягчить атаки спекулянтов на их валюту путем ограничения свободы банков на проведение операций с ними. Вскоре были найдены способы для обхода этих средств управления капиталом.

Если отказаться от методов управления капиталом, оставался еще один способ для предотвращения атак спекулянтов на национальные валюты — отменить эти валюты. «Спекуляция может быть очень болезненной, — сказал Сорос в одном интервью в самом начале падения фунта стерлингов, — единая европейская валюта заставит таких спекулянтов, как я, перестать заниматься коммерческой деятельностью, но я был бы счастлив пойти на такую жертву»57. В итоге объединение валют Европы состоялось в 1999 году, но не все государства усвоили урок. Развивающиеся экономики Азии и Латинской Америки продолжали применять политику поддержки валютных курсов, что в последующее десятилетие создало массу возможностей для деятельности хеджевых фондов.