МертваЯ

Глава 56

Славься Кхари, идущая по цветам сорванных сердец, ибо нет того, кто не пел бы гимна во славу твою.Славься, спасительница, утешительница, способная унять страдания тела взглядом одним.Славься Великая, в чьих ладонях души находят покой.Славься…мама, а почему здесь так грязно? - я провожу пальцем по статуе. – Надо сказать, чтобы убрали.

- Надо, – мама вздыхает и выкладывает цветы на алтарь. – Но здесь, дорогая, слуг нет. Это место не для них… и не для нас. Не совсем для нас, но ты имеешь право. Имеет ведь?

Она спрашивает у богини.У статуи.Статуи не разговаривают, я точно это знаю, а потому хихикаю. Впрочем, смех обрывается, когда я ощущаю на себе взгляд. В нем – легкий упрек…

- Моя дочь… нуждается в защите, - мама достает тряпки и вручает одну мне. - Мне жаль, что мы… что я давно не появлялась… раньше все это казалось мне немного… странным. Древние обычаи и все такое… в современном мире к ним относятся скептически.

Я коснулась пальцем золотого черепа.

- А он не настоящий?

- Здесь – нет, но есть настоящие. Показать?

Я киваю.

- Да и она… не была бы рада. Она большая собственница.

- Кто?

- Твоя бабушка, дорогая… постарайся вытирать пыль аккуратно. Это великая богиня… многие ее боятся.

Почему?Я смотрела снизу вверх, вглядывалась в золотое лицо, пытаясь понять, что в нем страшного? Но не понимала. Красивая. И на маму чем-то похожа. Только забытая. Тоже целыми днями сидит здесь одна. Меня вот оставляют в детской, поручают какую-нибудь глупую работу и попробуй только не выполнить, так накажут. Но когда никого нет, ещё хуже, потому что скучно.

Я сама не заметила, как заговорила с ней.…и в тот раз мы с мамой убрали все-все.А еще я оставила клочок бумаги с алым отпечатком руки. Краска была здесь, ею мазали алтарь, а я вот руку и приложила ее… и стало вдруг горячо, а ещё немного щекотно. И отпечаток получился красивым. Я потом и второй сделала. Для мамы.…вечером мама поругалась с бабушкой. Я не собиралась подслушивать, но все-таки…

- Ты понимаешь, что нарушила порядок. Ее должна была представить хранительница дома,и это недопустимо… - бабушка даже слегка повысила голос, что было совсем уж удивительно. – Я запрещаю тебе появляться там.

- Боюсь, – ответила мама, – это не в ваших силах…

…на следующий день я сбежала в храм.Я бывала в нем часто.Раньше.И гувернантки сердились, но гнев их казался такой мелочью по сравнению с тишиной и покоем, которые я находила здесь. А еще были разговоры. Говорила я, а она слушала… всегда слушала. И была такой внимательной…

- Прости, - я сказала это от души. - Я оставила тебя.

Предала.И оправданий здесь нет. И мне действительно жаль…поворот.Женщина. Красивая. Только лицо бледно и сама она… уставшая? Изможденная? Ее разрывали сомнения и… мама.Я протянула руку, желая прикоснуться, но…Это просто видение.

- Прости. Я не знаю, что дать тебе… я знаю, что она служит и… и наверное, это глупость неимоверная, но я не представляю, к кому ещё обратиться.

Мать мнет платок.А потом берет с алтаря клинок, которым проводит по запястью. И кровь льется на алтарь, чтобы уйти в камень.

- Защити ее. Я знаю, что меня вряд ли получится спасти, что… но ее защити. Пожалуйста.

…еще поворот.

И снова Летиция, которая раскладывает на камне куски человеческой плоти.

- Посмотри, что я принесла тебе, – она улыбается улыбкой безумца. – Ты знаешь, они надо мной смеялись. Все. Думали, что я ничтожество… как моя мать… когда-нибудь я принесу тебе ее сердце. Тебе понравится?

Ухо.И палец.И кажется, прядка волос.

- Они меня презирают… сначала им любопытно, да… как же, родственница Гретхен… такая миленькая… - она явно кого-то передразнивала. – Какая жалость, что такая глупенькая… ничего, я знаю… я читала мамины записки. Все вокруг лгут, понимаешь?

Она облизала губы.

- Все… она говорит мне про свет и молитвы, а сама… ты ведь знаешь, что она влюблена в Морти? Глупая женщина… он ее использовал, как когда-то использовал мой отец, а она не понимает… она его покрывала тогда… надеялась, оценит и женится. А он сказал, что если на костер, то вдвоем. Что она теперь соучастница… иногда он с ней спит.Она стиснула кулаки и пахнуло такой ненавистью, что воздух в комнатушке раскалился.

- Я им всем покажу… я их всех… думают, они лучше меня? Я сделаю так, что они увидят, до чего уродливы… а заодно…

…смех.

И тени мечутся.Их становится все больше. Она приносит их, пряча в камне и крови, которую льет на алтарь щедро. Она забирает камень, но не находит клинка и злится, злится…похоже, моя бабуля догадывалась, что у Летиции не все ладно с головой, иначе зачем она спрятала клинок у своей заклятой подруженьки?

- Легко, - в голосе Летиции почти удивление. - Они дерьмо, а притворялись… а на самом деле… знаешь, я даже удивилась, что заставить убить кого-то настолько… легко… они сами готовы, надо лишь помочь… позволить решиться… ты видела, что они придумали? Это отвратительно, но… они все наши теперь. Знаешь?

Она садится перед статуей и смотрит, смотрит на нее…

- Я принесу в жертву их всех… понемногу, потихоньку… только надо подождать, да? Я принесу, а потом стану тобой.

…богиней?

Или…Женщина закрывает глаза. Она просто сидит, покачиваясь.

- Ты вернешься в мир,и мы всем… всем-всем покажем… что значит блaгословенная кровь.

Она режет запястье и слизывает красные капли.А я думаю, что мне, пожалуй, повезло.Я всего-навсего умерла. Сойти с ума было бы куда более огорчительно. И с этой мыслью меня отпускают. Я…Я возвращаюсь.Храм.И богиня, застывшая куском золота. Пусть даже весьма высокохудожественным куском, но ныне мертвым. Она сделала то, что должно.И забрала тьму.А люди… люди остались.

Моя сестра сидела на полу, вцепившись в волосы, и выла. Ровный мерный вой ее, на одной ноте, одной силы, наполнял каменную пустоту храма,и стены дрожали, не способные выдержать его. Медленно поднимался с пола Вильгельм, глотая кровавую слюну. И рука, протянутая Диттером, была как нельзя кстати. Выглядели оба… да мерзко выглядели.Покрытые мелкими порезами, с содранной порою кожей, они больше походили на оживших мертвецов, нежели на людей.

- Вот же… задница, – Вильгельм попытался стереть кровь с лица, но та сочилась из сотни мелких ран. – Сдохну… считайте меня героем.

Монк выступил из стены.Он шел, неровно, спотыкаясь, будто был слеп. Он вытянул руки,и пальцы его корявые шевелились, пытаясь что-то нащупать в воздухе.Он дошел до ЛетицииИ остановился.Он положил руку на голову ее,и лишь тогда это недоразумение заткнулось. А Монк выдохнул.Кто придумал, что свет милосерден? Он никогда не видел яркого полуденного солнца, отраженного сотней зеркал, способного испепелить своим жаром любого…

- Силой, – Монк захлебывался кровью,и черная,та стекала по подбородку, - данной мне… я приговариваю… душу твою… к сожжению…

Летиция вспыхнула.И стала пеплом.Не душа, хотя, верю, что и душа тоже, но тело, которое вот ещё жило и дышало, а потом…потом жирные белые хлопья поднялись в воздух, закружились. Рот же мой наполнился вязкой слюною. И кажется, меня подташнивало.

От страха.А Монк, вытерев руки о грязную одежду, тихо осел на пол.

- Вот же… з-зараза, – Вильгельм безо всякого почтения пнул жреца. - Тащи его теперь… так что… получается…

…все?

Я повернулась к Диттеру.

И спросила:

- Ты мне веришь?

А он кивнул. И усмехнулся. И сказал:

- Мне следовало раньше жениться… было бы больше времени.

Больше? Пускай, но сколько бы его ни отвели нам, этого было бы недостаточно. А потому…я вздохнула.Наклонилась, подбирая зачарованный клинок.И ударила.

…это не так и сложно, убивать. Оказывается. Главное решиться… и в глаза смотреть. Так легче. Клинок вошел в тело, что горячий нож в масло. И сердце остановилось.Вот просто взяло и.

- Спасибо.

Диттер не произнес это, но я поняла.Я теперь вообще стала на удивление понятливой. И успела подхватить его. Уложить к ногам статуи. И тогда, заглянув в мертвые глаза,тихо спросила:

- Я ведь все делаю правильно? Я… не хочу оставаться одна, понимаешь?

…ей ли, стоявшей здесь сотни лет, не понять, что такое одиночество? У нее была вечность, в которой изредка мелькали искры чужих жизней.

- А еще я знаю, что это ты их… отца и деда… за маму, да? Бабушка была права… они забыли, кто ты на самом деле, - я присела и положила голову Диттера на колени. Ему уже не больно. Клинок оборвал жизнь резко и… и так бы он тоже умер, потому что вышел срок и тьму внутри ничто больше не сдерживало. Только та, другая смерть, была бы долгой и мучительной.

- И бабушка тоже… и сестра… мне жаль, что я слишком поздно о ней узнала, ведь все могло бы быть иначе… но… они… отец убил маму, верно?

…крик.Пощечина. И женщина всхлипывает, хватается за щеку. Она отступает к двери.

- Ты… и твой отец… твоя мать… вы все замазаны, – ей бы помолчать, но она слишком долго боялась, чтобы теперь просто взять и отступить. И страх этот изуродовал разум, лишив способности мыслить. – Вы все… я сегодня же… я покаюсь… что бы они ни решили, но… вы не должны продолжать.

Ей удается смахнуть нить проклятья.И она с удивлением замирает, не способная поверить, что ее муж решился на такое.

- Ты…

А он не привык медлить. И темная паутина срывается с его ладони. Она облепляет тело женщины, вгрызаясь в кожу. Она заклеивает рот и просачивается внутрь.Мама кричит.И крик ее заставляет очнуться ото сна ту, которая дремала уже не одну сотню лет. Очнуться и взглянуть.

…поздно.

Мужчина стоит над телом, которое ещё тепло, и проклятье догрызает его. Из мелких ран сочатся гной и сукровица,и мужчина морщится. Ему жаль не женщину, но ковер, который придется заменить.

- Что ты… боги… ты понимаешь, что натворил?

- Она стала совершенно неуправляемой.

Да, он осознает, что несколько поспешил. Действовать следовало тоньше, осторожней. А теперь придется убираться. Слугам, даже самым верным, подобное не доверишь.

- Проклятье… - старик хмур. - Она тебе не бродяжка… станут задавать вопросы…

- Скажем, что сбежала с любовником.

Эта идея не слишком нравится старику. Он стоит над телом, разглядывая его, и хмыкает.

- А не заказать ли нам полигон…

…машина.Выезд.Полигон. Серое поле, на котором трава не растет. Ошметки тьмы следами былых заклятий. Ветер гонит пыль, закручивая столбы. Машина останавливается на въезде. И старик первым покидает ее. Он морщится. Он не любит это место, предпочитая рафинированную чистоту лабораторий. А здесь… недавно шел дождь,и пыль, смешавшись с ним, превратилась в грязь. Местная грязь отличалась какой-то особой цепкостью. Она налипала на одежду, пропитывала ее, чтобы при малейшем ветерке застыть плотной жесткой коркой.

Ничего… зато следы смоет.Он взмахнул рукой.И из машины вышел отец. Появился походный стол, короб со свечами и ритуальными принадлежностями. Свернутый рулоном ковер с выжженной на шерсти пентаграммой. А в нем и изуродованное тело…они деловито расставляли свечи.Зажигали, благо, поставленный купол не позволял ветру погасить их. И дед бормотал что-то про пустую трату времени… брызнула кровь.И на ковер лег камень с запечатанным заклятьем.