МертваЯ

Глава 48

Чай.

Чай бывает разный.Темный крепкий, который любил наш конюх. Он сыпал несколько ложек в кружку, заливал кипятком и, прикрыв сверху треснутым блюдцем, оставлял надолго, а уж после, вычерпывая чайный лист, доливал кипятка.…конюха рассчитали, но я помню, как хлебнула из этой самой кружки и долго отплевывалась.

Чай бывает дамским, когда пара веточек зеленого чая укладывают на дно заварочного чайника, который заливают горячей – о, но только не кипящей, все знают, что сие святотатство – водой и дают настояться. После чай разливают по фарфоровым чашкам, добавляя молоко или ту же воду…Этот цветочный, но подходящий для юных дам, вовсе не имел вкуса.

Чай бывает дешевый, с привкусом пыли.Или дорогой изысканный, но тоже сдобренный этим привкусом. Или вот такой, как заварил дядюшка. Он достал из-под стола высокую банку белого фарфора. Он позвонил в колокольчик и велел принести воды и чашки,и как ни странно, но пожелание его было исполнено весьма быстро, знать, хозяин дома и вправду стремился держать уровень.

Дядюшка сам отмерял заварку, крупные темные листы.Сам заливал их водой.И клал сверху книги.Умные книги. Очень даже умные… я пролистала ближайшую и, осознав всю убогость своего слабого женского ума, не способного понять истинной сути формул и завитушек, вернула на чашку.

- Устаревшие, – отмахнулся дядюшка. - Уже давно никто не использует формулы Леманна для расчет вектора направления силы.

Я кивнула.Несомненно.Формулы Леманна… это уже почти неприлично по нынешним просвещенным временам. Дядюшка усмехнулся, а я фыркнула: зато у меня с деньгами неплохо выходит.

- Гм… к слову… я бы тоже хотел… получить консультацию…

К чаю подали сливки.И молоко.И цветочный мед в квадратной банке. Темные глазированные пряники. И жирное масляное печенье, которое я весьма любила.

- Относительно одного проекта… предлагают вложиться, - дядюшка слегка порозовел. – В строительство канала… обещают выгоду… только я сомневаюсь, что на черном континенте канал нужен… там и воды-то нет, но…

- Кто предлагает?

- Морти.

- Гоните в шею, - я взяла печеньку двумя пальчиками, ибо девице пристойной не полагается хватать из вазы горстью, даже если хочется. - Хотя… покажите… года этак три назад собирали одно товарищество… акции выпустить пытались. И собрали почти двести тысяч, потом, правда, управляющий, скотина этакая, сбежал вместе с деньгами…

Дядюшка кивнул.Канал… нет, канал там бы пригодился, если припомнить карту, но вот сомнительно, чтобы столь серьезное мероприятие затевали здесь и привлекли бы к нему Мортимера с сомнительной его репутацией.

- Но бумаги пусть передаст, - решила я, надкусив печеньице, - посмотрю…

Чаепитие шло своим чередом.Диттер молчал.Вильгельм держал чашку обеими руками, время от времени шмыгая носом, что было крайне невоспитанно, но с другой стороны я понимаю: в чае с соплями удовольствия нет.Монк ел мед.Я крошила печенье, думая обо всем сразу. И все так старательно молчали, не мешая мыслям моим тяжким, что это, право слово, стало раздражать.

- Все началось с тебя, дядя… и ещё с того круга избранных, который сдал Морти, – я первой нарушила эту затянувшуюся панихиду по остаткам совести. Что поделаешь, с совестью у темных всегда было сложно, просто у некоторых чуть сложнее, нежели у остальных.

Как бы там ни было, но…бабуля мертва,и она лучше других знала, что там, за порогом, придется ответить за все. Плясунья справедлива. Она не возьмет лишнего, но и своего не упустит.Отец?Дед?Пускай… в этих смертях и вправду не стоит копаться, если, конечно, я не желаю отправиться следом. Думаю, у Короны найдутся подходящие специалисты.Мама… мне жаль. Честно. И не только мне. Я принесу белые глицинии и еще чашку того самого цветочного чая, в котором ни вида, ни вкуса, но ей он нравился. Я поговорю с пустотой и, если будет на то воля Ее, меня услышат.

- С одной стороны, - я отправила крошку печенья в рот и зажмурилась, – идея забрать магию у одного человека и отдать другому показалась деду весьма заманчивой… с другой, кто-то сколотил веселую компанию молодых людей, полагавших, что им закон не писан…

Печенье было таким, как нужно.Крохким.Тающим во рту.И с терпкой медовой нотой, которая, впрочем, была не слишком выражена, а потому не забивала ни терпкость имбиря, ни лимонную кислинку.

- Как одно с другим связано, не представляю, - призналась я, потянувшись за вторым печеньем. – Но чувствую, связано… как-то… но по хронологии… сначала ведь были убийства. Их раскрыли. Виновных казнили… и город притих. Так?

Оба инквизитора кивнули.

- А потом уже начались эксперименты…

Я задумалась и поинтересовалась:

- А тогда… никто не ставил себе целью передать силу? Они просто развлекались?

Пожатие плечами. И Вильгельм добавляет:

- Боюсь… я больше не могу доверять архивам.

Ага… то есть, если Святой престол замешан в деле, то опираться на его память чревато. Вообще чревато сидеть тут и за чаем обсуждать дела государственной важности. Нам бы доложить… вот только кому? А то ведь станется… и как-то не тянет меня ни в монастырь, ни в застенки короны… и пусть я ни в чем не виновата, но ведь могут убрать.На всякий случай.Несчастный.

- Ясно… ладно, будем считать, что… - в голове вертелось одно. – Кому это выгодно?

- Что? – уточнил дядюшка.

- Все выгодно… смотри, вот убивают в городе… нагло. Издеваясь… инквизиция землю роет,только без особого успеха, что понятно… им есть кому за вами наблюдать… и тут вдруг счастливая случайность… дядюшка Морти сообщил своему давнему приятелю об откровениях одной маленькой шлюшки…

Что? Я давно называю вещи своими именами.

- И чудесным образом эта ниточка приводит к убийцам… и не просто приводит. Весь город буквально зачищают. А некий друг дядюшки получает в итоге неплохую должность. И спустя пару лет становится главой жандармерии…

Молчание.И печенье.Печенья много… а будет мало – ещё принесут. Может, и мне переселиться? Что я, в конце концов, за этот дом держусь? Как показывает время, в нем никто не был счастлив. То есть, точно я не знаю, но…бабушка, вынужденная принять двух чужих сыновей и едва не лишившаяся собственного.Дед, которому пришлось простить жену,ибо сам виноват. Но простить и принять – не значит забыть… а сдается мне, Фердинанд ему бы пришелся по нраву.Мой отец.И мать.И вот я сейчас. Сижу, ем печенье и думаю не о том, о чем должна бы.

- Ради карьеры приятеля? Сложновато, – Вильгельм ест мед. Из банки.

Пальцем.И не было у него гувернантки, которая бы за подобное линейкой по этим самым пальцам лупила бы. Сразу видно,избаловали…

- Ради карьеры – да, но вот… воспользоваться случаем?

- Счастливым?

Я пожала плечами: понятия о счастье у всех разные.

- У Мортимера степень по философии, – зачем-то сообщил дядюшка. Вот он свой чай ничем не закусывал. И не пил. Сидел, держал на ладони и разглядывал желтоватый фарфор кружки. - Он вовсе не так глуп, каким хочет казаться…

…интересно, а ему хватило бы… устроить, скажем, клуб для избранных… такой, в котором можно чуть больше, чем в публичном доме.И если вспомнить…исчезнувшая сестра и ее отец… то бабулино письмо, о котором я уже и позабыть успела. А что если… он ничего не придумывал, мой дорогой дядя. Он просто взял чужую идею и слегка ее преобразовал.С выгодой для себя.С немалой, полагаю, выгодой… и когда идея из прибыльной превратилась в опасную, отступил в сторонку, предоставив другу… или не другу, но потенциальному приятелю, шанс для карьеры.

Это ведь…Удобно? И вполне в духе семьи.Доказать? Не выйдет.

- А он… участвовал в экспериментах?

И дядюшка Фердинанд пожал плечами головой:

- В первой части определенно нет, а вот дальше… не знаю.

Гм, а идея хорошая.С другой стороны…почему бы не навестить другого дядю, раз уж во мне такая любовь к родственникам проснулась?

К сожалению, я вынуждена была признать, что дорогой дядюшка, если и был в чем виновен, то отныне стал неподсуден. Нет,толковый некромант, быть может, сумел бы поднять его, однако коронный суд к мертвым – настоящим мертвым – относился с неподобающей снисходительностью.Поэтому я удовлетворилась тем, что от души пнула тело.И заработала укоризненный взгляд Диттера.А что? Заслужил.Был поганцем и умер… не своей смертью.Лежал дядюшка на огромной кровати с балдахином, с которого спускались витые шнуры, украшенные гроздями золотых кистей. Пыли на этом добре скопилось изрядно. А так… помпезненько, нечего сказать… резные ножки.

Изголовье.И шелковые ленты с него свисающие. Надо полагать не просто так украшение, но со смыслом. Ленту я потрогала, убеждаясь, что, несмотря на возраст, была она вполне себе крепкой.Подергала.И отпустила.Алые простыни. Черные подушки. И рыхлая дядюшкина туша, смотревшаяся в этом великолепии чуждо… мертвые в принципе не слишком красивы – себя я отнесу к исключениям, а уж этот-то… расплывшийся живот, поросший реденьким рыженьким волосом, который к паху становился темнее и не таким уж редким.

- В обморок не упадешь? - поинтересовался Фердинанд, прикрывая тело простыней.

- Нет.

Из-под простыни выглядывали босые ноги с кривыми пальцами и розовенькими какими-то слишком уж аккуратными пяточками.Я вздохнула.И наклонилась.Тронула рукоять ножа, торчащего из глазницы. Χороший удар…

- Самоубийство? – я исключительно предложила, но по тому, как переглянулись мои мужчины, поняла, что версию эту благую не поддержат.

А жаль. Все-таки родовая честь… остатки ее… чувствую, стоит копнуть в этом дерьме,и остатков не останется.

- Я… - дядюшкина законная супруга, сидевшая у кровати тихо-тихо, - очнулась.

А я поняла, что впервые слышу ее голос.

- Я не хотела… я не думала…

- Не думала, – согласилась я, разглядывая это чудо.

Она была молоденькой, но при этом…Уставшей? Обессиленной?

Сложно подобрать слова. Просто ощущение, что в теле молодой женщины спрятался кто-то несоизмеримо более старый. Вот эти опущенные уголки губ. И тени морщин на лбу. Потухший взгляд. Дрожащие пальцы, которые она прижимает ко рту.И сама трясется.И не стесняется своей наготы, будто вовсе ее не замечает. Я огляделась.И сорвала гардину – черно-красную, плотную, - накинула на плечи этой… как ее вообще зовут?

- Я… просто… он сказал, что продаст меня, – в блекло-синих глазах плескалось недоумение. – Что… я наивная дура… отпустят… мы контракт подписали… на три года…

Монк вздохнул.И присел рядом.Он взял голову девицы в ладони и легонько сжал, а я отвернулась, но все равно спиной ощутила раздражающую близость света. А еще огромное желание свернуть дурочке шею… убила она… ладно, допустим, дядюшка вполне себе заслуживал смерти и отнюдь не такой доброй, но… можно же было иначе.

Ядом там.Или несчастным случаем.А теперь что? На каторгу ее отправлять? Или попросить Аарона Марковича, пусть порекомендует кого-то из знакомых, кто в делах уголовных разбирается?Ощущение света пропала.И я обернулась.Девушку, которая куталась в гардину, усадили в кресло, а про тело дядюшки и вовсе забыли.

- Я… я хотела… срок выходил… и он стал совсем злым… - на бледных ее руках поступали пятна. Синие и лиловые, некоторые бледные, другие – яркие. Раскрывались темные язвочки ожогов. А ещё я почему-то обратила внимание на изуродованные мизинцы.