МертваЯ

Глава 49

…в той комнате много красного и золотого. Кажется, дядюшка испытывал неистребимую любовь к этому сочетанию. Обивка кресел цвета венозной крови. Гардины – артериальной. А вот ковер из алых и багряных полос сложен. Темно-бордовое покрывало на софе.И белоснежное платье на нашей убийце.Ей идет.Простой прямой крой, и платье больше похоже на рубаху, перехваченную тонким пояском… дорогая простота. И я помню, что видела его в каталоге, но…дядюшка ее баловал.

- Как тебя зовут? - мой голос искажен и, кажется, заполняет всю эту душную комнатушку, в которой нечем дышать. И я иду к окну, распахиваю его рывком.

Втягиваю сырой зимний воздух.Хорошо.

- Все в порядке? - Диттер подставляет плечо. Своевременно. Я скажу ему спасибо. Потом. Позже. А пока… я просто постою, отогреваясь его теплом, наслаждаясь зимой и запахом ее. Из окна тянет дымами. Мокрым камнем. Гниющим деревом. Сдобой.

- Как ее зовут? - повторяю я вопрос.

Почему-то это кажется невероятно важным.

- Гертруда.

Хорошее имя… Гер-тру-да… волосы она собрала, перетянула лентой. Простенькая прическа, но опять же слишком идет ей, чтобы поверить в случайность.Круглое детское личико.Γубки бантиком.Бровки светленькие. В тусклых глазах озера слез,только почему-то я больше не верю…

- Откуда в спальне нож?

Этот вопрос занимает лишь меня. И Гертруда вздрагивает, а слезы-таки проливаются, катятся по пухлым щечкам потоками. И Вильгельм хмурится. Неужели,и его проняло? Наверное, простуда виновата… он ведь дознаватель, он должен понять, насколько несуразна эта история…

- Он… он читал письма… и иногда… потом… - она протягивает руки, демонстрируя вязь шрамов. - Ему нравилось… неглубоко… он сам лечил.. .порошками… но кровь – нравилась. Я просто… я поняла, что не могу больше.

Или не хочет.Лепет этот меня раздражает. Но Аарона Марковича я все-таки попрошу о помощи.

- Кто к нему заходил?

- Кто? – она эхом повторяет мой вопрос. А Вильгельм хмурится лишь сильнее. Диттер же крепче сжимает меня, а я не против, я не буду вырываться. И даже голову на плечо пристрою, пусть это трижды неуместно, зато мне хорошо.

А остальные – в бездну.

- Я и спрашиваю, кто? - я поморщилась.

Я принесла с собой не только холод иномирья, но и отчетливый запах разложения. Этак к вечеру от тела вовсе ничего не останется.

- Н-не знаю…

- А что знаешь?

- Ничего не знаю, – в тусклых глазах плеснул гнев.

И исчез.

- Я… виновата… но он… он… - и вновь слезы потекли.

Он был форменным ублюдком, дорогой мой дядюшка, и этого не отнять. И скучать я по нему не стану, что совершенно точно. Однако… уж больно удачно он преставился.…а с другой стороны, до чего удобная фигура на роль злодея.И если я права…

- У… у него в кабинете бумаги, - несчастная красавица прекратила всхлипывать и прижала ручки к груди. До чего трогательное зрелище,и трогает, что характерно, не меня одну. – Мне туда было нельзя…

И робко так поинтересовалась.

- Наверное, надо вызвать кого-то…

- Надо, – не стал разочаровывать Вильгельм. И нос рукавом вытер. Платки закончились? Надо будет подарить, а то весь нос растер до красноты. - Вызовем…

Кажется, девица ждала чего-то другого, если вновь пустила слезы…Гертруда.Труда, Труда… почему именно сейчас… нож в спальне? Кровью там пахнет, застарелой, но… дядюшка при всей своей извращенности довольно практичен. И да, не сомневаюсь, что с него станется жену молодую резать удовольствия ради, но делать это не на самом дешевом белье…

Кровь отстирывается погано.Скорее уж, полагаю, в доме отыщется подвал для особых утех оборудованный…

- Тоже ей не веришь, дорогая племянница? – дядюшка Фердинанд ухватил меня под руку,и это тоже было своевременно, потому как вдруг выяснилось, что ноги меня держат, но и только. Я почти повисла между ним и Диттером.

- Девушка не лжет, - заметил мой дознаватель.

- Но и правды всей не говорит, – я старалась держаться гордо, но это давалось нелегко. - Он дерьмом был… не сомневаюсь, что в кабинете мы найдем все доказательства вины…

…которые заодно помогут оправдаться несчастной Гертруде.

Да и можно ли вообще судить бедную женщину, которая взяла и спасла город от этакого чудовища?Так герр Герман и сказал.…кто вызвал жандармерию? Не знаю. Говоря по правде я позволила усадить себя в кресло и… не знаю, уснула? Отключилась?Еще ненадолго умерла? Γлавное, когда я вернулась в сознание, обнаружила себя, сидящей в том же кресле, укрытой сразу тремя куртками, что весьма и весьма умилило.

Рядом держался Монк.

- П-простите, - сказал он, глядя в пол. - Я бы тоже свою отдал, но… б-боюсь, что вам это б-будет не слишком приятно.

Я простила.И позволила себе остаться в кресле.Суетились жандармы… как-то много их стало. Ходят туда-сюда, сюда-туда, носят с собой всякого рода запахи. Кто пахнет чесночной колбасой, кто – вчерашним элем не лучшего качества. Потом и не только человеческим… дымом, керосином… много их.И дядюшка с сигарой воспринимается едва ли не как благодетель.

- Вот и все, - говорит он кому-то. И я, повернув голову, вижу герра Германа, что характерно, в парадном мундире. И тоже с сигарой. Как-то… не знаю, цинично что ли курить на месте преступления, стряхивая пепел в фарфоровую вазу. Неплохая, между прочим, подделка…

- Это да… и даже не знаю, как быть, - герр Герман покосился на меня и, отвернувшись, любезно выпустил дым в другую сторону. - Обвинять несчастную женщину… ей награду дать надо.

Надо.За артистичность.Со своего места я видела ее, окруженную тремя жандармами. Такую хрупкую. Такую светлую. Такую…

- Не подозревали? - дядюшка Фердинанд смотрел на прелестницу скептически.

И за это я готова была расцеловать его. Правда, подозреваю, что от этакой нежности дядюшка уклонится.

- Понятия не имел. Получается… он и тогда мной воспользовался!

Сколько возмущения.Можно подумать, герр Герман сильно протестовал.

- Придется в отставку подавать, - он промокнул лоб платком.

…и не только из-за дядюшки, полагаю. На его совести немало делишек темных, которые пришло время искупить праведной жизнью и небольшими отчислениями в пользу храма. А заодно уж и с собственностью разобраться, если не ошибаюсь,то ещё в позапрошлом году герр Γерман приобрел себе пару доходных домов.Точнее не он, а супруга… и матушка ее…и наступит тихая мирная жизнь.Чтоб вас всех.Я почесала ладонь, которая неимоверно зудела: гладить чудовищ – занятие вредное для здоровья.

- Ничего… много не дадут… при хорошем адвокате… - и на меня поглядел.

- Я найму лучшего, – пообещала я.

Искренне.…вот только работать он будет на меня. Ничего личного, просто… не люблю, когда из меня дуру делают.

…а доказательств нашлось изрядно.Тут тебе и договор аренды на имя дядюшки Мортимера,и приходная тетрадь, где он с завидной скрупулезностью фиксировал доходы… немалые, к слову.Имена.И краткие заметки… кого привлечь.Кого убить…

Старые снимки. И новые, правда, несколько смазанные, но происходящее различить можно было… или вот дневник его с воспоминаниями о днях былых…Не хватало, разве что чистосердечного признания,и то, полагаю, поскольку выглядело бы оно несколько неуместно. Что ж, мои догадки оправдались: дядюшка Мортимер очень пригодился.Мертвым.

Сложно было бы найти более удобную кандидатуру, но…Я постучала пальцем по стеклу.Раз, два, три и четыре… пять… свет не скажет,тьма промолчит. И вообще людям стоит самим разобраться со своими делами, не привлекая высшие силы.

Я вышла из комнаты. Мои гости спят, включая дядюшку Фердинанда, который заявил, что не может теперь бросить единственную более-менее вменяемую родственницу, тем паче, она и без того пострадала от его бездействия. Я не стала противиться: комнат в доме полно.Раз и два… переступить через скрипучую половицу.Диттер спит крепко.

А Вильгельму наша кухарка приготовила теплого молока с медом и маслом. Хорошее средство… жрец тоже дремлет. Дом слышит его дыхание. Этот гость ему не по нраву, но дом,так и быть, потерпит.

Четыре…

Пять…

Закрытое крыло.Мамины покои… здесь тоже делали ремонт. И я уже не могу сказать, действительно ли эта комната была в сиреневых тонах, или меня лишь убедили, что она осталась такой же, как при маме? Небольшая гостиная.Пыль.Книги стопкой… любовные романы? А дядюшка говорил, что мама была умной… разве умная женщина будет читать любовные романы? Вышивка неоконченная… кто ее начал? Пяльцы… я никогда не видела маму с пяльцами… на полках статуэтки.И ни одной серьезной книги.Впрочем, это ни о чем не говорит… серьезных книг полно в библиотеке.Спальня общая, родительская. Здесь темно и…

- Что ты здесь потеряла, маленькая дрянь? – поинтересовалась я, наклонившись перед кроватью. – Вылезай.

И смуглая девчонка выползла, вытащив пару клубов пыли и оброненную расческу. Да, расческа бы ей не помешала. Волосы стояли дыбом. Ночная рубашка пестрела пятнами. Подол ее короткий не скрывал ободранных коленей и тощих ног.

- Я… виновата, - сказала она, глядя на эти самые босые ноги.

- Виновата, – не стала спорить я.

Девчонка шмыгнула носом,и я предупредила:

- Заревешь – сошлю куда-нибудь…

Подействовало. Слезы явно были притворными, а вот злость в глазах – самой настоящей.

- Садись, - я похлопала по кровати. - И рассказывай.

- Что?

- Что ты здесь искала.

- Ничего.

Я не поверила.

- Если вздумала воровать… - я сделала выразительную паузу. И девчонка затрясла головой, залепетала что-то на своем. Ага, значит, красть она не собиралась. Тогда…

- Здесь… иначе, – сказала она, поняв, что мольбы на меня действуют слабо. – Там… зовет.

- Кто зовет?

…она видела.Что?Она сама не знает. Наверное, это было частью проклятого ее дара, из-за которого отец так злился на мать и вообще ей лучше было не показываться на людях. Но она просто видела… дом, пронизанный темными нитями. Некоторые тонкие, что паутинка, другие толстые-толстые.Она даже руки развела, показывая, до чего толстые.Пятна.И звуки. Те, которых кроме нее никто не слышал… вот отсюда… да, – она указала на кровать. Ее звали-звали. Она не хотела идти, но голоса не унимались,и ей было так плохо.

Вот она и убежала.Она не хотела плохого. Она не стала бы брать чужое. Она понимает, что если ее выгонят из дома, то отец… он плохой человек… и маму убьет. И ее тоже убьет. И сестричку, хотя ее не жаль, только кричит и пачкает пеленки. А Зарью заставляют стирать.Я улыбнулась.Прелесть какая… определенно, надо отвести ее к Плясунье. Я коснулась темных волос. Жесткие. И колючие. И пахнет от девочки не только пылью, но и дегтярным мылом. Конечно, Гюнтер не потерпит грязнуль в доме…

- И сейчас их слышишь?

Она вздохнула.Кивнула.

- И о чем они говорят?

Сосредоточенная какая… губу покусывает. Взгляд же ее расплывается. И это тоже признак, но… чего? Худенькое тельце покачнулось, однако мне удалось удержать его. А потом губы девочки дрогнули и раздался такой хорошо знакомый голос.

- Она что-то подозревает.

Отец.Я давно не слышала его, но ошибиться не могла.

- Одних подозрений недостаточно…

…а это бабушка.

- А если она расскажет?