Не выпускайте чудовищ из шкафа

Глава 8. Тройка мечей

«Карта, которая в любом положении предвещает беды и неудачи, а также отчуждение либо беспорядок в мыслях и чувствах, происходящий от давних потерь»

«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей Предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром Прозрения.

Бекшеев замерз.

Замерз настолько, что еще немного и сам он превратиться в кусок сизого тяжелого льда, вроде того, что укрывает местные скалы. Скалы, к слову, так себе, низенькие.

Грязные.

И место это.

Длинный дом, куда их пригласили, пусть и явно из вежливости. Женщины в длинных каких-то мешковатых платьях. Волосы они убирали под платки, а в доме вовсе старались спрятаться в тень. И смотрели оттуда темными недобрыми глазами.

Было жутковато.

И потому Бекшеев убрался из дома с преогромною охотой, оставив почетное право снимать показания Никонову. Тот, кажется, был не против.

- Я тебе «Студ» оставлю, - Зима бросила ключи, которые Никонов поймал на лету. И пояснила. – Надо Мишку пораньше отвести. Барин говорит, что чем быстрее, тем легче истинную причину смерти установить.

Верно.

Только Барину их Бекшеев тело не доверит. В левом виске опасно подрагивала нить сосуда, грозя разорваться, напоминая, что ему, Бекшееву, беречь бы себя надо. И не заниматься странными делами, когда дела это ясные.

Ясные, да только…

Что-то было не так.

- Я поведу, - Зима ловко забралась на водительское сиденье. – Извините, но вид у вас такой, что за руль не пущу. Сейчас печку подкручу, отогреетесь. На Яжинского не сердитесь. Сын его все-таки.

Мотор заворчал.

- Понимаю.

- У него было много сыновей. Остались Мишка и Осип. Но Осип, он слабенький. Еще до войны где-то застудился, кашлять начал. Потом сказали, что чахотка. Вот… его лечат, но…

- Я матушке скажу. Она посмотрит. Сейчас и от чахотки лекарства есть. И довольно эффективные.

Почему-то прозвучало пустым бахвальством. А старый грузовик, заворчав, медленно пополз по дороге.

- Хорошо бы, - ему, кажется, не поверили. – А что до Яжинского, то… у него внучки вон есть.

Но когда это кого успокаивало.

Парня, осторожно уложенного там, в кузове, было по-человечески жаль. И еще обидно. Вот он, молодой, умер. А Бекшеев живет.

- А Медведь где? – поинтересовалась Зима запоздало. - Отстранили?

- Нет. Боюсь… матушка моя. Он вчера пришел. С женой. И она их сперва заговорила, а потом что-то дала такое… он уснул. Сказала, нельзя беспокоить. Хочет что-то там попробовать… не переживайте, она отличный целитель. Когда-то лучшей была, а теперь вот… тоже. Дар остался. И исцелять она может. Только оперировать нет.

Казалось бы, какая мелочь. Ведь хватает работы, чтобы и без хирургии.

И в госпиталь Императорский её приглашали. Нет, не целителем. Кафедрой заведовать. Преподавать. Она и пробовала. И быть может, осталась бы. Конечно, осталась бы, если бы не он со своей одержимостью и гребаным инсультом.

- Кстати, она отличный патологоанатом. Или у вас есть… Барский, да? Барин?

- Барин, - согласилась Зима, глянув из-под ресниц. Ресницы у нее были длинными и цвета ореха. – А там - Ник-Ник.

Никонов Николай Сергеевич. Сорок три года.

Третий уровень дара.

Сродство к земле. Участвовал в боевых действиях с сорок первого. Ушел добровольцем, воевал. Дважды ранен. В последний раз – аккурат за неделю до подписания мира.

Что еще?

Не женат.

Детей не имеет.

Зато имеет проблемы с контролем дара, что привело к частичной блокировке.

- Барин просто… вы ж дела читали? – и опять этот прищур. Пытается поймать на лжи? Маг-аналитика почти нереально. Не лгут они. Ложь слишком выраженно искажает потоки данных.

- Читал.

- И мое?

- И ваше.

- И что там? Нет, если не секрет, конечно, - она хохотнула.

- Зима Желановна Охотова, по мужу Одинцова.

- Я вернула имя.

- И в свое время это вызвало немалый скандал.

- Можно подумать… - проворчала она, отворачиваясь. – Какой в нем смысл? В имени.

- Двадцать девять лет… были замужем. Два года. Ныне разведены. По обоюдному согласию и особому прошению, личным дозволением Его императорского Величества. Дар двунаправленный – трансформация с переносом сути и поиск. В свое время активно разрабатывался именно поиск. Сколько вам было?

- Пятнадцать, - она поморщилась.

- Это было незаконно.

И теперь на него посмотрели уже с умилением. Ну да, идиот. Война началась. Война вспыхнула вдруг, покатила, налетела и так, что, казалось, еще немного и все. Кому какое дело до закона, когда одаренные нужны? Нужны не просто, как воздух.

Сильнее.

Куда сильнее.

- Служили. Вы… прошли всю войну. И ранены были. В Берлине уже. Так?

Кивок.

- И оказались в госпитале. Три награды. Замужество с Одинцовым. Вы стали княжной…

- Было такое.

Она едва заметно морщится. Настолько неприятны воспоминания? И до пояснения она все-таки снисходит.

- Нас хватило на два года. Это много. Потом… да вы знаете. И нет, он не был сволочью. Просто оказалось, что жизнь на войне и жизнь после – две очень разные жизни. Да и еще кое-что…

Кое-что, ставшее неприятным сюрпризом.

В деле это тоже есть. В том, в закрытом деле, доступ к которому стоил Бекшееву немало.

- Мне выплатили неплохие отступные. Нашли место. Дело. И… и в общем, что было, то было.

Она резко вдавила педаль газа, и грузовик дернулся. А Зима, словно спохватившись, сбавила обороты.

- А вы? Я ваше дело не читала? Маг-аналитик. Работали при штабе?

- Там.

- И как?

- По-разному. Но ранен не был. Нас… нас редко выпускали из укрытия. Аналитиков мало. Нужны способности и готовность позволить изменить себя. Не мне вам рассказывать.

- Кстати, как ваша матушка разрешила такое?

- Она не знала. Я… не всегда был послушным сыном.

Зима все же улыбнулась. И как-то стало легче.

- А что до остального… был награжден. По особому списку. Потом, после войны, продолжил служить. Уже на восстановление. Да и в целом… банды, воровство, много всякого дерьма. Я выявлял несоответствия. Потом…

- Инсульт.

- Верно. Восстановление. Попытки работать, но… - Бекшеев развел руками. Кажется, он все же начал согреваться. Хорошо, если так. – Вот и все. Еще… женат. Пока еще.

- Если не хотите…

- Не хочу, - с облегчением согласился Бекшеев. – Что вы скажете о них?

- О ком?

- Я им не понравился. Вашим сослуживцам.

- Успокойтесь, им никто не нравится.

Город показался. И солнце, выглянувшее для разнообразия, щедро плеснуло светом. В нем серые дома показались белыми, да и воздух над городом прояснился. В небо уходили дымы. Плавился паром воздух. И запахло рыбой.

- Кстати, Медведя они тоже недолюбливают. И… просто натура такая. Ничего личного.

Бекшеев кивнул, сделав вид, что верит.

Хотя, конечно, почему бы и не поверить. Натура. Ничего личного.

- Вы здесь около десяти лет живете? Всех знаете?

- Всех или нет, все же людей, как ни странно, тут хватает. Особенно в сезон. Но многих знаю. Тут… привыкнуть надо. Рыбаки вот. Выходят. Рыбу ловят. Краба. Фабрику поставили, ну да потом познакомитесь. Есть еще артели, но тут мало. Артефакты дорогие, а без них рыба портится. Поговаривают, что скоро новые корабли будут, которые там, прямо в море, и станут рыбу… того. Я в этом не особо. Рыбу вообще ненавижу.

Странное место для жизни человека, который ненавидит рыбу.

И для такой вот женщины. Женщины больше тепло любят. А она сюда. Ветер. Море, которое по зиме подмерзало, но вокруг острова сохранялась широкая, в пару миль, полоса воды. Даже в самые лютые морозы.

Теплое течение?

Остаточные эманации? Кристаллы имели обыкновение менять мир вокруг. Кто-то когда-то да объяснит.

- Китов еще бьют. Отдельный промысел. А разделывают туши не у нас. Они же ж здоровые. Тут рядом малые островки, там их и разбирают.

До китов Бекшееву дела не было.

- Расскажите. Про остальных. Мне все-таки работать, а я в отличие от вашего…

- Медведя? Да говорите так, привычнее оно.

- Для своих.

- Вы не свой, - она произнесла с убеждением. – Но он не обидится. Медведь в целом не обидчивый. Другой бы давно плюнул на все. А он вот… терпит.

- Где вы познакомились?

- В госпитале. Полевой сперва, а там уже в санитарном поезде ехали. В тылы. Дерьмо этот ваш санитарный поезд, даже если особого значения.

Ну да. Они же одаренные. Все.

А одаренные – особо ценный ресурс. Его надо беречь. И пользоваться. А значит, лечить и возвращать в строй. И Зима это знает. Щека вот дернулась и снова смотрит на дорогу.

Тьма.

Позывной у нее – Тьма. Хотя тоже не очень понятно. Ничего-то темного в ней Бекшеев не видел. Или просто пока не показали? Тоже возможно. Вероятно даже.

- Ну, с Медведем-то чуть раньше… он в подкреплении были. Мы – разведка. Я и Одинцов. Софья… Софью уж не знаю, какой умник вперед услал.

Да, Провидицы – редкость. И ценность. Если не большая, чем аналитики, то сравнимая.

- Там что-то такое, с фактурой связано. Вроде как, чем ближе место, тем четче восприятие. Ну вот… мы, стало быть, втроем… не втроем, больше было. Но… и Медведь в поддержке. Была задача двигаться вдоль линии фронта, особо не высовываясь. Просто сопровождение. Ну а мы с Одинцовым так, на всякий случай. И для локальной разведки. Мы тогда вышли к деревеньке. Как её там…

Она чуть морщится. Но это игра. Не забыла. Никто не забудет место, где его едва не убили.

- Шумилино. Точно. Шумилино. Десяток дворов. И Неман, через который надо переправиться во что бы то ни стало. Вот… аналитическая сводка имелась, но толку-то с нее. Там все менялось очень быстро. Конец войны. Вроде и сил у них нет, но загнанная в угол крыса дерется куда как яростнее.

Зима свернула на боковую улочку.

- К дому ведите, - подсказал Бекшеев. – К моему.

- Уверены?

- Больницы у вас нет.

- Ну… есть флигель. У доктора. Он там особенно тяжелых держит, но по-моему, давно уж никто не попадал. Тут у людей здоровье крепкое.

- И мертвецкой нет.

- Ну… можно в трактир сунуться. У них ледник. Или на фабрику. Артефакты для рыбы держат.

А вскрытие тоже на фабрике? Да и артефакты смажут общую картину.

- Участок ваш я тоже видел, там толком ни места, ни оборудования.

Зима обиженно запыхтела.

- А дом большой. И матушка как раз багажом занималась. Будет рада отвлечься.

Теперь на него посмотрели с недоумением.

- После… несчастного случая она не рискует оперировать живых. А вот с мертвыми управляется отлично. И точно скажет, что с вашим знакомым случилось. Настолько точно, насколько это возможно.

И снова, посмотрели на Бекшеева с сомнением, но спорить не стали.

Как и продолжать разговор, свернувший не туда.

Ничего, он найдет время и для него. Все-таки личные дела и личные впечатления – это немного разное.

Барский Фрол Аксютович. Сорок восемь лет. Мещанин, родом из Менска. Инженер. Уровень дара – средний. Мобилизован в первые недели от начала войны.

Специализация – саперное дело.

Не женат.

Родни не имеет. Не осталось. Мать и братья погибли там, в Менске. Отец остался где-то недалеко, хотя по сей день числится пропавшим без вести. Барин мог бы подать прошение о признании мертвым, но не подает.