Не выпускайте чудовищ из шкафа

Жаль, что чувствительности этой хватает шагов на пять-десять.

Но ничего…

Мы справимся.

След выводит к дереву. Старое, некогда расколотое молнией надвое, оно все-таки выжило. Накренилось, вытащив из земли темные тяжи корней. И устояло. Даже после вчерашней бури устояло.

Упрямое.

Одна часть его вытянулась параллельно земле, опираясь на толстенные ветви, будто на подпорки. Другая держалась прямо.

А в развилке самое оно для лежки.

Я прищурилась. Запах апельсина улавливался, но слабо. И еще запах человека. Впрочем, его я ощущала этаким эхом, доносящимся от Зверя.

Что-то не то было в этом запахе.

Что?

Я всматривалась в темноту до рези в глазах. И решилась-таки двинуться. Осторожно. Плавно. Вписываясь в круговерть сумеречных теней. Дождь ведь тревожит лес.

И старый лист, цеплявшийся за ветку всю зиму, срывается под тяжестью капель. Падает. Задевает тончайшие прутики. И капли стекают по коре.

Мелькает птичья тень.

И ночь разрывается гулким уханьем филина.

Девочка тоже идет.

Ближе.

И еще ближе.

Шаг за шагом.

Вокруг дерева – кустарник, но низкий, в таком не спрячешься. Хотя… там шага три. Успею? Молчун, конечно, спец, но десять лет прошло…

И я даю сигнал Девочке. И та отвечает протяжным душераздирающим воем.

А теперь вперед.

Рывок.

И падение. Животом в грязь. По ней. По корням, что впиваются через куртку. И к стволу. Сердце ухает так, что ничего-то за ним не слышу. А эти годы и для меня не прошли даром.

Расслабилась.

Размякла.

Привыкла к тишине и покою. А тут… ствол мокрый. Но запах апельсина становится резким. Он выделяется среди прочих, чуждый месту.

Апельсинов и человека.

Вот только… что-то было не так. Очень не так. Я задрала голову. Темно. И не разглядеть. Но… Девочка вывалилась из темноты, чтобы упереться лапами в ствол. Она поднялась на задних, оказавшись едва ли не выше меня.

И завыла.

Протяжно. Долго. Так, словно плакала.

- Нет, - я замотала головой. – Ты ошибаешься… ты, мать его, ошибаешься.

Я цепляюсь за сучок и карабкаюсь, благо, трещина тянется едва не до самой земли, есть на что опереться. И опираюсь. И запах становится невыносим.

Резкий.

До тошноты. Он и прикрывает запах крови.

А Молчун здесь. Лежит в расщелине, спиной опираясь на один ствол, ноги положив на другой. Маскхалат делает его почти невидимым. И винтовка здесь же. Он обнимает её обеими руками.

И улыбается.

- Ты… - я прижала пальцы к шее. – Какой же ты ублюдок…

Пульса нет. А вот тело теплое, значит, убили не так давно. И главное, на этот раз никаких сломанных шей. Из левой глазницы торчит стальной хвост.

Спица?

Вязальная.

С синим пластиковым кругляшом на конце.

А я понимаю, что попалась.

…вышел месяц из тумана. Вынул ножик из кармана.

Спицу я не тронула.

И глаза Молчуну закрывать не стала.

…буду резать, буду бить.

А вот обыскать обыскала.

Связка ключей. Наши, из участка. А вот эти незнакомые. Камешек на нитке. Смятая пятирублевка, остро пахнущая апельсинами.

Кажется, я на апельсины долго не смогу смотреть.

Пустой блистер. Название прочитать удается не с первого раза. Перчатки… и еще одни на руках. Я, сцепив зубы, стянула одну.

Все-таки ему досталось.

Красная шелушащаяся кожа. Распухшие суставы. И белые ребристые ногти. На мизинце и вовсе слез. А ведь шершавые руки.

В мелких трещинах.

- Прости, - я отпустила руку. – Я… разберусь.

Только самой уже не верилось.

Я спрыгнула и огляделась.

Лес. Ночь.

Дождь.

След Молчуна Девочка берет легко. И надо бы за Бекшеевым вернуться, только… если он там, то пусть сидит. На пару часов еще сил хватит, а там… в жизни не поверю, что Тихоня отсидится.

Или Сапожник.

Да и госпожа Бекшеева должна тревогу поднять, особенно когда машину сгоревшую найдут. А её найдут. И хорошо бы раньше, чем позже.

Мы шли.

Сквозь лес. По следу. Снова. И земля чавкала под ногами, а за шиворот лилась вода. Мокрая одежда липла к телу, натирая и раздирая кожу.

Не важно.

Это уже давно не важно. Главное, что вот он, вьется по земле.

Хутор Яжинского.

И снова дым.

Дым сейчас уходит к морю. А небо становится яснее. Глядишь, и луна покажется. А места знакомые. До боли знакомые места.

И человек.

Он сидел на камушке, скрестивши ноги, и высокие рыбацкие сапоги его блестели от воды. И куртка тоже блестела. И спицы в руках. Спицы скользили, перекидывая друг другу петли, а желтый шерстяной шарик прыгал в складке куртки, но вырваться на волю не мог.

Кто ж ему позволит.

…все равно тебе водить.

Тебе.

Водить.

- Да выходи уже, - голос у Лютика был сипловатым и вечно простуженным каким-то. – И не дуркуй… может, меня и подстрелишь, но и остальные сдохнут.

Он воткнул спицы в клубок и поднял хорошо знакомую черную коробку взрывателя.

- Нажму вот кнопочку и все…

В город.

Я закрыла глаза, дотягиваясь до Девочки. В город иди. Предупреди… запомни. Приведи. Место. Место запомни, потому что, чувствую, где-то здесь вход.

А потом вышла к нему.

И задала вопрос:

- И чего ради все это?

Глава 37. Туз жезлов