Не выпускайте чудовищ из шкафа

Глава 38. Жрец

«Не спешите выбрасывать заветрившийся хлеб. Если высушить его, а после измолоть, то полученную смесь можно добавлять в фарш или обваливать в ней котлеты»

«Советы по домоводству»

- Идем, что ли? – Лютик поднялся. – А тварюка твоя где?

- В город услала. За помощью.

- А этот?

- Ногу сломал, - соврала я. – В лесу… не на себе же его. Вот она помощь и приведет.

- Ну-ну, - он покачал головой, показывая, что не верит мне. Вот совершенно.

- Янка еще жива? – уточнила я. Потому как если уж лезть в пекло, то не за просто так.

- А с чего ты… хотя… жива. Крепенькая. Дар, правда, совсем слабый, но что уж есть. Я некапризный.

- Софья?

- Сама виновата, но да…

- Княжич?

- И он…

- А…

- И Ниночка… милая девонька, да… муженек её. И ты тоже жить будешь. Сколько-то. Но сколько ни есть, все наше. Так что, девонька, коль тебе и вправду не все равно, то милости прошу.

- А если все равно?

- Нет. Иначе б ты сюда не пришла. Ты ж у нас собака… хорошая собака… а хорошая собака хозяина не бросит до самое смерти. Так что, пойдем. Тут недалече. До берега… эх, хорошие тут места. Воздух вон свежий. Чистый. Пьешь и не напьешься.

Он потянулся.

А я…

Я поняла, что и вправду пойду. До берега, дальше берега, куда скажет, туда и пойду, если есть хоть призрачный шанс, что они живы.

Ниночка вот.

Пусть я её не люблю, но… это ничего не значит. Ровным счетом ничего.

Софья.

Медведь.

Остальные.

Сволочь… какая же сволочь. Идет рядышком, руку протяни, но…

- А чтоб не делала глупостей, то заряд тут на сердце завязан, - спокойно сказал Лютик. – Остановится оно, и бахнет… а хорошая штучка. Барин, пусть и идиётом был, но дело свое знал крепко. Да, да… но все одно идиётом был.

Дождь почти прекратился.

Мы шли.

Куда-то.

Кажется, к берегу… девочка доберется до города. Поднимет тревогу. И по следу приведет. Они найдут мертвого Молчуна. Бекшеева опять же… надеюсь, не замерзнет до смерти. Или сообразит, что меня долго нет. Должен. Не совсем же он бестолочь.

А там на дорогу выберется.

И…

Что-нибудь.

Как-нибудь. Там, раньше, мы часто именно на это и рассчитывали. То есть, ни на что не рассчитывали.

- Молчуна за что? – спросила я. – Он ведь тебе помогал, так?

Лютик не ответил.

А ведь идти-то он идет, но как-то…

Берег.

Море темное, черное, переливается, гонит волну за волной, расшибая в кровь о берег.

- Скинешь? – осведомилась я.

- Да зачем? Тропочка тут есть.

Она и вправду нашлась. Узенькая, по такой только козам и бегать. И приходится спускаться осторожно, потому как камни мокрые, иные и наледью подернуло. Падать же сейчас – это… это глупо.

Тропка расширяется, и мы оказываемся на карнизе. От Лютика пахнет апельсинами и еще камфарой. Шерстью. Дымом. Кровью.

- Не дури, девонька, не дури… - он качает головой. А спица в его руке вдруг касается моего носа. – Я раньше успею. Да и… тебе же их спасать надо. Верно? Так что давай, дальше… дорога тут неудобная, конечно, но и не найдут её. Случайно, да…

Снова тропа.

Или скорее жалкое подобие её. Я спускаюсь, прижимаясь всем телом к скале. И камни летят из-под ног, вниз, в кипящее море.

Если прыгнуть…

Шансы будут. Даже с учетом высоты, скал и ледяной воды. Мы ведь крепче обычных людей. Но это у меня шансы будут. Он их убьет.

Всех.

- Зачем… живой? Ты ведь мог меня. И не раз.

- Сила, - спокойно ответил Лютик. Он тоже сползал медленно, пыхтя от натуги. Но черная коробочка взрывателя висела на шее. – Все дело в ней.

И не только.

- Уже почти…

На сей раз не карниз – пещера. Свод её нависает, и сверху скала кажется монолитной. А пещера – вот она. И я встаю на четвереньки. Ненавижу высоту.

Дальний.

И этого угребка, который смотрит на меня с насмешечкою.

- Да уж, - говорит он, качая головой. – И для тебя эти десять лет не прошли бесследно. Раньше ты как-то пободрее была. Время, время… вон, прямо давай. Недалече уже.

Темно.

Но Лютик вытаскивает из кармана фонарь, который протягивает мне.

- На от. А то еще шею свернешь раньше времени…

- Может, все-таки расскажешь?

Желтое пятно света скользнуло по стене, неровной и красноватой.

- Пока идем… Мишку ты или Молчун?

- Я.

- Случайно?

- Выполз не вовремя, поганец мелкий. Нехорошо вышло, да… ну как уж оно… тут я сам виноват. Расслабился. Поверил, что тихо тут… - он покачал головой. На стене двигалась тень Лютика. Огромная, сгорбленная. И уродливая, как он сам. – Но кто ж знал, кто ж знал. Я и скинул-то так, чтоб нашли, но не сразу. Чтоб не полезли…

Он сделал рукой непонятный жест.

- Искать. А тут эта… целительница, чтоб её. На мою-то голову. Откудова взялась только?

- И выдать смерть за несчастный случай не получилось.

Ход становился шире.

А потом мы повернули и… я не бывала внизу, хотя Медведь как-то спускался, скорее из интересу, чем по реальной надобности. Любопытно ему было в настоящей шахте побывать.

Что скажешь.

Внушает.

Потолок над самой головой. Деревянные подпорки у стен, что ребра неведомого зверя, в камень вросшие. Неровный пол. И сами стены тоже бугрятся. Под ногами хрустит камень.

Красный.

- Дальше, чего встала?

- Княжича ты забрал?

- Чего добру пропадать? – отпираться Лютик не стал. – Я его сразу заприметил. Уж больно дар у него… никогда не думала, что несправедливо это?

- Что именно?

- Ну, что одним все, а другим – хрен с маслом? Вот возьми тебя… ты вот девка молодая, справная. А дар тебе силком раскрыли, да и тебя поуродовали так, что от женской сути ничего-то не осталось.

Знает?

И… я прикусываю губу.

- Откуда?

- Я ж не ты. Мне ж знать надо было, с кем я тут… тебя-то я помнил, но так одно дело в госпитале, где все свои, а совсем другое – с княгинюшкой. Пусть и в отставке.

А смешно.

Я ведь и вправду княгиней стала. А потом и отставку дали. Точнее сама взяла. Одинцов с его дубовой порядочностью нас бы еще долго мучил.

- А ведь средь благородных, почитай, все-то с даром. Малым, большим… и много ты их видала там, на фронте? Нет. Еще целители худо-бедно, они да, и то больше в эвакуациях отсиживались. А в топку войны пошли от такие дурочки, как ты. Которых поманили сладкою морковкой мести, наобещали горы золотые, а чем за это золото платить придется, о том ни словечка…

Я закусила губу.

- Обидно же ж было, небось? Там, на балах… все такие прекрасные. И ты. Все молодые, здоровые… и ты…

- Я не сразу поняла.

Здесь врать смысла нет.

А коридор этот все тянется и тянется. И конца ему не видно, и края. Света фонаря недостаточно, чтобы выловить хоть что-то.

- Я… сперва счастлива была. Знаешь, казалось ведь, что все-то теперь наладится. Что… у меня семья. Настоящая. Муж… он меня любил.

- И ты его.

- И я его, - странно говорить о таком. Не с мозгоправом, которого я обязана была посещать раз в неделю, чтоб, стало быть, предотвратить негативные последствия чего-то там. Не с Одинцовым, которого все это касалось напрямую.

Даже не с Медведем.

А с гребаным свихнувшимся напрочь ублюдком, которому бы шею свернуть. И я бы свернула. Но нельзя.

Мы еще не пришли.

И ответов я не получила.

А шахта пошла вниз. Сперва уклон был незаметен, но чем дальше, тем отчетливей ощущался.

- Тебе рады не были.

- Не были. Хотя я и не особо обращала внимание. Поначалу. Потом уже… взгляды эти. Вопросы, которые словно бы с подвохом. Смешки… и главное, в морду-то никому не дашь. Свекровь… сетует вслух, что меня не принимают. Я плохо стараюсь. У Одинцова работа. И я тоже хотела.

- Не пустил?

- Да не то, чтобы прямо… отговорил. Ему почему-то казалось, что я должна больше отдыхать. Что мне больше не нужно касаться этой грязи…

Только как в поговорке, свинья её везде найдет.

Потом уже, когда все окончательно рассыпалось, Одинцов попытался склеить осколки. И в полицию меня затащил. И место нашел. И стало только хуже, потому что для всех я была – княгиня Одинцова, которой чего-то там приблажилось.

А муж, стало быть, и потакает.

В общем…

Хрень, одним словом.

- А у тебя что? – поинтересовалась я.

Душно здесь, внизу.

И жарко.

Причем сперва я даже решила, что это от духоты. Но чем ниже, тем отчетливей становился жар.

А мы спускались.

Ступени, вырубленные в скале. Узкий коридор. И снова ступени. Еще более узкий коридор. Просто ямина, с приваренной к ней ржавой лестницей. И снова я лезу первой.

- Так что у тебя? – повторяю вопрос. – Раз уж мы беседуем… какого хрена ты все это затеял? Из обиды на аристо? И откуда вообще ты тут…

Стены теплые. И это тепло окутывает. От моей одежды, кажется, поднимается пар.

- Стой, - приказывает Лютик. Хотя я уже почти не сомневаюсь, что кличка эта краденая, ненастоящая, как и сам человек.

Но останавливаюсь.

- Здесь электрика плохо работает. Там вон лампы стоят. Бери.

Щедрый какой.

А на вопрос не отвечает. Хотя… конечно, с чего бы это? Злодей, который начинает каяться и говорит, существует лишь в книгах. В жизни… ладно, каяться он точно не станет. А вот поговорить ведь можно, нет?

- Как тебя на самом деле зовут? Или ты забыл свое имя?

Огонек загорается далеко не сразу. Все-таки воздуха внизу маловато. Но вот он вытягивается тонкой нитью.

- Кстати, почему лампы? Есть же световые, на кристаллах?

- Здесь фон такой, что ни один артефакт не выдержит, - на этот вопрос Лютик отвечает охотно. И я оборачиваюсь. Так и есть, лицо изменилось. Стало… мне всегда было страшно оборачиваться, все казалось, что однажды я запутаюсь и не смогу вернуть себя.

Он, кажется, запутался.

И похож на себя прежнего, и не похож. Черты какие-то поплывшие, будто стертые кем-то. Знакомые, но будто смотришь на человека сквозь стекло, дождем затянутое.

- Дар, - он помедлил. – Родители назвали меня так. Дареный…

- Тоже язычники?

- Да нет, в храм заглядывали. Ты же знаешь, тут порой всего намешано.

Знаю.

Отец в храм не ходил, но в деревнях хватало тех, кто и крестился, и на капище время от времени бывал. Относились к этому, пусть и без одобрения, но с пониманием.

Люди слабы.

Богов много.

- И где ты родился? Мы земляки? – я протянула вторую лампу. И Дар принял её.

- Нет. И здесь.

- Здесь?

- На Дальнем. Родители… прадеда с прабабкой сюда привезли. Тогда еще шахты только-только открыли. И никто не знал, сколько там чего. Но это не помешало их хозяину рискнуть. Он просто купил землю. А потом привез на неё людей. Никого особо не спрашивая, хотят ли они переселяться. Становиться шахтерами. У прадеда было большое хозяйство. И двенадцать детей. В дороге умерли трое. Но кто их считать-то будет? Да и новые народятся. Дом им не дали. Землянку разрешили поставить. Еще четверо умерли. Потом зимой от голода… выжил в конце лишь дед. Тогда уже волю всем объявили. Но хитро. Так, что вроде и вольный, а куда с ней идти-то? Чем кормиться. Хозяин же ж предложил работу.

Его огонек зажегся сразу. Но сильно светлее не стало.

- У моего деда было семеро детей. Сыновей.

- Дочерей не считают?

- Да. Шестеро пошли в шахты. Из них только один дожил до двадцати трех… моему деду повезло. Дар проснулся. И его определили учиться. Не по доброте душевной, но нужны были проходчики. Да и не только они. Долг написали за учебу. Сказали, как выучишься, то и выплатишь. Но не сказали, что по долгу процент будет. Всю жизнь он его выплачивал. Мой отец…