Не выпускайте чудовищ из шкафа

Нашли бы при толике везения.

Увидели, что ничего-то там нет. Похоронили и жили бы… как жилось. Барский с его тягой к выпивке и роскоши. Ник-Ник, который, оказывается, вовсе не был такой вот сволочью, как представлялось.

Медведь…

- Зима? – Бекшеев все-таки вошел. – Что здесь…

- Софью забрали. А Медведь сам ушел. Ии я догадываюсь, почему.

Потому что ему написали письмо. На розовой бумаге, пропитанной духами. Знакомыми духами. Я теперь поняла, кто ими пользовался.

Ниночка.

- Боги… - Бекшеев упал на колени перед Магдой. – Она…

- Шею сломали. Она была хорошей женщиной. Болтливой только. Сплетничать тоже любила. А еще вязала салфетки. И тащила их сюда. Для красоты. У нее племянница имелась, которая Софье помогала. И кажется, семья. Но о ней я ничего не знаю. Она столько лет здесь работает, а я о ней ничего не знаю. Почему?

Бекшеев медленно поднялся.

- Еще Янка пропала… думаю, тоже встретилась. Там. А… да… Ниночка. Медведь ради нее и ребенка на край света.

- Погоди, - Бекшеев оглядел кухню. – Они ведь уехали. Сам их на паром посадил.

Поэтому никто и не подумал. Ни на Молчуна. Ни на Лютика.

Уехали?

И уехали.

Медведя Бекшеева в сон погрузила, и Ниночка о том знала. Просыпался? Да. Звонил? Наверняка. Не дозвонился? Тысяча причин.

- Твою… - Бекшеев подумал о том же.

Паром большой.

Не такой большой, правда, как ныне принято, но перестроен из старого грузового корабля. Главное, что там отдельные палубы, одна для людей и мелких грузов, а вторая – для крупногабаритных грузов. Там и машины возят, и лодки, и оборудование на фабрику. Главное, что ворота на эту палубу отдельные. И не запираются они, сколь знаю, до последнего. Оно, конечно, нарушение правил, но…

- Они вошли через пассажирскую. Предъявили билеты. Думаю, добрались до каюты. И там… он убил Лютика? Или наоборот? Включил подавитель. И вывел Ниночку нижней палубой. Никто бы не обратил внимания. Идет парочка и идет себе… если кто и узнал… может, переодел бы, чтобы не узнали?

- Думаешь…

- Кто еще? – я отвернулась к окну.

Лужу надо вытереть, а то дерево разбухнет и окна опять перестанут открываться. А я ненавижу духоту. Особенно летом.

- Тихоня и Сапожник? – я дернула Девочку, которая стояла тихо-тихо, будто и не живая вовсе. – Она их видела.

- И…

- И ничего не учуяла.

А эти гребаные апельсины воняют так, что дышать тяжело.

Или это от боли.

От того, что снова не успела. Не сберегла. Не…

Бекшеев поднял карту.

Перевернул.

- Здесь написано или мне мерещится?

Покойник.

Рубашка карты темная, а потому кровь на ней почти не разглядеть.

Три.

Четыре.

Три четвертых? Или…

Не поймешь.

- Вот, - вытаскиваю из-за пазухи стопку листов. – Тебе просили передать.

И он берет их. Смотрит. Перелистывает быстро. Я вот ничего не понимаю. Особенно не понимаю, как буду жить дальше, если…

- Карты, - Бекшеев прикрыл глаза. – Погоди… сейчас…

А со стороны это довольно жутко. Тонкие веки. И глазные яблоки движутся влево-вправо. Влево… на висках вспухают сосуды, выдавливая сложный узор.

Рот приоткрывается.

И…

И можно уйти. В конце концов, он мне не помощник. Не боец. Его тянуть глупо… а спешить стоит. Но я вот стою. Жду…

Чего?

- Шахта, - выдыхает Бекшеев. – Третья шахта. Четвертый уровень.

Вот и чудесно.

Уже и понятно, куда идти.

- Ты вроде оружием пользоваться умеешь, - я развернулась. – Револьвер? Ружье… и надо бы нашим записку отправить.

Лучше бы вовсе дождаться. Но…

- Пусть за твоими приглядят, - я приняла решение. – На всякий случай.

Бекшеев кивнул, вытирая закровивший нос. А у меня ни платка, ни тряпки. И…

- Кстати, княжич, похоже, и вправду исчез… - заметил он. – Я и шел-то сказать, поверенный его явился. Очень волнуется…

- Ну и хрен с ним. И с поверенным тоже.

Вот кого-кого, а княжича мне совершенно не было жаль. Предупреждали же. Места у нас дикие. И люди не лучше.

Код красный.

Прима.

Вот это и смущало. Какая из Молчуна прима-то?

Глава 35. Семерка кубков