Не выпускайте чудовищ из шкафа

Глава 31. Отшельник

«Настоящим триумфом можно назвать создание российскими учеными сыворотки и профилактической вакцины против такого опасного заболевания, как дифтерия. В результате применения их удалось добиться значительного снижения уровня…»

«Медицинский вестник»

Дом меня встретил запахом кофе и булочек.

Софья раскладывала карты, медленно, сосредоточенно. И главное, я в который раз подумала, что это все до боли странно. Она ведь почти не видит, но как-то умудряется не только раскладывать и расклады читать, но и рисовать эти гребаные карты. Причем рисунки получаются на диво точными.

Как?

- Доброго утра, - сказала она. – От тебя дымом воняет. И не только.

- И тебе доброго утра.

Кивок.

Пальцы скользят по картам, с одной на другую. Вот какие-то монетки, но это не монетки – пентакли, но сколько их не разглядеть, а это важно.

Дева в белых одеждах, и снова символ в её руках сокрыт.

Еще пара мужчин, застывших друг напротив друга. Соперники? Не знаю, есть ли в колоде такая карта, но выглядят именно соперниками.

- И что нового? – я раздумывала, что сперва, выпить кофе и позавтракать, или все же умыться.

Есть хотелось.

Тоже непривычно. Мне снова хотелось есть.

- Кстати, знакомься, - я хлопнула по ноге, и тварь скользнула, к ноге этой прижавшись. – Это… это…

Проклятье.

Имя.

- Девочка, - Софья сгребла все карты в колоду. – Какая она красивая…

Вот уж да, вкус у нее всегда был специфическим.

А ведь там, в Петербурге, за Софьей ухаживали. Одинцов почему-то решил, что обязан её опекать, что в случившемся есть его вина… хотя нет, про вину мы все думали. Но он не только думал.

Вот и забрал Софью из госпиталя.

Там, в Петербурге, в огромном и таком тоскливом доме Одинцовых, мы и подружились. Если это можно назвать дружбой. Но другой я не знала. Да и эта ничего.

- Красивая, красивая, иди сюда…

Она протянула руку и тварь покосилась на меня, можно ли?

- Можно, - разрешила я. – Это… друг. И охраняй. Защищай. Понимаешь?

Тварь тявкнула.

А потом ринулась к Софье, чтобы уткнуться головой в её колени. А та со смехом запустила пальцы в шерсть. Она же грязная! Впрочем…

- Я помоюсь.

Девочка… ну кто называет тварей так? Имена должны быть грозными, чтобы соответствовать. А тут… Девочка. Хотя… пусть будет Девочкой. Куплю ей ошейник… или вот в Петербурге дамы носили при себе собачек. И ошейники им заказывали особые, с серебряной нитью, с камнями.

А моя чем хуже?

Решено. Когда все закончится, отпишусь Одинцову, пусть тоже закажет. А лучше сразу семь. На каждый день недели новый… или нет, я ж все одно поленюсь менять.

Так что один.

Ну или два. Один чтобы с камушками, а другой попроще, но тоже красивый.

Мылась я быстро. И глядя на потоки грязи, утекавшие в канализацию, думала, что это… это ведь почти охота.

Та, настоящая.

Когда по следу.

И азарт есть. Слабый пока, не затмевающий разум, но врать себе не стоит. Он есть. И то, что происходит, мне ведь нравится.

Нет, не убийства.

Не…

Охота.

Мне её не хватало. Мать твою… да что я за существо такое? Ведь там, раньше, я только и мечтала о том, как заживу, когда не нужно будет охотиться.

Красться.

Прятаться.

Убивать. Умирать, надеясь, что все-таки дотяну до своих и не сдохну. Как же я мечтала, что буду просто жить. А когда вот получилось, то оказалось, что просто жить как раз и не просто.

И вообще.

Что со мной не так? Или… все так? Просто я уже не могу иначе? И не только я, выходит?

В кабинет я заглянула. И трубку телефона сняла, ожидаемо услышав в ней тишину. Стало быть, связи нет. На пару дней камни все же выбило.

Софья так и сидела, правда, уже с Девочкой, которая устроилась у Софьиных ног, и картами.

- Тебе бы лучше у Бекшеевых пожить, - сказала я, сунув нос в холодильник.

Кастрюля с борщом. Еще одна – с котлетами, судя по запаху, вполне свежими. Рагу. И мясной рулет. Я стащила котлету, бросила на ломоть хлеба. И сыра отломала кусок.

Вкусно.

- В этом нет смысла, - Софья вновь выложила карты. Но хоть без покойника, правда, мрачный вид той дамы, что легла первой, мне не понравился. – А карты молчат.

- Ты же раскладываешь.

- И что? Дело ведь не в картинках. В ощущениях. Карты – лишь проводник, а я ориентируюсь на то, что чувствую… и да, поэтому рисую новые, когда старые уходят.

- Я не спрашивала, между прочим.

- Я почувствовала.

- Ты не менталист.

- Дар пророчества - это близко к ментальному, как и повышенная эмпатичность, - карты она убрала. – Мне не нравится, что происходит, но я не могу это изменить.

- Сапожник, расскажи про него.

Молчание.

И поджатые губы. Ну да, я ведь не удержу все в секрете. И не потому, что не хочу, скорее уж дело такое, что не до секретов. А ей это кажется предательством.

- Там, в госпитале, я… потерялась.

- Среди вероятностей?

- Да. Среди тех, прошлых, вероятностей. Знаешь, я ведь думала, что и вправду лучшая… самая одаренная. Талантливая. Мои прогнозы были точны. Меня ценили. Хвалили.

Знакомо.

Собаку нужно поощрять. Это же основа основ дрессировки. И тогда команды она будет выполнять задорно и с радостью.

- Я и возомнила себя непогрешимой.

- В том, что случилось, не было твоей вины. Или моей… ничьей вообще.

Но сказать это проще, чем поверить в сказанное.

- Это мне тоже говорили, - отмахнулась Софья. – Но я пыталась увидеть, как оно могло бы быть… раз за разом. Вытаскивала из памяти. Проигрывала. Это запрещено. Это может привести к зацикливанию. Оно и случилось. Я закрывала глаза и оказывалась там. И кричала, предупреждала, что идти нельзя, только все равно. Нас раз за разом накрывало залпом. И мы умирали. Все мы.

- А потом?

- А потом однажды я оказалась не в лесу. В лагере. Тоже лес, только другой. Колючая проволока. Вышки. Люди. Очень худые люди, которые скоро умрут. Я это знала. А еще, что ничего не могу для них сделать. Списки… были списки. Я приезжала в этот лагерь в составе комиссии, которая… - она замолчала.

А я дожевала котлету и облизала пальцы.

- Это не твои воспоминания.

- Не мои. Говорю же, дар пророка сродни ментальному. Что-то там с информационным полем связано… есть теоретические выкладки, что мы на самом деле не видим, а пользуемся готовым, существующим где-то вовне, в этом самом информационном поле. Но я не настолько умна, чтобы понять теорию. Однако я видела. Видела, как их сортируют. Людей. И одни умрут. Другие будут работать, пока не умрут. Третьи… третьи послужат материалом. Я ничего не делала сама. Находились те, кто делал. Моя задача была смотреть. Запоминать. Передавать… информацию. Подниматься выше. Чем выше должность, тем больше информации. А люди… люди тогда везде умирали.

Слабая отговорка.

Зато кое-что становится понятным.

- Он был…

- Шпионом. Разведчиком. Еще до начала войны внедрили.

А значит, кто-то подозревал, что война все-таки случится? Но подозрений оказалось недостаточно, чтобы предотвратить.

- Он играл студента, который бежал из Империи… социал-радикала. Даже дело состряпали. И взрыв был, в котором его обвинили. Остальные, кто участвовал, полегли. Их просто не брали живьем. А он вот сбежал. Там его и подобрала германская разведка. Сперва он учился. Потом… потом, сумел зацепиться в исследованиях. О превосходстве арийской расы. Да… он был умен. Исполнителен. И его проверяли, не раз и не два. Несколько ментальных сканирований.

И значит, крыша у Сапожника не просто протекает. Она у него изначально дырявая, как старое решето.

- Он их прошел. Его готовили и к такому. Блоки ставили на глубокое сканирование, да и коррекцию личности в целом провели. Вот и прошел проверку. После начались обработки. Мягкие. На укрепление лояльности. В какой-то момент он просто потерялся. Поверил, что… во все это. Что это правильно. И так, как нужно. Он и работал вполне искренне. Пока связной не разбудил спящие закладки.

И потекшая крыша стала трещать.

Что-то мне уже не по себе.

Нормальный человек такого не выдержит. В здравом уме.

- Беда в том, что он помнил. Что делал. Какие документы подписывал. Он… поднялся, если не на самый верх, то совсем близко. И да, это было нужно. Во всяком случае, он пытается верить, что было нужно.

Потому что, если нет, то только и остается, что пуля в голову.

- Но его все одно раскрыли. Когда… блоки слетели, он просто не выдержал.

Девочка подняла морду с пола и, глянув на меня, вздохнула, тяжко и совершенно по-человечески.

- В подробности он не вдавался, сама понимаешь. И гриф стоит… и будет стоять.

Я киваю.

Понятно.

Победа должна остаться чистой. Без всего этого вот дерьма.

- Он визировал списки на зачистку. В сорок четвертом немцы отступали. Но именно, что отступали. Неспешно. Они… - Софья слегка поморщилась. – Все лаборатории должны были быть уничтожены. Как и наработки. И материал. А он подменял одни приказы другими. Немцы же весьма аккуратны. И если приказано оставить и уйти, они так и делали.

Многим это спасло жизнь.

Но хватит ли, чтобы искупить вину? Даже при том, что он ведь не сам, что он просто выполнял работу, которую ему поручили.

Обе стороны поручили.

Я покачала головой. Странно, что Сапожник до сих пор вообще жив.

- Его раскрыли. Он чувствовал, что к тому идет, вот и рискнул… куда-то там пробрался. Переправил документы… материалы… точно опять же…

Секретная, чтоб вас всех, информация.

- Собирался убить себя. Но не повезло. Не успел. Его взяли.

И вправду не повезло.

Или наоборот?

- Его допрашивали. А потом стало очевидно, что счет пошел даже не на недели – на дни. И император покончил жизнь самоубийством. Но остался наследник. И те, кто надеялся задержаться у власти. Они и заговорили о мире.

Там, среди наших, ходили упорные слухи, что это гребаное императорское величество не само ушло. Что… просто всем стало очевидно, к чему все идет.

Вот и решили люди поторопить.

Ну и заодно создать возможность для переговоров. Кажется, это так называется. Сколько во всем этом правды? Лучше и не знать.

- Он стал предметом торга. Все-таки его отец – важное лицо в свите Его императорского Величества. Впрочем, Лешка не один такой был. Всех собрали, кто что-то да значил. Но ему крепко досталось. Его убивали, раз за разом, а потом вытягивали, откачивали и снова. Поэтому он и запутался. Потерялся.

- А ты его нашла.

- Или он меня.

Тут я вспомнила, что рассказывал Бекшеев.

- Софья, ты случайно… - и как о таком спрашивать? Да и глупо. Софья из дому почти не выходит, а Сапожник к нам, конечно, заглядывает иногда, но держатся они совсем не так, как любовники.

И Софья рассмеялась.

- Нет, - сказала она. – Мне он… у меня братья были. Такие вредные.

Сказала и замолчала.

Были.

- У меня тоже. И сестры.

Почему-то несмотря на нашу дружбу мы никогда не говорили о прошлом. О нарядах вот бывало. О глупостях, которые порой в газетах пишут, о… погоде, урожае или о том, что снова рыбой воняет сильнее обычного. Но не о прошлом.

- Он мне почти как… брат. Наверное, - она обняла себя. – Но карты молчат. И… ты только не спеши, ладно?