Иного не желаю. Часть третья

— Филипп, — прошептала женщина, отчаянно рыдая. – Филипп, ты сошёл с ума.

— Разумеется, дорогая, — отвесив шутливый поклон, подтвердило чудовище. – Разве не такой у тебя был план?

Допив вино, он с усмешкой произнес:

— Я чувствую, что зверь уже почти взял меня под свой контроль, так что у нас совсем не осталось времени. Я жалею лишь об одном: что мой волк, к сожалению, не дал мне достаточно времени для твоего полного наказания. Я бы с удовольствием затянул это представление на пару – тройку лет и лишь потом закончил бы всё казнью.

Продемонстрировав женщине перстень Валуа, который ещё недавно был на её руке, Альфа произнес.

— Тебя казнит наш сын. Сразу после того, как палач моей стаи загрызёт твоего несостоявшегося любовника.

Женщина истошно закричала, а Альфа же в ответ на это довольно засмеялся — и всё это сплелось в один страшный, пробирающий до мурашек, звук….

—Больше ты не выдержишь, — прошептала Луна Оборотней мне на ухо. – Пора возвращаться.

И она с силой надела мне на палец обручальное кольцо рода Валуа.

Когда я отдернула от Луны Оборотней руку, мы вернулись назад — в пустую спальню с открытым окном.

— Что это было? — с ужасом посмотрела я на Луну всех Оборотней. – ЧТО ЭТО ТАКОЕ БЫЛО?

— Прошлое, — пожала плечами Серебровласка. – То, с чем приходится жить Этьену каждый день.

Она тяжело вздохнула.

— Видишь ли, мы не знали, что оборотни настолько исказят истинную связь. То, что должно было стать всеобщим благом, часто превращается в грозное оружие, от которого страдают все, в том числе и я. К сожалению, этого уже не изменить. И потому остается только одно: не умножать зло, а сокращать его. Запомни это, Тая. Запомни!

— А….

Серебровласка покачала головой.

— Ты – не Альфа, девочка, с тебя и этого будет достаточно. Остальное перейдет твоей дочери.

Она подошла ближе ко мне и ласковым движением заправила выбившийся локон мне за ухо.

—Ты заслужила подарок. Я, к сожалению, не смогу докричаться до твоей матери – она была не просто человеком, но человеком, который отрицал существование моих детей… Но я могу сделать кое-что другое… В качестве моего прощального подарка.

Она развернула меня к окну, и я увидела, как по лунному лучу ко мне шагает… мой папа.

Я ненавидела его.

Не могла простить за то, что он сотворил с моей мамой. За её боль, за своё сиротское детство… за то, что много лет думала, будто схожу с ума – точно также как он.

—Дочка, — развёл руки в стороны отец, и я бросилась к нему, в ту же секунду забыв обо всем, что так долго причиняло мне боль.

— Папа… папочка.

— Ш-ш, доча, — меня обнимали родные руки; родной голос ласково просил меня успокоиться – и я снова как будто бы вернулась в свое детство, в счастливый его период.

Ведь это папа оставался со мной дома, когда я подхватывала простуду. Мама не могла пропускать уроки в школе, поэтому со мной всегда сидел папа. Я вспомнила, как мы вместе смотрели мультики, как мы объедались шоколадками вместо утренней каши и вкусными шашлыками вместо скучного супа.

А ещё папа катал меня на своей шее и почти каждый день приносил мне по шоколадному яйцу – которые тогда дарили на дни рождения!

Когда я забыла обо всем хорошем, что отец сделал для меня?

— Папочка… — я не плакала, нет — я скулила, чувствуя, что вместе со мной горюют и то моё сумасшествие, которое я много лет тщательно ото всех скрывала.

— Это так, Тая, ты родилась одной из нас, одной из оборотней, — гладя меня по волосам, произнес папа. – Но это не так плохо, как ты запомнила. Я виноват, что не успел объяснить тебе... Не думал, что всё закончится так… рано и так плохо. К сожалению, мы редко бываем счастливы в паре с человеком: люди бояться, страшатся нас.

— Мама страдала, — моё сумасшествие требовало стиснуть зубы и молчать, но я всё же нашла силы чуть отстраниться от него и произнести это вслух. – А потом я осталась одна.

— Я виноват, дочка, — отец – или его приведение – попытался отвернуться, но я всё равно увидела слезы, которые обильно капали на его идеально отутюженную рубашку. – Всё, что произошло с нами – это только моя вина… Я не смог сдержаться…Это так сложно, дочь — сражаться каждый час, каждую минуту за то, что твоё по праву; при этом сражаться ни с кем то, а с самим собой.

— Вы ведь с мамой любили друг друга вначале. Когда всё пошло не так?

Отец покачал головой.

— Во всём виноват только я, дочка.

Папа, вытерев ладонями глаза, грустно улыбнулся.

— Твоя мама – слабая, ранимая женщина. Я же был мужчиной, её мужчиной. И в том, что наш земной путь завершился неправильно и рано – моя и только моя вина.

Отец, глядя в сторону моего выпирающего живота, осторожно спросил:

— Можно…?

Я кивнула.

И его рука опустилась на мой живот.

—У меня будет внучка. Ещё одна девочка, — улыбнулся счастливой улыбкой отец. – Я передам твоей маме, Тая, что ты счастлива.

—Передашь …? – я растерянно посмотрела сначала на отца, затем на Серебровласку. – А как же… она там?

— За гранью нет страстей, — пожала плечами Серебровласка. – Зато есть вечность, чтобы разобрать свои ошибки.

— Ошибки, – с горечью в голосе подтвердил отец. И заметив испуганное выражение на моем лице, тут же принялся меня успокаивать. – Что ты, Тая, это не ад… это просто место, где нет времени, и потому, рано или поздно, все начинают анализировать те глупости, которые сотворили при жизни. Рано или поздно все существующие за гранью приходят к миру в своей душе.

Прокусив губу до крови, отец вдруг признался с болью в голосе.

— Я просто хотел, чтобы она любила меня также сильно, как я любил её. Мы… знаешь, Таюшь, ласковое слово и собаке приятно, а я и был всё это время беспризорным, обозленным псом.

— Время, — глядя куда-то в сторону окна, произнесла серебровласка. – Анатолий, нам пора.

— Ты так похожа на маму, — глядя на меня, довольно произнес отец. – Выросла настоящей красавицей.

Потянув мою руку к себе, папа поцеловал мою ладонь, пожелав на прощание:

— Будь счастлива, дочка.

Я ещё пыталась найти какие-то подходящие к моменту слова, придумать какую-то фразу… но Луна, спрятавшаяся за тучи, забрала с собой и Серебровласку, и моего отца.

Подойдя к раскрытому окну, я ещё несколько минут просто молча стояла, глядя… не знаю, вперед, на небо… в сад… Но вокруг всё будто бы застыло в темноте – словно что-то задерживало одновременно и свет, и все звуки.

А потом из-за туч снова выглянула Луна, и я, решив закрыть окно, вдруг заметила, как лучи полной Луны снова неровно бегут по поверхности стекла… до тех пор, пока они не поравнялись с моей рукой.

Только тогда я заметила, что моя ладонь, которую на прощание поцеловал папа, немного испачкана его кровью. И кровь уже даже просочилась на тыльную сторону ладони, запачкав кольцо Валуа.

Но стоило мне обтереть перстень о рукав, как изумруд, зло сверкающий из волчьей морды, вдруг стал менять цвет. Не знаю, как именно, но кровь моего отца превратила изумруд из кольца Валуа в бриллиант.