Иного не желаю. Часть третья

Глава 29

Тая

—Тайка, Тайка, проснись, — монотонно бурчал мне на ухо какой-то женский голос вместе с собачьим рычанием. Я что, попала в прошлое? Только одноклассники по школе называли меня Тайкой.

От страха, что такое и в самом деле могло произойти (кто знает, на что способны эти оборотни), я дернулась, открыла глаза… и оказалась в полной темноте.

Что со мной? Где я?

Впрочем, как только зрение немного сфокусировалась, стало понятно, что темнота не кромешная – и впереди, кажется, что-то колышется.

А запахи!!!!

Меня окружал миллион разных запахов: запах свежих поздних цветов и засохшей травы; запах земли и перегноя, запахи разных деревьев, запах шерсти волков неподалёку и запах ночного неба.

Отчего я была уверена, что сейчас ночь.

А ещё совсем рядом со мной пахло звериной мочой.

Сморщив нос, я попыталась встать – и вдруг поняла, что не могу… потому что место, где я нахожусь, довольно низкое и узкое. А ещё… у меня нет рук. Только лапы.

Сначала я жутко испугалась, не зная, что предпринять, а потом…

…резко успокоилась. Мой запоздало проснувшийся внутренний голос спокойно заметил, что, мол, я ведь оборотница – а оборотни понятное дело, иногда превращаются в волков. А некоторые даже и в волчиц.— В последней фразе явно чувствовалась издёвка, на которую я решила не обращать внимания.

«Значит, со мной всё-таки произошло то, о чем так долго, со страхом, говорили врачи».

Но… я не просто выжила, я выжила сама – без помощи Этьена или какого-нибудь другого Альфы, и вроде бы даже сохранила способность нормально мыслить.

Полная бодрой бравады, я усмехнулась – и только после этого вспомнила всё то, что предшествовало моему этому первому обороту.

Полнолуние, стая, наказание Моник, и Этьен…

«А сейчас мы вернёмся домой и покажем всем, кто в доме хозяйка», — предложил внутренний голос.

Только вот дома у меня никакого не было. И хозяйкой я нигде не была.

Перед глазами стояло торжествующее лицо Моник, и непроницаемое – Валуа. Он мысленно отгородился от меня в тот момент — явно для того, чтобы я не заглянула в его мысли.

Потому что ничего не изменилось.

Случайная любовница на празднике полнолуния была – и все другие, с которыми он получал удовольствие, тоже были… Я являлась его истинной парой, его женой по принуждению, но никогда – исключением из правил.

Умом понимая, что даже если Этьен обманывал меня с самого начала, то сейчас я была явно не в том положении, чтобы выставлять свои условия. После проигранного Совета Оборотней, мне, скорее, надо было радоваться, что он хотя бы захотел придать нашей связи вид настоящей семьи; что вместо клетки, которую он мне когда-то пообещал, я получила вполне сносное существование в качестве хозяйки замка.

Не стоит жаловаться на жизнь – пора было принять всё как есть и смириться…

Но во мне как будто что-то сломалось.

Не знаю, возможно, в этом было виновато моё звериное обличие, но я больше не могла жить как прежде, пытаясь делать лимонад из подкинутых жизнью лимонов.

В детстве я была безмолвным свидетелем того, как моя мама пыталась сохранить наше странное существование под видом семьи. Затем, живя с бабушкой и дедушкой, я, для сохранения мира уже в новой семье, не упоминала ни об отце, который стал причиной гибели моей матери, ни даже о своём дне рождении, который в семье родителей моей мамы воспринимали только как день её ухода из жизни.

Когда я выросла и стала жить одна, я тоже не обрела свободу. Я тоже «приноравливалась» к обстоятельствам: думая, что схожу с ума, очень осторожно строила свою жизнь и постоянно оглядываясь на это своё «заболевание».

Я ведь мясо сначала отказалась есть не из-за того, что мне было жалко животных, а только для того, чтобы самой стать менее кровожадной! Это сработало, как и отказ от алкоголя, от секса, от вообще любых удовольствий, которые могли «обострить» моё сумасшествие.

И теперь… морща нос от неприятного запаха, я, наконец-то, призналась самой себе, что не могу больше приспосабливаться, не могу больше терпеть; жить как надо – как от меня этого требуют другие.

«Ты ревнуешь. Надо мстить. Растерзать соперниц».

Что за бред?

Я всегда считала, что месть – гадкое чувство. К тому же, все эти девицы — они-то в чём виноваты? Ведь ни одна из них не была моим супругом, с них какой спрос?

«Ревнуешь».

Скорее разочарована.

Этьен… Невозможно же так ошибаться! Несмотря на ужасное, страшное начало наших отношений, мне… нравился «хороший Этьен»: внимательный муж, заботливый отец, рачительный хозяин. Тот самый Этьен, которому я поверила однажды в Испании, а затем уже здесь – в Ангулеме.

«Ты начала в него влюбляться».

Глупости какие.

Мне нравился его запах, его мягкий французский акцент, когда он говорил со мной на английском; нравилось, как он фыркал, когда вытирал волосы после душа, нравилось, как он заботился о нашей дочери, вставая к ней по ночам.

«Тебе больно, что он имел других самок».

Больно, правда.

Потому, что я опять напридумывала себе свою собственную счастливую вселенную, не понимая, что со стороны Этьена это просто холодный расчёт умного Альфы.

Все мои моральные метания, многочисленные попытки отыскать крупицы добра в личности

Этьене, которые сочетались с желанием во что бы то ни стало забыть «старого» его – того садиста, который притащил меня в стаю – оказались никому не нужны.

Отец хотя бы любил мою мать. Да, нездоровой, звериной любовью – но любил! А Этьену было всё равно.

Я завыла и заплакала одновременно.

Наверное, это было очень странное зрелище – рыдающая в одиночестве волчица, но… у меня больше не было сил сдерживаться.

Я плакала не о том, что Этьен снова обманул меня. А о том, что я сама, зная, каким он зверем был в прошлом, не просто простила, не только приняла его…

…но, несмотря на все ужасы, которые он творил со мной год назад, я чувствовала к нему влечение.

Только запах Этьена сводил меня с ума, в то время как к хорошему, доброму Гильермо я не испытывала вообще ничего… кроме, разве что, жалости в том, что он так и не смог найти свою избранную и вины, за то, что он поплатился за мои эксперимент.

Оборотни называли такую нездоровую зависимость «связью истинной пары», впрочем, именно это моя мать называла «испорченной кровью».

Я дернулась, понимая, насколько это правдиво.

Мать оставалась жить с отцом только из-за меня. Она страдала, мучилась, и наконец, когда её боль стало во много крат больше, чем она могла выдержать, мама ушла из жизни.

Но я не моя мать. Я куда хуже.

На ум приходили Моник, бесстыдно демонстрировавшая себя Этьену и всей стае; Даниэлла, готовая спариваться с кем угодно; приказ Альфы, как мне кажется, лишь подсластил и без того сладкое для моей бывшей горничной задание.

А стюардесса? А девушки горничные?

Каждая из них отдавалась кому угодно и когда угодно. И – особенно Альфе.

Забыв в каком состоянии нахожусь, я хотела поднести ладонь ко рту, но вместо этого больно прикусила себе лапу длинными, острыми клыками.

О да, я не моя мать.

Я – зверь. Оборотница, которая ещё в подростковом возрасте, едва только увидев порно, загорелась страшной похотью, чего мои ровесницы не могли понять ещё несколько долгих лет.

Я много лет держала это под контролем, не давая вырваться своему желанию — сейчас же, играя с Валуа в семью, я чувствовала, что меняюсь… или примеряюсь со всем, что предложил мне мой законный супруг.

Ради дочери – я изображаю герцогиню… я уже веду себя как герцогиня, разговариваю как герцогиня; провожу наказания как герцогиня и Луна Стаи… Послушная самка, которая будет приносить сильных щенков стае.

Я вспомнила откровенные ласки, которые открыл для меня Этьен совсем недавно, и покраснела.

Ну, то есть я думала, что покраснела, хотя кто там разберёт, как это видно под шубой.

Уступая Валуа в одном, я буду пятиться дальше, уступая по каждому из следующих пунктов, пока постепенно не превращусь в одну из его доступных сук. Он будет трахать других – либо ради развлечения, либо чтобы заиметь дополнительных щенков; затем будет приходить и трахать меня – и я привыкну к этому, как когда-то женщины из гаремов привыкли делить между собой одного мужчину.

А ещё я буду драться за его внимание, буду пытаться впечатлить его в постели. А за это Валуа будет называть меня герцогиней, держать в своей спальне, а не в клетке и даже иногда баловать милыми пустяками.

Но самое ужасное, что моя дочь будет смотреть на это – и расти с мыслью, что такое поведение является для женщины нормой.

Меня начала бить мелкая дрожь. Я чувствовала, как эмоциональный откат прошёлся по всему моему телу, оставив после себя какое-то заторможенное чувство.

Этьен уже продемонстрировал, что не изменится. На его стороне сила, деньги, власть…Даже та странная болезненная привязанность, которую я стала ощущать к нему – она тоже была на его стороне.

Так что изменюсь именно я – и шаг за шагом, день за днём, я превращусь в ту услужливую суку, которую он из меня лепит.

Идеальная семья так и останется всего лишь картонной картинкой.

Я закрыла глаза и откинулась на одну из стенок земляного хода.

Мне ничего не хотелось.

Разве что обнять мою дочку. Поцеловать её нежные щечки, понюхать её пахнущие молоком светлые волосики… спеть ей одну из наших колыбельных – и любоваться, как она, засыпая, закрывает глазки…

Наверное, с момента потери сознания прошло всего несколько часов – потому что я не чувствовала в груди никакого прилива молока.

И надо признаться, что я даже обрадовалась этому.

Пока дочка, сытая, спит в замке под надзором профессиональной няни, я должна была хорошо подумать о том, что делать дальше со своей жизнью.

Целых девять месяцев я старалась изо всех сил не повторить судьбу своей матери. Неосознанно делая точно такие же ошибки, которые делала и она.

Нося под сердцем дочь, я готова была пойти на что угодно, чтобы моя девочка выросла без этого груза, который я ношу с самого детства. Я готова была вручить её Баевым, зная, что те позаботятся о ней, привив ей правильные жизненные ориентиры.

Как я всё это время боялась, что Этьен и его стая сделают из моей дочери либо озабоченную самку – оборотницу, либо запуганную служанку, вроде Леры.

Но Этьен оказался неплохим отцом. Он заботился о Жанне – так заботился, что даже ради неё изображал добропорядочного отца семейства.

Это я со временем стану для неё ужасной матерью, плохим примером. Потому что в отличие от своей матери, не подпускавшей отца к себе из-за его измен, я не смогу ничего противостоять Валуа: если он и не применит ко мне силу, то всё равно возьмёт своё с помощью фальшивой ласки и заботы.

И осознание этого убивало.

Мне просто не хотелось дальше жить — потому что я не знала, как это делать дальше.

Я закрыла глаза и застыла то ли на несколько часов, то ли на несколько минут.

Мне ничего не хотелось….

В голове не было ни одной мысли, кроме тихого монотонного рычания, которое убаюкивало меня лучше всякой колыбельной.