Избранные произведения

5

С тоской леденящей да с крупельной надеждой вглядывалась Евдоха в проходящих по улице девок.

Пропала дочурка, совсем пропала, растаяла, как ручей в весенней реке.

Целый годик высидела старуха у окошечка заветного. Ох, долог показался этот годик, длиннее дум стариковских. Все глядела, глядела на покривившуюся калиточку — ждала…

Вот-вот, мол подъявится Ольгунька, по давнишней озорной привычке пинком распахнет дверь — влетит в светелку.

При каждом шорохе, стуке вздрагивала изболевшаяся мать. Залает ночью собака, старуха перекрестится, зачурается, в гнил угол поплюет и все ждет, ждет дочку родную.

Дни ползли, ночи, кряхтя, ползли, ползли недели, катились новолунья и полнолунья.

Год прождать — не мутовочку облизать, — у кого хошь, сердце в груди перевернется, а у матки родной и подавно. Горе едче сулемы.

Горючими слезами выплакала Евдоха глазыньки — ослепла. Ничего не оставалось делать, как Христовым именем побираться — пошла в куски. От горя ошалела старуха. Поседевшая, как выпаренная мочалка, голова от слабости беспрестанно тряслась. Озорные, слободские мальчишки ей кличку дали:

— Трясучка.

Мать не чаяла и в живых Ольгу увидеть. Пропала и пропала. Была и нету доченьки родной. Будто и не было никогда.

Ладно.

Теплым весенним днем грелась Евдоха у ворот на солнышке. Со стороны города доносились трески, бухи, было похоже, что качаются и разваливаются дома. Подманила пробежавшего мимо сынишку сапожника — Ваську, которого узнала по голосу.

— Васянька, что там в городу-то делается, трещить больно страшно.

— Эх, тетеря глухая, у тебя все трещит — белые бегут, наши близко.

Через слободку в степь уходили обозы белых. Гремели телеги по выбоинам, ржали кони, глотки пьяно ревели.

Вечером того же дня сидела Евдоха с бабами у ворот — судачили.

— Гляди, гляди — Ольга идет!

— Девоньки — и то!

Старуха так и обомлела, слова вымолвить не может, сидит осовелая.

А через дорогу на перекосы Ольга бежит, каблучками стук-стук-стук-стук, на груди бант красный, на рукаве крест.

Подскочила, обняла мать, горячими губами впилась в сухой и крепкий старухин рот.

— Дожили, мама!

— Анчутки сдохли! — подсказала та, захлебнувшись радостью от близости дочери.

— Черти в воду, пузыри кверху.

— Как с облака упала.

Не могла бельмами видеть: ощупала ноженьки, рученьки, головушку — все целехонько. Обцеловала всю.

Пошли во двор под руку.

И в молодом и в старом сердце звенела радость — в каждом своя…

— Што же тебе теперь награда будет?

— Не без этого, — засмеялась Ольга, — обязательно будет.