Избранные произведения

Галаган уверяет, что на одном из миноносцев триста мест золота валяются на палубе без охраны, и никто пальцем не трогает. «Тут, браток, особый винт упора, понимать надо». Особый винт упора заключается в том, что даже малоподготовленной головы Васьки Галагана коснулась своим светом идейность великой революции. Но в голове этой еще черт знает сколько путаницы, и если наконец лопнула та «жизня», которая была сплошные «горьки слезы», то Васька решил: «Али и теперь не погулять?.. Первый праздник в нашей жизни…»

Сцены разгула вообще занимают в романе слишком много места, приобретая иногда натуралистический характер.

Что касается Галагана, то после очередной свадьбы-гулянки он готов тут же отправиться на фронт против контры.

Любуясь безотчетной удалью и ловкостью Галагана, Артем Веселый все же дает понять, что удержаться на высоте революционного долга Галагану помогает присутствие рядом с ним рабочего Егорова, человека с отчетливым революционным сознанием.

Образ Ивана Черноярова, другого партизанского героя, которому Артем Веселый уделил много места и красок, серьезнее и трагичнее. Если при Ваське Галагане был Егоров, рабочий-большевик, то при Черноярове такого друга-руководителя не оказалось. Да и характер этого человека, его своеволие, его особый путь к революции таковы, что, может быть, он и не вытерпел бы рядом с собой никакого официального или неофициального комиссара.

Ненависть Черноярова к старому, его революционный запал, стремление к свободе и готовность воевать за нее не дополнялись сколько-нибудь ясным сознанием путей нового. Он бросился в водоворот гражданской войны со всем самоотвержением храброго и убежденного в своей правоте воина, поражал врагов с отвагой и талантливостью, открывшимися в этом простом казаке, но сложность событий, запутанный переплет классовых и политических интересов ставили его в тупик. Он немало плутает в бурях революции и кончает трагически, так и не сумев понять, как сочетается удаль революционного размаха с непреклонностью революционного порядка.

Советский читатель не может не осудить партизанствующего Черноярова, когда тот покрывает такие анархистско-бандитские поступки своих сподвижников, как убийство красного командира за отказ отдать лошадь, и, более того, сам совершает подобного рода «подвиги». Чернояров фактически противопоставляет себя реввоенсовету. Романтизация образа Черноярова вызывает протест еще и потому, что в романе почти нет тех, кто составляет ядро Красной Армии, ее организующее начало, тех, кто сделал Красную Армию центром притяжения всех красных партизанских отрядов и кто главным образом обеспечил победу революции.

Армейскому реввоенсовету не уделено в общем и десятой части внимания, которое поглощают в романе джигитские подвиги Черноярова, но тем не менее впечатление создается уже отдельными замечаниями совершенно определенное: «Реввоенсовет еще заседал, слепо веря в силу своих решений, и, как ракеты, выбрасывал приказ за приказом»; «А за зеркальными окнами штабных вагонов… члены совета… дни и ночи напролет взывали к сознанию друг друга, сочиняли воззвания и приказы». Живым, непосредственным, боевым партизанам противопоставляется далекий реввоенсовет, воюющий бумажными приказами. К тому же еще такой эпизод: уполномоченный реввоенсовета Арсланов разъезжает на автомобиле, пугает степных лошадей, опрокидывает повозку с ранеными, и Чернояров, к восторгу партизан, срубает уполномоченному голову…

Увлеченный стихийностью, Артем Веселый сосредоточил свое внимание больше на Ваське Галагане, чем на слесаре Егорове, больше на партизане Иване Черноярове, чем на тех, кто олицетворял основную силу революционной армии, ее идеи и ее большевистскую волю.

Иногда кажется, что Артем Веселый стоит завороженный бурей страстей, кутерьмой характеров, стремительно, как пружины, разворачивающихся инстинктов, состязанием отваги и разгула. Но увлечение мощным характером, как таковым, отвагой, независимо оттого, куда и на что она направлена, может привести к совершенно неожиданным и маложелательным результатам.

Советский писатель, который хочет дать художественную историю великой революции, обязан разобраться в том, где и когда говорила стихия восставших против старого порядка масс, стихия, в которой иногда звучали голоса самые разнообразные, исторически переплетавшиеся, и где стихийность начинала приходить в противоречие с революционной сознательностью и порядком.

Артем Веселый старался отмечать это противоречие, но в его произведениях не всегда ощущается моральный перевес за революционной целеустремленностью и сознательностью.