И даже смерть не разлучит нас

Пролог

Карандаш размеренно стучал по столу, а мне казалось, что это забивают гвозди в крышку гроба моей мечты. Откажут, вот звёзды не пытай, откажут и плевать они хотели на мои успехи в области изучения медицины. Я сжала кулачки так, что ногти впились в ладошки, но на боль внимания не обратила, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие. Настоящий врач должен быть сдержан и хладнокровен, дабы в горячке чувств не наломать дров и не подвергнуть жизнь пациента риску. Это требование, кстати, является одним из доводов против того, чтобы женщины осваивали медицину. Мол, дамы слишком эмоциональные и неуравновешенные, собственные переживания для них гораздо более значимые, чем дела служебные, а потому доверять им здоровье страждущих чрезвычайно рискованно. Многие возразят: «Абсурд, не может такого быть в век открытых космических путей!» Угу, я бы и сама так сказала, если бы мне не посчастливилось родиться и вырасти на прекрасной (как утверждают многочисленные путеводители) планете Ауридии, где новейшие достижения прогресса самым причудливым образом переплелись с пережитками прошлого, невесть с чего признанными романтичными и подлежащими самому бережному сохранению. То, что незамужняя девушка практически во всём зависит от своих родителей, отца, если быть точнее, а замужняя становится едва ли не полной собственностью супруга – один из таких анахронизмов. Не знаю, возможно, если бы у меня была аристократическая семья с родословной, длиннее, чем путь от Ауридии до Эрдеи, я бы к подобным выкрутасам относилась спокойнее, но моё происхождение вполне себе обычное: отец всю жизнь посвятил медицине, мама преподавательница в институте космических путей сообщения, а я сама даже в страшном сне никогда не представляла себя ни принцессой, ни какой-либо иной титулованной особой. Так почему я обязана соблюдать эти дурацкие ограничения, которые покрылись мхом маразма лет ещё восемьсот так назад?!

Карандаш застыл, не достав до поверхности стола, поверх узких стильных очков на меня взглянули строгие серые глаза, холодные, словно бескрайний космос.

- Как ваш супруг относится к вашему выбору, сударыня?

Я глубоко вздохнула, расправила плечи и гордо вздёрнула подбородок. Как мама говорит: «Если и идти на дно, то на всех парусах, чтобы даже стоящие на берегу крысы аплодировать начали».

- У меня нет мужа.

Кустистые брови, которых уже коснулась серебристой краской пора увядания, удивлённо взмыли вверх, длинные узловатые пальцы отложили карандаш. Ну вот, сейчас начнётся. Я прикусила губу, готовясь к неизбежной отповеди. Профессор встал, одёрнул сшитый на заказ светло-серый, под цвет глаз костюм, обстоятельно расправил чуть выглядывающие из рукавов пиджака манжеты белоснежной рубашки и, по многолетней преподавательской привычке заложив руки за спину, прошёл к окну. Постоял, созерцая знакомый до последней ветки пейзаж медицинского университета, учиться в котором считалось наивысшей честью, затем плавно развернулся, вздохнул, снял очки и протёр их вытащенной из кармана замшевой салфеткой. Я опять стиснула кулачки, кусая губы, чтобы удержаться от щиплющих нос слёз, которые, как известно, горю не помогают, только слабость подчёркивают.

- Сударыня, - профессор водрузил на переносицу очки, кашлянул, передвинул очки на лоб, - я знаю, что вы одна из лучших выпускниц нашего университета.

Без лишней скромности могу заметить, что я лучшая выпускница, поскольку девушек на курсе было всего четыре, одна выскочила замуж и бросила учёбу, вторую со скандалом забрали домой родители (оказалось, она просто сбежала из дома, никому не сообщив о том, что хочет учиться на врача), а третья после второй ступени, дающей право работать медсестрой, ушла в больницу. И только я упорно продолжала учёбу, игнорируя ехидные смешки одногруппников, полные желчи утверждения преподавателей, что женщина никогда не сможет осилить такую тонкую и сложную науку как медицина, горестно-сочувственные замечания знакомых, сетующих на глупышку, иссушающую себе мозг наукой и тем самым лишающую себя выгодной партии в браке. Кто обзарится на сушёную воблу в очках, все вечера коротающую за книгой? Только точно такой же заучка, совершенно неприспособленный к жизни, да и то вряд ли.

- Я знаю, что вы мечтаете стать врачом, - профессор опустил очки на нос, смерил меня оценивающим взглядом и сокрушённо покачал головой. – Признаю, ваше стремление весьма похвально, вы жаждете спасать жизнь страждущим…

Эх, профессор, знали бы вы кем я хочу стать, наверное, даже на порог университета меня не пустили бы. Я с детства обладала пытливым умом и прекрасной памятью, не боялась крови и использовала любую возможность, чтобы прибежать к папе на работу, а служил он у меня ни много ни мало судебно-медицинским экспертом. Конечно, маленькую девочку никто в секционный зал, где проводились вскрытия, не пускал, но я туда до поры до времени и не рвалась, мне хватало и рабочего кабинета с причудливым крутящимся стулом, массивным микроскопом, открывающий целый мир, необычайно увлекательный и скрытый от посторонних глаз, старенького компьютера, на котором бросались в глаза заголовки: Протокол вскрытия, Акт обследования помещения и совсем уж непонятное – квартальный отчёт. Став старше я стала замечать и обратную сторону папиной службы: вечерние, а порой и ночные вызовы на место преступления, почти полное отсутствие выходных или праздников, ведь беда, как известно, не выбирает время для своего вторжения. Но меня не пугали особенности работы, наоборот, я готова была преодолеть любую преграду на своём пути. Я решила стать судебно-медицинским экспертом как папа, которого искренне считаю самым лучшим мужчиной на свете, ведь именно он научил меня находить что-то хорошее даже в самой серьёзной неприятности. А ещё никогда и ни при каких обстоятельствах не терять чувства собственного достоинства, самообладания и чувства юмора.

Профессор, по моему отстранённому взгляду без труда поняв, что я перестала его слушать (как говорится, если в глазах собеседника застыл интерес, значит, он перестал вас понимать) возмущённо кашлянул, опять вздёрнул очки на лоб и с шумом опустился в кресло. Я поспешно изобразила на мордочке смущение и раскаяние, хотела даже ножкой по полу шаркнуть, да решила, что это уже перебор, не стоит ещё больше сердить того, от кого напрямую зависит будущее. Мужчина какое-то время побуравил меня тяжёлым испытующим взглядом сначала без очков, потом опустив окуляры на нос, но поводов придраться и тем самым закончив неприятный разговор выкинуть меня за дверь, не обнаружил. Я была прямо-таки воплощение невинности и раскаяния, даже затылок подозрительно зачесался, видимо, нимб вылезать начал.

- Сударыня, я понимаю, что вами движет исключительно благая цель, - профессор умолк, пробудив в моей душе шальную надежду, а вдруг сейчас свершится самое настоящее чудо, и мне позволят заниматься медициной.

- Да, вами движет благая цель, - снова повторил привратник медицинского рая, и я опять прикусила губу, понимая, что чуда не произойдёт. Не в этот раз точно.

Профессор откашлялся, опять принялся протирать очки, глядя поверх меня в какие-то незримые, девицам не доступные дали. Я нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Какой смысл продолжать разговор, если и так всё понятно? Я незамужняя девчонка, а значит, работать врачом мне никто не позволит. Вот такой вот печальный факт, от которого я наивно пыталась убежать все годы учёбы в университете.

- Вам нужен муж.

Я вскинула голову, словно космогонщик, наконец-то дождавшийся сигнальной ракеты. Что?

- Да-да, сударыня, - профессор неожиданно тепло улыбнулся мне и коротко кивнул, подтверждая свои слова. – Вы талантливы, умны, амбициозны, хотя это качество и не принято считать присущим женщинам. Я горжусь вами и уверен, что вы станете отличным доктором и не посрамите честь родного университета.

Моя выдержка рассыпалась мелкой космической пылью, я захлопала в ладоши, с трудом удерживаясь, чтобы не повиснуть у профессора на шее:

- Благодарю, от всего сердца благодарю вас!

- Не стоит. Тем более, что, если вы не выйдете замуж, никто и никогда не позволит вам заниматься врачебной практикой.

Ну вот, приплыли, а так всё хорошо было. Где мне, спрашивается, мужа найти? У меня, между прочим не толпы поклонников, только и ждущих моего милостивого согласия! После учёбы я спешила к папе, а в морге, знаете, с живыми, да ещё и мужчинами, напряжёнка. Конечно, некоторые сотрудники космопола, приходящие за заключениями, посматривали на меня с интересом, но, во-первых, таких было немного, большинство осуждали присутствие девицы в столь неподобающем месте, а во-вторых, одними взглядами дело и ограничивалось. Как говорится, дружба – дружбой, а служба – службой. Да и понимали они прекрасно, что на краткую интрижку я не польщусь, а заводить серьёзные отношение слишком обременительно. Недаром по Инфранету ходит шутка, что умная жена – это счастье, да истинное горе иметь подобное счастье. Однокурсники же меня считали выскочкой-конкуренткой, при каждом удобном случае норовя макнуть лицом в грязь и указать на то, что я не достойна звания врача, что, согласитесь, романтике не способствует.

Профессор же, подводя итоги нашему совершенно непродуктивному разговору, наставительно поднял палец вверх:

- Итак, сударыня, я желаю вам как можно скорее обрести супруга, ибо только в этом случае вы сможете заниматься медицинской практикой.

Я едва не до крови прикусила язык, сдерживая обидные и даже грубые слова. Толку-то сейчас воздух сотрясать, а портить отношения со светилом медицины и вовсе чревато, он мне все пути перекроет, его мнение считается несокрушимым авторитетом во всём созвездии. Значит, мне нужно хоть в лепёшку разбиться, а найти мужа, или того, кто согласится его изобразить.