Запретное целительство. Сеньорита Смерть

Глава 26. Чем мы жертвуем

Рената Бьянки.

Дожа Конте не было во дворце, поэтому обед прошёл тихо и спокойно. Сеньорита Фоскарини была погружена в свои мысли, а Рихтер постоянно зевал. Хотя физических травм у него не было, проблемы с энергетическими каналами давала о себе знать. Повелитель стихий быстро утомлялся, и его часто клонило в сон. А тут еще и полуденный зной, который и местными то не всегда переносился хорошо, что уж говорить о непривычному к такой жаре северянин.

Я выловила Рихтера сразу после трапезы, и несмотря на его вялое сопротивление отправила спать, хотя сам он, кажется, собирался засесть в библиотеке. И чего он там вычитывает, хотелось бы знать?

Лучи пока тоже отдыхал, так что у меня самой же появилось время заняться своими делами. А точнее, «почистить» целительский кабинет от дурных эманаций. Хотя едва ли кто из моих коллег понял бы, зачем мне для этого мел, свечи, листы бумаги и цветные карандаши. Подобные «инструменты», скорее, можно было увидеть в руках алхимиков и артефакторов.

Но если цели у нас были одинаковые, то средства — разные. Я не была способна видеть плетения чар, и уж тем более не могла с помощью магии изменять свойства и качества бездушной материи. Зато могла чувствовать, насколько место «хорошее» или «плохое». Все кошки это умеют, люди — лишь частично, неосознанно избегая тех мест, где произошла беда, или было много страданий. Со временем все негативные эманации истаивали, но в некоторых случая место «заболевало» хронически, и его нужно было излечить. Этим я и занялась.

Заклинания могут иметь разные формы — в виде чар — тонких, видимых одним лишь артефакторам нитей силы, или вербальных конструкций, которые приводят в действия магические потоки, или, довольно редко, через сигилы — знаки. Бабушка научила меня нескольким таким знакам, самым простым. Некоторые из них даже стали использоваться как элемент вышивки или архитектуры, а их изначальное предназначение просто забылось. Да и без магии они не сработали бы.

Я нарисовала несколько простых магических сигилов на клочках бумаги, разложила их по углам. Затем зажгла свечи, и пройдясь с одной из них, подожгла одно заклинание за другим, тихо шепча заклинания. Они будто истаивали в воздухе, не находя цели, но я чувствовала, как как постепенно уходит затаившее, медленно высасывающее силы людей зло.

Когда догорал последний знак, дверная ручка задергалась. Кто-то очень хотел попасть внутрь. Я поспешно потушила свечи, растерла ногой пепел, открыла окно и только тогда отперла дверь.

Сонди, молодой менталист, работающий на Фоскарини. Очень нехорошо. Менталисты довольно чувствительны к чужой магии, даже самой тонкой. Там, где боевик бы ничего не заметил, маг разума наверняка бы начал о чем-то догадываться.

Но Сонди было не до меня. Он прижимал руку к лицу, и между пальцев его стекала кровь.

— А я думал, что просто заела дверь, — гнусаво сказал он. — Что вы тут делаете?

— Инвентаризацию, — соврала, пользуясь тем, что в таком состоянии едва ли Сонди успеет что-нибудь заметить. — Так вы не искали меня?

— Нет. Хотел в аптечке пошариться.

— Проходите, я вам помогу.

Ему повезло, что я уже очистила комнату от дурных эманаций. Теперь излечить мага было проще. Тем более нос его хоть и распух, но сломан не был.

— Кто вас так? — сочувственно спросила я, залечивая поврежденные сосуды.

Менталист что-то проворчал.

— Не поняла. Не могли бы вы повторить?

— Эскобаро, — неохотно ответил маг. — Вечно ко мне цепляется. В этот раз он подумал, что я залез в его мысли. Будто они у него есть!

Надо же, менталист, который не ладит с людьми!

— Люди всегда бояться то, чего не понимают и не могут контролировать. Принимайте это за комплимент — вас побаивается боевой маг.

— Я предпочёл бы, чтобы меня оставили в покое, — мрачно ответил Сонди, осторожно щупая свою переносицу. — Надо же, не болит! Спасибо.

— Мне не сложно, — улыбнулась я.

Я повернулась, чтобы выкинуть окровавленную салфетку, но в этот момент маг удержал меня за запястье. Он пристально глядел снизу вверх, но в этот раз я не увидела в его взгляде плохо скрытого презрения или превосходства.

— И все же, что вы тут делали? Пахнет горелым. Теперь я это чувствую.

Ложь бы Сонди уловил. Так что я ответила практически правду.

— Очищала кабинет от ненужного. Точнее, сжигала.

Менталист хмыкнул, почти дружелюбно.

— Обычно от ненужного и чужого избавляются, когда хотят задержаться надолго. Надеетесь, что Фоскарини оставит вас при себе? Не стоит на него полагаться. Ни на кого из тех, кто стоит у власти. Для них мы, маги, лишь инструмент.

— Дож вам не нравится?

Сонди поморщился.

— Получше других. Он, по крайней мере, почти никогда не врет, и цели у него благие. А вот средства… ну как у всех.

— И какие средства? Кстати, можете отпустить мою руку.

Менталист тут же разжал захват.

— Простите. Мне вообще не стоило обсуждать с вами дона Фоскарини и его дела. — Он устало потер лоб. — Не знаю, что со мной. Наверное, я просто перегорел. Мне казалось, что раз я работаю на великого человека, пожалуй, единственного, кто может по-настоящему объединить Лермию, и унять церковников, должно делать и меня лучше. Но я занимаюсь всё тем же самым, и всё так же ненавидим. Хотя кому я это рассказываю? Вам вряд ли это знакомо, сеньорита Бьянки. Уж целителей даже простой люд любит.

— Как вас зовут? — спросила я.

— Оливер.

— Рената.

Сонди грустно усмехнулся.

— Я уже знаю. А вот вы одна из немногих, кто поинтересовался моим именем. У вас и правда доброе сердце, сеньорита. Мне жаль, что наше первое знакомство не удалось.

— Может, сердце у меня и доброе, но я тоже напряглась, когда поняла, что вы менталист. И ошибалась. Вы славный человек… Оливер.

— Не надо пытаться со мной дружить.

Эм-м-м, не то, что я собиралась, просто хотела сделать приятное явно одинокому и неприкаянному менталисту, но его слова меня задели.

— Почему?

— А как вы думаете? Или полагаете, что грейдорец и вправду в вас так нуждался?

Сонди будто хотел сказать что-то еще, но затем передумал. Кивнул головой, и тихо вышел, оставив меня одну. Вот умеет же настроение испортить! Теперь я смотрела на нашу утреннюю прогулку с Рихтером совсем по другому, и вроде бы невинные расспросы грейдорца виделись совсем под другим углом.

Нет, серьезно, в чем я виновата?! В том, что помогла Вико?! Или взялась за сложную работу? Вот она, благодарность. Одни подозрения, да и какая-то возня за спиной. Чем скорее ищейки Фоскарини найдут целителя, напавшего на Рихтера, тем быстрее отстанут и от меня. Но чем я могла помочь в этом? Если я расскажу им то, о чем знаю, сама попаду под подозрения. Глупо думать, что дож не выдаст меня. Разве что только решит избавиться сам, по тихому.

«Они никогда не поймут, Рената. Они будут бояться»

О, я понимала Оливера Сонди гораздо лучше, чем он думал. Только он скрывал свою белую ленту менталиста под воротниками и шарфами, а я хранила свои секреты глубоко-глубоко в сердце. Порой мне хотелось, чтобы моя дорогая бабушка никогда не рассказывала мне о запретном целительстве. Но тогда бы я ведь никогда не смогла спасти Лучиано.

— Почему он не кричит, Нат?! Дети ведь должны кричать!

Голос Исы был сорванным от сдерживаемых криков. Мы съехали с дороги, скрывшись за деревьями, но внимание все равно не стоило привлекать. Едва ли нам бы кто-нибудь сейчас помог. И уж точно никто не мог помочь несчастному младенцу. Он лежал бледным, почти синим, и был безвозвратно мертв. Жизненные силы покинули его хрупкое тело. Даже если я запущу маленькое сердечко, отдав все свои силы, и даже больше, это не поможет.

— Он… он мертв, Исабелла. Мне жаль.

— Нет! — сестра истошно зарыдала, царапая себе лицо ногтями, а я даже не могла её успокоить, лишь только смотрела, продолжая прижимать к груди дитя.

Вико, охранявший закрытую повозку снаружи попытался заглянуть внутрь.

— У вас всё хорошо? Нам нужно быть тише!

— Уйди, — прошипела Исабелла, и полог вновь опустился. — Нат. Ты ведь можешь его спасти. Я знаю, что бабушка учила тебя… всякому.

Я не стала обманывать убитую горем сестру.

— Слишком поздно. И у меня не хватит сил.

— Ты врешь. Ты меня обманываешь. Дай, дай его сюда. Отдай мне моего Лучиано!

Я отдала ребенка его матери, и тут же отвернулась, глотая предательские слезы. Мне казалось, что все закончилось, и я не сразу поняла, что Иса все еще не сдалась.

— Знаешь, когда старуха совсем спятила, и отец перестал выпускать её из комнаты, она начала болтать всякое при мне. Кажется, она считала, что я это ты. И она рассказала… многое. Что можно обменять одну жизнь на другую. Нат, пожалуйста, не подведи меня.

— Что ты…

Я так и не поняла, откуда Исабелла достала нож. И как смогла так легко вонзить его себе в горло. Она ведь так боялась даже простых царапин.

Человека не возможно спасти, если он не хочет жить. А Иса… не хотела. Она хотела, чтобы жил её сын. И как я могла в этом отказать своей любимой сестре? И Вико, наблюдающий, как я в крови шепчу запретные заклинания над телом сестры и её ребенка, не остановил меня, хотя слышал всё, о чем мы говорили.

Я преступила черту. А Вико Ласкане закрыл глаза на мое преступление. Но ребенок… ребенок был жив. Потому что она так захотела. Потому что она обменяла свою жизнь на его.