Маленькая Рита. Переводчица

Глава 5. На допросе

Когда инструменты и куртка вернулись на своё место, мы пошли с Брандтом в дом, где на кухне дед нарезал сладкий покупной пирог с вишней и расставил белые чашки с крупными нарисованными на боках красными яблоками. Стоя у плиты, опёршись о шкаф, он задумчиво смотрел на закипающий чайник. Ещё несколько секунд, и раздался громкий свист.

Новая клеёнка в сине-белую клетку на столе, огромный календарь с хитроглазой козой в соломенной шляпке — символом года, во всём доме едва ощутимо пахло лекарствами — с тех пор, как бабушки не стало прошлой зимой, здесь редко царили другие запахи вроде ароматной выпечки или наваристого супа.

И всё здесь то же самое: телевизор бормочет в гостиной, те же светлые в малиновый цветочек шторки на каждом окне, крупнолистная красная герань в больших советских зелёных горшках — дать памяти бабушке; мой любимый «конфетный» деревянный буфет в кухне, та же посуда в нём и на тех же местах — всё то же самое и до боли знакомое вокруг, но стыдящая тоска охватила меня. Стыдящая за то, что так часто фраза «Как-нибудь потом!» приходит на ум, когда я планирую деловую неделю и раз за разом откладываю поездку к родному деду.

— Может ещё что-то сделать? — спросила я его как можно бодрее и посмотрела на Вальтера. — Мы с Ва… мы вместе сделаем.

— Что ж, он пленный что ли? — дедушка посмотрел на меня с улыбкой, медленно усевшись за стол, и вытянул больную ногу, массируя колено. Кивнул на стол: — Давайте, давайте, пейте чай. — В смысле, пленный? — насторожилась я. — Немец.

— Не поняла… — тихо сказала я и опустилась на стул. Брандт, еле сдерживая улыбку, присел рядом со мной на соседний. Ещё во дворе я попросила его пока молчать. — Рита, что ж вы меня… за кого держите? — дед усмехнулся. — Мать звонила, предупредила. Я уж обидеться думал, а потом, на кого ж мне — на них, глупых? — Погоди, то есть, ты всё знал? Они тебе всё рассказали?

— Угу, — дедушка отпил самый кипяток и поморщился. — Мать, говорю же, звонит сегодня в обед, мол, жди гостей. Да не простых. Мялась чего-то мялась, а потом выдала тебя — Ритулик со своим немцем будет. Чего-то разволновалась, просила, хорошо вас встретить. А было ли, Рита, что я чего-то жалел для тебя или ругал? — его голос чуть надломился и в нём послышались трогательные стариковские слёзы.

— Нет, — еле слышно ответила я, ошеломлённая такими новостями, и переглянулась с Вальтером. Тот еле заметно пожал плечами.

Да уж, мама, удружила. Сами накрутили что-то себе про дедулю и чуть его не обидели.

— Ну, давайте путём знакомиться? — дед хлопнул в ладоши. — Жених-то говорит по-русски? Или так, чему успела научить?

— Ещё как болтает, — отчего-то покраснела я.

— Будем знакомы, — протянул руку Брандт. — Меня зовут Вальтер. — Что ж, Вальтер, — дед крепко пожал в ответ. — Юрий Павлович я, знаешь уже, наверное.

— Да, я ехал готовий.

— Ты, Вальтер, каких немцев будешь? Наших?

— Простите, — Брандт непонимающе перевёл взгляд на меня. — Дед, ты про каких немцев? Русских? Поволжья? Вальтер из самой Германии.

— Так я знаю, это и спрашиваю. Из каких немцев: западных или восточных. — Осси, — улыбнулся Вальтер. — Восточный. — Наш, — дед довольно откинулся на спинку стула и подмигнул мне. — Ну а как не наш? Наш, советский. Поди, русский в школе успел учить?

— Учили, — коротко ответил Вальтер.

Я крепко сжала губы, чтобы совсем не рассыпаться от смеха в предвкушении, какая беседа предстоит сейчас бедному Брандту. — Ты при ком, Вальтер, родился?

— Хонекер. Эрихь. — Знаем, знаем вашего Эриха. Такой молодой ты, значит? — Не сказать, конечно, — Брандт не спускал улыбки и, как никогда, старательно проговаривал все слова. — Хонекер в семьдесят шестом году начал в ДДР, а я родился в семьдесят восьмом. — ДДР? — непонимающе посмотрел на меня дед. — ГДР, — я снова пришла на помощь. — Чай-то пейте, пейте, — он придвинул пирог поближе к нам и продолжил экзамен на знание истории Восточной Германии: — Ну-ка, а кто первый космонавт ваш?

— Ну дед, — чуть ли не простонала я. — Это даже я знаю… — И кто? — теперь уже Вальтер решил подколоть меня. — Йенс какой-то, — отмахнулась я. — Правильно, только Йен, — кивнул дед и поднял вверх указательный палец. — Зигмунд Йен. Пока дедуля продолжал мучить Брандта всякими наивными вопросами про армию (в которой Вальтер никогда не служил), про русский язык, про его родителей (особенно, его волновала судьба и политическая ориентация деда Брандта), про «лучшие немецкие дороги», про Берлинскую стену, её падение и прочее и прочее, я решила оставить их, видя, что опасаться более нечего. Тем более, что мне казалось, Брандту даже доставляет удовольствие этот культурологический допрос.

В задумчивости я прогулялась по двору, заглянула на небольшой огород, обошла сад, где немного посидела в тишине на широких качелях. А хорошо бы здесь отдохнуть хоть недельку с Вальтером!

Потерявшись в романтических мыслях, наслаждаясь природой и спокойствием в дали от города и дел, совсем забыла про время. Я вернулась в дом, но заглянула ещё в гостиную, где всё населяло те же уголки и места, что и при бабушке, менялись только календарики за стеклом в старомодном серванте.

На кухне я с удивлением услышала и увидела, как Вальтер что-то увлечённо рассказывает деду практически без акцента, а тот во все уши слушает. От пирога остались пара кусок, картонный поддон да крошки.

— Пусть он купит себе ягдтерьер, — живо говорил Брандт, расставив руки по ширине плеч, словно показывая размер собаки. — Лучший охотничий. Вам я бы не советовал — очень активний собачки, но если ваш ротственник живёт в таком же доме за городом, часто ходит в лес, много ездит в… поля, ягдтерьер — отличний пёс. Слошний, но для охоты — идеальний. Охранние качества также великолепние. Можете мне верить — мой дед и отец работали с ними много лет.

— Погоди, Вальтер, погоди, — дед откинул край скатерти, достал оттуда серый тетрадный листок бумаги, а из нагрудного кармана фланелевой рубашки — огрызок простого карандаша. — Ты напиши мне породу, я ему передам. Ектерьер… Язык сломаешь.

— Конечно, конечно, напишу, — и Брандт склонился, старательно выводя крупными печатными буквами по-русски название незнакомой мне породы. — Сразу покупать нельзйа, — серьёзно сказал он, передавая записку. — Пусть поговорит с завотчиками, узнает, читает, только потом.

— Понял, понял.

… Мы выехали из пригорода, когда в сине-лиловом небо уже светилась Луна. Очень жаль было оставлять это тихое место и, главное, деда. Он так и норовил попотчевать нас домашним вином, чтобы мы точно остались на ночь, и он ещё бы целый вечер болтал с Брандтом. Но раннее утреннее собрание на работе по одному важному поводу вынудило нас отправиться обратно в город.