Один человек и один город

* * *

Граница между районами Санта-Озы ощущалась настолько четко, что никакие столбы, заборы и колючая проволока не смогли бы усилить эффект, возникавший сам собой.

Строгого деления не было, конечно. Но негласно присутствие обитателей одного района на территории другого не приветствовалось. О, конечно, до членовредительства дело бы не дошло: выставили бы вон, и все. Причем относительно вежливо. А с другой стороны, и так мало кто из Вилла Баха отважился бы подняться выше по склонам, не то, что переехать жить насовсем. Потому что ущербные «молли» не справились бы со сменой напряженности магнитных полей.

Как утверждают документальные хроники, в дни Переселения люди были готовы на все, лишь бы выжить. И убийство себе подобного посчитали меньшим из зол, когда оказалось, что зоны, пригодные для обитания, места с почти прежними физическими характеристиками, весьма ограничены по размерам.

В северных краях было немного проще, тамошние аборигены изначально более приспособлены к усиленному давлению магнитного поля Земли, так что хоть и пострадали, но смогли постепенно адаптироваться. Сами. Ну а те, у кого водилось достаточно денег, строили для себя компенсаторные комнаты, из которых не высовывали носа наружу. И конечно, именно они первыми получили прививку от новой чумы, обрушившейся на человечество — обеспеченные люди. Правда, быстро выяснилось, что делиться все-таки придется, ведь кто-то должен был работать, обслуживая чужое хозяйство.

Мой дед, например, так и получил свою «молли»: ещё в первую волну. Что, кстати, потом стало цениться особенно высоко. Цениться женщинами, желающими зачать ребенка с гарантированным будущим. Отец хорошо на этом зарабатывал. Заработал даже брак с наследницей аристократического рода. И наверное, именно от рода своей деятельности свихнулся раньше времени. Но мне повезло, да. А вот жителям Низины…

— Все, приехали.

Это всего лишь улица. Но по одной её стороне у высоких домов нет окон. Совсем.

— Спасибо.

— Да не за что! Говорю же, все равно было по пути.

— И все равно, спасибо.

— Теперь сами должны добраться.

— Доберемся.

Взгляд Хэнка не выражал уже ничего. Помутнел до неприличия. Но глаза оставались открытыми и даже изредка моргали.

— Удачи, сеньор!

— И тебе.

— Если ещё куда надумаете ехать, найдите Нанду Муньеса. Всегда сможем сговориться, если что!

Шины прошуршали по брусчатке, увозя таксиста, так неожиданно оказавшегося щедрее сенатора.

— Ну что, друг, готов к новому переходу?

Конечно, мне не ответили. А жаль. Если бы он сам мог хоть немного держаться, было бы проще: подхватил бы под колени.

Мостовая закончилась быстро. Сменилась плотно утоптанной землей, на каждом шаге вздыхающей пыльными облачками. Впрочем, я особо их не разглядывал, хотя большую часть пути смотрел скорее себе под ноги, а не вперед, зато хорошо ощущал, как песок скрипит на зубах.

Здесь было заметно темнее, чем в Вилла Лимбо. Никаких солнечных фонарей, максимум масляные или восковые светильники по углам домов — тусклые огоньки за закопченными стеклами.

Мир, вернувшийся в прошлое или вовсе никогда не добиравшийся до будущего. Низенькие, самое большее, двухэтажные домики, собранные из самых дешевых материалов. Деревянные от фундамента до крыши. Только ближе к собору стены становились начинали каменеть и белеть штукатуркой, добавляя немного света. Улицы же по-прежнему оставались узкими и причудливо изломанными, повторяя рельеф местности: таксист подвез нас с другой стороны, незнакомой мне. Если бы собор не возвышался надо всем этим хаосом, как путеводный маяк, я, наверное, не рискнул бы углубляться в лабиринт между спящими домами. А так заблудиться было невозможно. Но и дойти до намеченной цели, как оказалось, тоже.

Надо же, как красиво луна бликует на полированной стали! Особенно почти полная, как та, что сегодня смотрит с небес на происходящее безобразие.

— Эй, винго, ошибся адресом?

Так они называют всех нас, живущих на склонах гор. Во время народных собраний, репортажи о которых часто передают по центральному каналу, это слово звучит частенько. Громко, недовольно и презрительно. Вот как сейчас.

— А то мы можем помочь найти дорогу.

Сверк-сверк. Сверк-сверк. Раскладные ножики. Дети игрушками балуются.

— Нет, спасибо. Я знаю, куда иду.

Четверо. Здоровых или тощих, в сумерках не разобрать. Хотя, какая мне-то разница? Драка — последнее, что должно и может случиться. Для меня уж точно.

— Значит, помощь не требуется?

Ага, этот среди них, наверное, главный. Плечистый. Высокий. Или мне так только кажется, потому что сгибаюсь под ношей?

— А тут у тебя кто?

— Друг.

— Друг?

Придвигается ближе, заглядывая Хэнку в лицо. Делает шаг назад, одновременно короткими жестами что-то приказывая своим спутникам.

— Нехорошо врать, винго. Опасно.

— И в чем же я солгал?

— Это ведь был несчастный случай, да? Наш брат сам полез под твою машину. А может, под твой кулак?

Какого черта? О чем он вообще говорит?

— А может, стал свидетелем чего-то другого? Незаконного? Поэтому ты и решил обойтись без слуг. Кто же хочет платить лишнего, да, винго?

Намекает, что я сам изувечил Хэнка? Нет, хуже: говорит прямо.

— Это дело между ним и мной. Наше дело. Понятно?

— Мы не даем в обиду своих.

Двое зашли со спины. Двое, в том числе и главарь, остались спереди. Если бы я хотел затеять драку, первым разумным движением было бы сбросить груз назад, на руки или под ноги, а потом… Ну допустим, метнуться в сторону. Или рвануть напрямик, между ножами, раз уж обойти это препятствие практически невозможно.