Один человек и один город

Часть 3.24

По Петеру никогда нельзя сказать, о чем он думает, это верно. Но сенатор не притворялся: с его памятью точно ничего нового не произошло. Может быть, однажды, по прошествии времени что-нибудь и изменится. Если взять в качестве ориентира расстояние… Хэнк был совсем рядом со мной, держал меня за плечо. Лил стояла чуть поодаль, потому вспомнила не сразу. Сколько дней прошло? Надо будет посчитать, потом прикинуть, где кто находился в тот момент, аппроксимировать и получить возможные сроки очередных «чудес». Только есть ли в этом смысл?

Всему городу последние годы и так не было до меня никакого дела. Что же касается матери, кто знает? Для неё мнимое беспамятство — наилучший выход. Она же мечтала от меня отделаться? Вот и домечталась. Что решит Джозеф? Это вопрос. Но опять же, вряд ли способный решиться в мою пользу. Если возвращение воспоминаний пройдет так же, как с Лил, я получу обратно все прежние отношения. Те, которые не радовали никого из нас.

И потом, человеческий организм — тайна, покрытая мраком. Особенно механизмы памяти. А вот во внезапное прозрение машин не верю: само собой там ничего не восстанавливается, только по воле операторов и далеко не всегда.

— Поживем — увидим. Не хочу загадывать.

— Значит, тебя «забыли». И что случилось потом?

— Выперли из сада на улицу.

— Почему? Ты же был со мной. Или меня тоже…

Вздрогнул. Что, только впервые об этом подумал?

— Нет, тебя помнят.

— Точно?

— Да. Сам слышал разговоры.

— Уфф!

А он ведь испугался. И сильно. Настолько сильно, что сейчас не стал скрывать облегчение, хотя в другое время попытался бы. Особенно зная, что такой откровенной радостью причиняет боль.

— Так почему выперли?

— Потому что ты был на себя не похож.

— Как это?

— То девчачье проклятье не прошло мимо. Словом, выглядел ты, как обычный бродяга, да ещё перекошенный во всех местах.

— Пере…

— Забудь. Неважно. Все снова в норме, вот и хорошо. Что там дальше-то было? А, выставили нас на улицу. Потому что моего имени в списках гостей не нашлось. Потом выяснилось, что полицейские и банковские базы тоже страдают склерозом. Единственным местом, куда я мог пойти, был собор. Ну, я и пошел. С тобой на руках.

— И?

— И не дошел. Нарвался на местных обитателей. Сначала повздорили, потом, можно сказать, подружились. Один из них как раз и нашел для меня новое пристанище.

Почему мне не хочется упоминать все подробности? Стыжусь? Вот уж нет. Скорее они, детали эти, люди, отношения — все слишком личное. Принадлежащее мне, но никак не связанное с Хэнком. Другая жизнь. Параллельная, а значит, не пересекающаяся.

— Я не знал, что делать. Одна была надежда, что ты проснешься и вспомнишь. Но до этого дня надо было ещё дожить. А чтобы жить, нужна еда. Еду продают за деньги, деньги платят за работу… Вот и работаю, как могу.

— Это я уже знаю. Но, Фрэнк… Мусорщик? Один из нас, похоже, не в себе, и мы оба знаем, кто именно.

Что я слышу? Упрек? В обычном, так хорошо знакомом мне тоне «старшего брата».

— С твоим образованием ты легко мог бы…

— Помнишь? Нет никаких свидетельств о моем образовании. Только знания.

— Да какая разница?

— Большая. Чтобы устроиться на работу, мне нужно было пройти регистрацию. Может, я и сглупил, но времени особо рассуждать не было, пришлось брать то, что дают. Теперь у меня новое имя, даже папаша есть. Отсюда, из Низины.

— Тебя оформили, как…

— Ага, отпрыска беженцев.

Хэнк не был бы Хэнком, если бы такая новость могла выбить его из колеи. Подвигал бровями, конечно, то есть, надбровными дугами, но потом твердо сказал:

— Что-нибудь придумаем. Надо навести справки на эту тему: наверняка есть способ исправить ситуацию. О финансовой стороне не беспокойся. Если восстановить базы не удастся, стереть можно всегда. Потом сделаем новую запись, выберем лучшую из возможных. Университетский курс сдашь экстерном…

— Ага, сразу же, как придем.

— А куда мы, собственно, идем?

— Это ты мне скажи. Наобещал же Лил чего-то там про мужское дело.

— Ах, да… Деньги. Тут банкоматы поблизости имеются?

— Ближайший у собора. В паре кварталов примерно.

— Хорошо. Значит, курс сдашь за пару месяцев, если что-то подзабыл, наймем репетитора…

Он строил планы. О боже, какие он строил планы! Четкие, продуманные, реальные на все двести процентов, эффективные и позволяющие достичь цели в самые сжатые сроки. он говорил, говорил, говорил, а я не мог сосредоточиться ни на одной его фразе.

Все проплывало мимо: дома, вывески, редкие машины, ещё более редкие люди, слова. Цель? А есть ли она у меня? Вот Хэнк у нас мастер планирования, ничего не скажешь. Всегда знает, что, когда, кому и в каком объеме необходимо. И за меня все уже знает, как я погляжу. Составил распорядок жизни на годы вперед.

Это хорошо. Замечательно просто. Даже возникает соблазн отдаться воле волн. То есть, воле Хэнка. Ведь тогда все получится наилучшим образом, можно не сомневаться. У меня будет положение в обществе, связи, круг общения, достойная работа, любящая жена… Хотя нет, насчет жены забегать вперед не стоит. Но остальное будет точно.

И главное, с моей стороны ничего не потребуется. Ну, почти ничего. Все поднесут на блюдечке. Сказка, а не жизнь! Только почему меня в неё не тянет, а отталкивает?

— А вот и банкомат. Сейчас снимем немного денег и…

— Алехандро?

Это был почти шепот, но на пустынной улице его ничто не могло поглотить. А на второй раз голос сеньоры Тересы окреп достаточно, чтобы оглушить любого, кто окажется рядом.

— Алехандро, мальчик мой!

И пока Хэнк, явно не рассчитывавший так скоро увидеться с родственниками, медлил, женщина взяла инициативу в свои руки. Вместе с подолом длинной юбки, чтобы тот не мешал матери бежать навстречу сыну.

— Алехандро, где ты пропадал все это время? Что с тобой случилось? Откуда такая одежда? И волосы… Куда делись твои чудные локоны?

— Мама, все хорошо. Я тебе все-все объясню, только немного позже.

— Я уже не знала, что думать, Алехандро! Твой номер не отвечал, и никто в целом свете не мог мне сказать…

Я только на мгновение заглянул в её глаза. Конечно, это был взгляд обращенный не на меня, просто случайно скользнувший, сорвавшийся с фигуры Хэнка, на которого Тереса смотрела и не могла насмотреться. Взгляд матери, светящийся ярче солнца. Такой ослепительный, что мне показалось: вокруг вдруг наступила ночь посреди белого дня и есть только одно место чистого света, но я, увы, нахожусь за его пределами.

Как она смотрела…

— Мама, только не надо плакать! Ничего страшного не случилось, я жив, здоров, волосы вырастут, вот увидишь!

Меня так встречать не будут. Даже если вдруг вспомнят хоть что-нибудь. В лучшем случае примут благопристойный вид, случись все на людях. Наедине картинка окажется совсем другая.

— Мама, нам нужно будет о многом поговорить, но сначала…

Штукатурка сыпется. Прямо за шиворот. Наверное, потому что прижимаюсь к стене. Это же только мешает двигаться, надо оторвать спину от каменной терки. Ну да, так гораздо удобнее, и до угла быстрее можно добраться.

— Мама, это мой… Фрэнк? Ты где?

А там ещё один угол. И ещё один. Вблизи собора кварталы просторнее, чем у дома папаши Ллузи, но и здесь можно укрыться, как в лабиринте.

— Мама, со мной был молодой человек. Высокий, темноволосый. Куда он делся, не заметила?

— Да, кто-то был… Извини, Алехандро, я не очень хорошо помню, потому что как увидела тебя, сразу забыла обо всем остальном!

Ну, положим, забыла она обо мне гораздо раньше, да и бог с ним. Неважно. Давно уже неважно.

— Фрэнк!

Меня там нет. В том мире. И я никогда не смогу вернуться с прежним правами. Мне не на что опереться: никакого прошлого под ногами. Вернее, оно как раз где-то внизу, растоптанное и уничтоженное, и все, что я могу делать, это двигаться. Вперед. Вот только моя дорога ещё не проложена ни на милю.

— Фрэнк…

Его голос затихал с каждым поворотом. Как и сбивчивая скороговорка сеньоры Тересы.