Один человек и один город

* * *

Памятуя о полученной от начальства выволочке, я приготовился отказаться от всяческой транспортной помощи, но только зря потратил время и силы: по возвращении на базу выяснилось, что у конторы есть своя развозка. До границы Вилла Лимбо, не дальше, конечно. Но все же ситуация радовала. И настроение было соответствующим. Вплоть до вполне естественной, хотя и не особо ожидаемой встречи.

Все выглядело точно так же, как в ту ночь. Мутные сумерки фонарного света. Беззвучно возникшие на пути фигуры. Вот ножи не блестели, это факт. Потому что сейчас меня не требовалось пугать?

Он отделился от группы и подошел ко мне. Знакомым неторопливым шагом. Эста — Ночной мститель. Заговорил. Тихо, так, чтобы даже окрестные жители остались в неведении относительно темы нашей беседы.

— Знаешь, я не надеялся, что мы станем друзьями. Настоящими. Сразу отбросил эту мысль.

Туманная прелюдия однако. А вот разочарован он на самом деле. И это, наверное, плохо. Для меня.

— Не всем же быть друзьями, да?

Точно, не всем. Но все-таки один нужен точно. Не меньше одного.

— Мы друг другу ничего не обещали. Согласен. Но, черт подери…

О чем-то он печалится. Очень серьезно.

— Зачем ты подкатываешь к моей девушке?

Э, девушке? Той блондинке, что ли?

— Я ни к кому не…

А впрочем, стоит ли оправдываться? Мне поверят? Не думаю. Так может, лучше перейти из защиты в нападение?

— А пусть и подкатывал. Какие проблемы? На красотке не написано, что она — твоя собственность.

Его кулак сжался. Совсем рядом с моим подбородком.

— Для тебя это только забава. Я видел. Ты нарочно, да? Узнал, что мне нравится Глория и…

— От кого узнал? Эй, сеньор Норьега, проснитесь! Меня в этом квартале не привечают, и ты это прекрасно знаешь. Даже соседки-сплетницы замолкают, едва заметят поблизости.

Это, кстати, правда. Те кумушки стихли, как по команде, когда наткнулись взглядами на мою физиономию.

— Если кто-то и виноват в случившемся, то только она сама. Не надо было вырастать такой сладенькой.

Кулак дернулся. К моему носу. Остановился в каком-то дюйме, не больше.

— Не трогай её.

— Ты ещё скажи: не встречайся.

— И скажу!

— Не выйдет. Я учиться хочу. А она как раз учительница.

— Ты…

Пальцы разжались. Эста устало махнул рукой и повернулся. Наверное, чтобы не смотреть на меня.

— Значит, учиться?

— Дело полезное.

— Да уж.

— А потом что будешь делать? Надумал?

— Пойду в политику. Защищать права переселенцев.

Повисла тишина. И Норьега все-таки снова заглянул мне в глаза.

— Шутишь?

— Считай, как хочешь.

Нет, все-таки слишком много надежд он питает в моем отношении. Необоснованных. Надо спустить парня с небес на землю.

— Шучу, конечно. Нам ведь здесь и так хорошо. Еда, вода в наличии. Крыша над головой есть. Хоть работай, хоть пьянствуй без продыха — свободный выбор. А главное… — Я подался вперед и понизил голос: — Главное, что ни первое, ни второе ничего не меняет. Для будущего.

— Эх…

Смешно смотреть, как он всякий раз клюет на одну и ту же наживку. Интересно, отстанет когда-нибудь от меня со своими глупостями?

— Быстро же ты проникся местной атмосферой. Решил, что так будет проще?

— А разве нет?

— Хочешь уподобиться папаше Ллузи? Забить на мир вокруг и собственную жизнь?

— Он не одинок. Взять хотя бы моего напарника по работе. Молодой, не дурак, с характером. И что? Даже учиться читать не хочет. Потому что это ему не нужно. Ни по жизни, ни как иначе.

— Значит, надо все оставить, как есть?

— Люди должны делать выбор сами. Не из-под палки.

— Людям нужно дать возможность выбора. Сейчас её просто нет. Никакой.

Может и нет. Не знаю. У меня ведь тоже было не слишком много свободы. Раньше. Зато теперь — хоть отбавляй!

— Желаю удачи.

На пятом шаге прочь он меня окликнул:

— Почему ты всегда уходишь на полуслове?

Я ухожу, когда слова становятся бессмысленны. Дальше нужны действия. Неважно, какие. Протест. Забастовка. Демонстрация. Митинг. Событие нужно. Что-то, нарушающее привычное течение жизни. Камень в туфле, не дающий покоя.

— Спокойной ночи. О, прости: спокойного дня!

Рассвет подбирался к Вилла Баха медленно. Тащился по моим следам еле-еле, шарахаясь от глубоких теней. И пелена воздуха была все ещё темно-серой, когда я добрался до дома. Такой же грязной, как намерения тех, кто за ней прятался.

Путь к двери оказался отрезан сразу же — широкоплечей коренастой фигурой, которую легче было, пожалуй, перепрыгнуть, чем обойти. Кто-то тяжело задышал сзади, но обернуться, чтобы оценить масштаб неприятностей, я не успевал. Потому что вынужден был сосредоточить все внимание на человеке, лениво отклеившемся от стены и направившемся в мою сторону.

Его было видно плохо: утренние сумерки смазывали черты и детали одежды. Зато хруст молельных четок слышался очень отчетливо.

— Господь завещал нам любить ближнего своего.

Голос не слишком-то подходил к этим словам. Равнодушный, слегка визгливый. Но и повидаться со мной в такой ранний час явился кто угодно, только не священник.

— Но любовь никогда не приходит без боли.

В принципе, развитие событий можно было предсказать уже сейчас. Будут бить. Кандидат в битье — единственный. Я. Полюбопытствовать, в чем причина? А что ещё остается, чтобы потянуть время в надежде…

Да ну. Ерунда. Нет никакой надежды. Эста со своим патрулем далеко. Соседи у меня тихие, в чужие разборки не полезут. Тупик, в общем. Из которого хотелось бы уйти не сильно потрепанным — большего не прошу. Слышишь, Господи?

— И боль всегда оказывается доходчивее слов. Не так ли?

— Это все очень интересно, сеньор. Правда. Но место и время для душеспасительных бесед не слишком удачное. Не так ли?

Незнакомец улыбнулся. Так мне показалось. По крайней мере, раздавшийся звук напоминал смешок или что-то вроде.

— О, я не собираюсь никого спасать! Этим займется Он. Когда придет время.

Ладонь, обвитая четками, указала вверх. В ещё не проснувшееся небо.

— Я всего лишь укажу путь к очищению. И тот, кто способен внять, внемлет.

За спиной почувствовалось движение. Воздух всколыхнулся, по крайней мере.

— Внемлет боли, я правильно понимаю?

Новый смешок.

— И чем же я заслужил ваши труды по… э, наставлению меня на путь истинный?

— Даже самая жалкая божья тварь может огрызнуться. Но умная собака никогда не покажет зубы тому, чьи руки способны дотянуться до палки.

Понятно. Ничего конкретного мне не скажут. Не станут выдавать себя. Но какой-то знак должен быть. Иначе все грядущее избиение бессмысленно.

— А хозяина у приблудной собаки не будет никогда. Как бы она ни ластилась.

Намек на то, что меня некому защитить? Ой, спасибо, а то я не догадывался!

— Жаль только, что собака не знает, какой урок должна запомнить.

Незнакомец зло хрустнул четками. Но все-таки учел моё возражение и пояснил:

— Собака должна знать свое место и не тявкать пустые угрозы.

А, теперь все ясно. Угрожал я лишь однажды. И, как видно, вовсе не впустую, если водитель автобуса спустил на меня своих псов.

Но ситуация осложнилась. Мне ведь теперь не остается ничего, кроме воплощения слов в дело. И думаю, любитель слова божьего это тоже понимает. Значит…

Этот тупик — последний?

Жаль. Чертовски жаль.

— И кто будет моим учителем? Ты?

Ещё одно движение. По левому флангу. Оборвавшееся, когда сверху раздалось спокойное и многообещающее:

— Только дернись — получишь такой загар, что вовек не отмоешься.

Он стоял на балконе своего дома. Полупьяный, как и всегда, заметно пошатывающийся Фелипе Ллузи. И в руках у него, конечно же, была бутылка. С торчащим из горлышка фитилем. А в зубах мой названый отец держал хорошо раскуренную сигару.

— Так что, пошли-ка все вон отсюда. Да поживее!

Если эти люди и были трусами, то самую малость, потому что их вожак с минуту оценивал расстановку сил прежде, чем дать сигнал к отходу. И второе приглашение сверху предназначалось уже мне одному:

— А ты чего столбом застыл? Будешь ждать, пока они вернутся?

По лестнице я поднимался медленно. Словно старался оттянуть разговор. Вернее, необходимость сказать «спасибо» человеку, который только что спас мою жизнь. А когда добрался до комнаты, надобность в разговоре отпала сама собой: папаша Ллузи уже сопел в своем гамаке, любовно прижимая к боку бутылку. Без фитиля, конечно же.

Но поговорить все-таки пришлось.

— Что хотели эти люди?

Она вышла из теней, зябко передергивая голыми плечами. Настороженная. Хмурая. Некрасивая больше обычного.

— Покалечить. Или убить, что вероятнее.

— Почему?

— Имел неосторожность погрозить их дружку.

— «Воцерковленному»? Они не ходят теми же дорогами, что и мы. Ты не мог их встречать раньше.

Ну вот, давайте меня ещё в чем-нибудь обвиним. Особенно в незаслуженном.

— Да мне без разницы, кто. Я предупредил водителя автобуса, что надо работать честно, иначе можно потерять лицензию. И он воспринял меня всерьез. Прислал… Ты видела, кого.

— Они опасные люди.

— И это говорит та, от которой местная шваль шарахается, как от огня? А кстати… Ты же была здесь все это время. Правильно? Почему же не вышла? Глядишь, они бы быстрее испугались и разбежались.

Лил глубоко вдохнула и выпрямила спину.

— Они меня не боятся. И это плохо. Они должны признать истинную силу. И признают!

— Эй! — Я поймал её за плечо. — Куда собралась?

— Есть дело. Появилось.

— А я хотел побыть хорошим хозяином. Предложить тебе кофе, например.

Удар попал в цель: девушка поспешно отвела взгляд.

— Я не хочу кофе.

— Да ты только попробуй! Вкус приходит во время еды, так говорят? Вот мы и проверим.

— Я не хочу кофе!

— А вот я не откажусь. Ладно, не хочешь пить — просто составь компанию. Поболтаем о том, о сем.

— Тебе разве не нужно отдыхать после работы?

Ах, какая забота! Умилительно искренняя.

— Это да. На мешки меня сейчас не хватит. Зато хватит на…

— Пусти!

Она дернулась всем телом. И вырвалась, конечно. Потому что её никто не собирался удерживать.

— В чем дело? Не понимаю. То заявляешь, что я должен считать тебя женщиной, то убегаешь. Ты уж выбери что-то одно, ладно?

— Я выберу. Когда сама захочу.

Вскинула подбородок. Гордо, по-королевски.

— Но ты не должен об этом думать, потому что…

Её пальчик уперся мне в грудь. Примерно туда, где бьется сердце.

— Ты.

Коснулся теперь уже её груди:

— Мой.

И уже откуда-то снизу, от подножия лестницы победоносно прозвенело:

— Я так выбрала!