Один человек и один город

Часть 2.9

Остатки чересчур бодрящего кофе уплыли в канализацию. Вспылили воздух, покружились по раковине вместе с водяными струями и канули в небытие, а я занялся помолом свежей порции. Не для борьбы со сном, о нет! Спать не хотелось. Потому что и так все вокруг воспринималось, как сон. Ночной кошмар, ни за что не думавший заканчиваться.

Страшно было первые несколько минут. Когда незнакомцы выступили из темноты и ещё не обозначили свои намерения. Правильно говорят, что больше всего прочего нас пугает неизвестность. А если к твоему горлу уже приставлен нож, бояться поздно. И совершенно непродуктивно. Особенно учитывая кучу незавершенных дел, начиная с ежедневных гигиенических процедур коматозного друга.

— Тут такое дело, Хэнк… Неприятное. Очень может быть, что я так и не дождусь твоего пробуждения. Да-да, представь себе! Влип. В историю.

Правда, вряд ли она удостоится хотя бы пары строчек в сводке криминальных новостей завтрашнего газетного номера. Или все-таки послезавтрашнего? Хм. Нет, те парни не будут зря тратить время.

— Надо было вливаться. В здешнее общество. Заручаться поддержкой. Если даже у водителя автобуса нашлись решительные приятели, то и я бы справился. Но вся беда в том…

Это обида. Она и только она. Детское глупое чувство, от которого никак не избавиться. Все должно было идти совсем другим чередом. По правилам. По укатанной и ровной дороге. Нельзя было даже предположить, что на ближайшем перекрестке то ли бог, то ли дьявол затеют ремонт именно для меня. И объезд предложат такой, что неизвестно, куда кривая выведет. И выведет ли вообще.

— Надеяться на лучшее, да? Ты бы так поступил. И верил бы, конечно. А вот я не мог. С того самого вечера. До сих пор не верю в произошедшее.

Поэтому и не удивляюсь усугублению ситуации. Почему бы и нет, собственно? Кто обещал, что хуже уже не станет? Небеса и те промолчали.

«Фракционные девиации спонтанно сложившихся общественных формаций» — от одного названия скулы сводит. И лекции были скучнейшие. Хорошо, что факультативные, а не основные, иначе этот предмет я бы никогда в жизни не сдал. В той жизни, прошлой. Новая оказалась полна примеров, которые очень оживили бы не один учебный курс.

— Это очень серьезно, Хэнк. Хотя бы потому, что для моих ночных гостей убить человека не труднее, чем вдохнуть и выдохнуть. Вот ты мог бы представить себе такие ужасы посреди родного города? Я — нет. Правда, и город этот мне не…

Родной — это другое. Давнее, прошлое, почти забытое. В Санта-Озе я никогда не чувствовал себя, как дома. А когда окончательно осознал свои ощущения, все и решилось. Родилось желание подняться поближе к Джозефу, чтобы не жить одной жизнью с городом, раскинувшимся от побережья до гор, а играть в него. Смотреть на коробку с куклами, домиками и машинками сверху. Но оказаться вдруг одной из этих кукол… М-да, замечательная ирония. Вполне себе божественная.

— Все-таки извинюсь. Хоть это и лишнее. Подозреваю, у тебя были на мой счет определенные планы. Изначально уж точно были, не отпирайся! Как и у всех остальных. Но почему ты остался рядом позже, когда… Жаль, что не ответишь. Вернее, жаль, что я, похоже, не узнаю ответ.

Дружба? А что это такое, кто объяснит? Делить на двоих время, действия, мысли и чувства? Да, бывало. Неоднократно. И иногда здорово помогало. Только карие взгляды всегда были слишком темны, чтобы прочитать то, что в них кроется. Слишком глубоки.

— Знаешь, я ведь поначалу боялся местных. На полном серьезе. Там, где прошло моё раннее детство, черными глазами на меня смотрели очень редко. Мать ты видел, отец… Он тоже был ясноглазым, как это называют. И когда я вдруг попал в место, где почти все поголовно…

Помню, не хотел выходить из комнаты. Потому что все вокруг казалось чужим. Непонятным. Враждебным.

— И это продолжалось ещё много лет, Хэнк. Да, я даже на тебя смотрел настороженно. Думаю, ты чувствовал. Не мог не понять. Но не отступил. И не воспользовался, за что отдельное спасибо. Мне вообще нужно бы за многое тебя поблагодарить. Вот только отблагодарить нечем. Но в долгу не останусь, нет. Можешь быть уверен.

Фелипе добудиться не удалось. Попробовал раз-другой и оставил попытки. Судя по количеству недавно опорожненных бутылок, на возвращение в сознание папаше Ллузи требовалось не менее суток, а у меня времени на руках было куда как меньше. На все про все — частично уже израсходованный день.

Вероятность того, что папаша Ллузи прочтет оставленную ему записку, была ничтожной. Возможность, что Лил снова заявится в дом ближе к рассвету, выглядела несколько менее сомнительной, однако умеет ли девчонка читать? Черт её знает. Многим из Низины эта наука и даром не нужна, так что…

— Это твои проделки, Господи? Теперь-то Твои? В первый раз мне никто не дал подготовиться, а сейчас все в полном соответствии с процедурой, да? Предупреждение и запись в ежедневнике. Про встречу, на которую невозможно опоздать. А уж тем более, пропустить.

Позволяешь закончить дела? Спасибо. Но раз уж оказался настолько любезен… Ну да, да! Дай палец — всю руку оттяпают. И я такой же, как остальные. Одно из Твоих чад, и других объяснений Тебе, надеюсь, не требуется?

Несколько строк. Дались они нелегко: переписывал то так, то эдак. Казалось бы, что трудного в составлении завещания? А когда дошло до дела, пришлось поломать голову. И это учитывая, что новых знакомых я успел завести всего ничего! А по правде сказать, сами завелись. Как блохи.

Путеводная звезда соборного купола, парящая над крышами. Пара миль, не больше, по пыльной мостовой — разве это можно назвать настоящей дорогой к храму? Должна быть трудная, изнуряющая, жестокая и беспощадная. Так ведь заповедано небесами? Вернее, земными глашатаями небес?

Тишина. Пустота. Резные дубовые скамьи. Специально ведь привозили дерево с другого континента. Творили на века.

Сидеть неуютно. И непривычно. Ну да, если учесть, что все службы последнего десятилетия я проводил на ногах… Нет, надо напоследок побыть таким, как все. Притвориться, чтобы сделать приятное. Тебе ведь приятно, Господи? Смотреть на моё смирение? Или все равно?

Он тоже вырезан из дерева. Распятый на кресте человек, которого мы возвели в божества. Грандиознее смотрелось бы каменное изваяние. Внушительно и подавляюще. Но нет, высота фигуры скромная. С меня ростом или даже чуть пониже. Если подойти вплотную, покажется, что смотришь на своего соседа. На того, кто мог бы им быть.

— Тебе придется ещё поработать, Господи. За меня. Ну да, а как Ты думал? Я попросту не успею все закончить сам, а у Тебя времени — до самого Судного дня. Справишься, в общем.

Нехорошо, конечно, перекладывать свои проблемы на чужие плечи. На растянутые в напряжении и ощетинившиеся костями. Но просить уже не о чем.

Прощение? Ерунда. Я снова сделал что-то не так и не вовремя, если заслужил прямую угрозу. И каяться поздно: все предельно ясно.

— Это был мой второй шанс, да? Извини, что не воспользовался. Говорят, правда, что бог троицу любит… Нет-нет, не бойся! Мне третья попытка не нужна. Оставь для того, кто по-настоящему достоин. Договорились?

Приятно отправляться в путь налегке. Наверное, так и надо поступать. Всегда. Останется пара задолженных перед девчонкой ужинов, да одинокий, вечно пьяный старик. Они ведь жили без меня, верно? Значит, и дальше проживут. А мне без них будет…

— Вам помочь?

Он умеет подкрадываться. Как хищник. Вполне может быть, что в своем далеком юном прошлом отец Мигель пребывал дальше от Господа, чем я теперь.

— С чего вы взяли, что мне…

— Требуется помощь?

Присел на скамью. Рядом. Осенил себя крестом, глядя на распятие, и что-то коротко прошептал.

— Вы слишком сосредоточены, юноша. Как будто должны что-то решить или сделать. И если в такой момент заглянули в храм… Другой причины быть не может.

М-да, не очень-то хотелось выглядеть озабоченным. Надо было лучше учиться контролировать свою чувства. Теперь уже нет никакой разницы, но все же. Стыдно. За легкомысленные огрехи прошлого, когда думалось, что впереди ещё целая жизнь.

— Помощь… Да, нужна.

— Господняя?

— Ваша, падре.

Удивился. На самом деле.

Ну да, редко кто приходит сюда, чтобы обратиться к человеку. Бог, святые, ангелы и прочие небесные обитатели — куда более желанные собеседники. Хотя бы потому, что слушают молча.

— И что такого могу сделать я, чего не может господь?

— Выступить душеприказчиком.

— О, понимаю!

На лицо отца Мигеля опустилась отрепетированная маска всепрощения и светлой скорби.

— Кто-то из ваших близких сейчас на смертном одре?

— Я.

Он чуть отстранился, словно собираясь внимательно оглядеть меня с ног до головы.

— Простите, но вы не выглядите…

— Больным? Неважно. Существуют сотни других способов ухода из жизни. Особенно не по своей воле.

— Хотите сказать…

— Мы ведь можем считать это исповедью, падре?

Оглянулся. Удостоверился, что в пределах видимости нет больше ни единой живой души. И ожидаемо предложил:

— Было бы намного удобнее пройти в другое место.

В исповедальню? Боже упаси! Никогда там не был и не рвусь. К тому же, скрывать мне нечего. Главное, чтобы падре оставил все нечаянно полученные сведения при себе. От греха подальше, что называется.

— Мне удобнее здесь, если не возражаете. Думаю, Он с удовольствием побудет третьим в нашей беседе.

Мои слова и кивок в сторону распятия заставили отца Мигеля нахмуриться. Не грозно или обвинительно, нет. Растерянно.

— Мне не пристало о таком говорить, но… Странное чувство. Я не помню ни одного человека, который так же, как вы, вел себя в священной обители. И одновременно все это кажется знакомым. Очень знакомым. У вас, случаем, объяснений не найдется?

Хотел бы, чтобы нашлись. Но увы.

— Оставим загадки Ему с Его провидением, ладно? А вот это — для вас.

Я протянул падре плоды своего литературного творчества: сложенный вчетверо лист бумаги.

— А где же печать?

А нету. Не нашлось в доме Фелипе ни одного конверта, который можно было бы заклеить. Но оно и к лучшему.

— Мне она не нужна.

— Но завещание полагается вскрывать лишь после…

— Мне решать, не правда ли, падре?

— Разумеется.

— И я разрешаю. Даже настаиваю: прочтите. Вдруг что-то будет вам непонятно, так я поясню. Пока могу это сделать.

Он посмотрел на меня, потом на бумагу. Вздохнул. Развернул.

— Сеньору Фелипе Ллузи, давшему мне имя и крышу над головой: моё глубочайшее почтение. И пожелание продолжения спокойной жизни.

Надеюсь, она ещё состоится, эта жизнь. По крайней мере, без меня вряд ли у кого-то возникнет необходимость досаждать старому пьянице.

— Эстебану Норьеге: извини, что не сложилось. И удачи.

Не слишком «государственное» пожелание тому, кто работает над изменением политической обстановки, но почему бы и нет? Может, он правее всех прочих. То есть, на самом-то деле — левее, только правда его — правдивее.

— Девушке по имени Лил: похоже, ты сделала неудачный выбор. В будущем выбирай осмотрительнее.

Возможно, у неё просто нет других вариантов. И такое бывает. Но с её энтузиазмом случится много хороших шансов. Даже сомневаться не стоит.