Один человек и один город

Часть 1.15

Как и положено любым громоздким техническим устройствам, чувствительным к условиям окружающей среды, аппарат для снятия биомагнитной матрицы располагался в подвальном помещении и выглядел динозавром. Особенно по сравнению с элегантной сталью и сплавами монстров научно-технического прогресса, которыми оснащались банковские службы. Там всего-то и требовалось, что прилечь в удобное кресло и прикрыть глаза, позволяя миловидной девице невесомо поработать пальчиками над твоим телом. Здесь же…

Никаких девушек, конечно. Мужчина. Давешний техник, безуспешно пытавшийся обнаружить сведения обо мне в самой полной изо всех информационных баз.

— Опять внеурочная работа? — ворчливо, но беззлобно поинтересовался он, обращаясь к Эсте.

— Нет, на этот раз все официально и добропорядочно!

Бумажка из моей руки перекочевала в узкую ладонь техника. Тот сверился со списком на мониторе и кивнул:

— В два счета сделаем. А ты пока раздевайся!

Я не против. Только что-то не вижу поблизости специального костюма.

— Ну чего застыл? Да не надо полностью: до пояса оголись, и хватит.

Суть грядущей процедуры была мне понятна и знакома давным-давно, но расхождение в деталях приготовления… Немного пугало, пожалуй.

— Подержи. И натяни, чтобы легло плотнее!

Замызганная трафаретная пленка. Хорошо, если протертая салфеткой после последнего применения.

— Будет немного холодно.

Это называется немного?! Показалось, что распыленные крупинки индикаторной смеси вонзились в грудь иглами. Правда, неприятные ощущения быстро улетучились. Потому что кожа и тоненький верхний слой мышц под ней заметно онемел. На груди и на спине. По замкнутому контуру.

— Только не пробуй потом отдирать. Само рассосется.

Неужели было трудно завести несколько комбинезонов? И не пришлось бы пачкать тело всякой мерзкой химией. А впрочем… Много ли человек проходит через эту комнату за год? А в день и того меньше, если верить Службе социального надзора. Рождаемость падает. Не настолько стремительно, чтобы нужно было хвататься за голову, но тенденция уже очевидна. Правда, на мой сенаторский век народу вокруг хва… Хватило бы. А ровесникам Джозефа и вовсе не о чем волноваться.

— Встань туда!

Небольшая площадка, условно огороженная чуть ли не веревочным леером. О, и правда, веревка. Крученые натуральные, а потому лохматящиеся волокна.

— Повернись. Да, направо!

Чтобы не видеть ваши лица? Пожалуйста. Не очень и хотелось.

— Я скажу, когда закончу. А до тех пор просто стой спокойно.

Можно было бы поспорить, что при снятии матрицы как раз стоять не рекомендуется, ввиду возможного возникновения различных побочных эффектов, но я опоздал. Вернее, техник врубил свою шарманку без предупреждения. Налицо полное отсутствие хороших манер и уважения к клиенту. Претензию составить, что ли?

Сначала всегда приходит легкость. Когда напряженность наведенного поля снижается до приборного нуля. Разброд ощущений. Свобода, но вовсе не та, которую хотелось бы заполучить в свое пользование.

Теряется опора. Внутренняя. Ты все так же чувствуешь пол под своими ногами и воздух в своих легких, видишь ту же стену, что и минутой ранее, только теперь все это словно находится в другом мире. Словно тебя насильно оторвали от привычного бытия. Оно ещё здесь, вокруг, рядом, его даже можно коснуться, а вот обратного касания не произойдет. Мир никуда не исчез, это ты стал другим. Прозрачным. Если раньше реальность замечала тебя, сейчас все наоборот, а стало быть, ей нет никакого дела до…

К счастью, паника длится считанные секунды: «молли» не отлынивает от работы. Каждый вдох снова сближает тебя с миром. До столкновения, за которым наступает равновесный покой. Потом техник возвращает все назад, но не останавливается на отметке естественного фона, а движется дальше. К максимуму. Моему личному.

Теперь опоры становится слишком много. Словно каменеешь на глазах. И волны окружающего мира начинают биться в тебя, как в прибрежные скалы, потому что ты становишься помехой на их пути. Неожиданной и раздражающей.

Они давят, только твоё тело твердеет быстрее, чем усиливается натиск. Кажется, вот-вот расколешься. Прорастешь алмазными иглами и разлетишься на кусочки. Но спасение приходит. Наверное, за последнее мгновение до конца.

— Все, готово.

Датчики отщелкиваются, и я слышу эти звуки сквозь гул крови в ушах, а значит, все хорошо.

— Эста, можно тебя на минутку?

Они шепчутся за монитором. Вернее, шепчет техник, а Норьега слушает. Внимательно.

— От меня больше ничего не требуется?

Обе головы рассеянно поворачиваются в мою сторону.

— Нет, процедура окончена, можешь идти.

Я и сам знаю, что могу и чего не могу. Россыпь данных, считанных с контура, до сих пор слегка сдавливающего грудную клетку, обработана и отправлена в долгое путешествие по базам. Прописывается она автоматически, но для подтверждения каждой операции все равно требуется участие оператора, так что пройдет около суток прежде, чем смогу без боязни подтвердить свое новое имя. Или немногим больше, учитывая дряхлость местной аппаратуры.

— Пошли дальше.

Новое приглашение? Куда ещё?

— Пошли-пошли!

Поднимаемся на пару этажей выше. Коридор — брат-близнец того, с кабинетом тетушки Флори. Дверей точно столько же, и открыты… Все, кроме одной, к которой мы и направляемся. Новенькая табличка «Инспектор социальной службы»? Пожалуй, теперь кое-что начинает расставляться по местам.

Комната стандартная. На хозяина и одного посетителя, не больше. Но здесь для последнего хотя бы есть стул.

— Присаживайся, пока я все оформлю.

Великодушное разрешение. И своевременное, потому что мышцы начинают мелко подрагивать. Они всегда реагируют на стресс медленнее сосудов, но это и к лучшему: зачем нам лишние спазмы по всем фронтам?

Эста обращается с электронной техникой куда ловчее своей родственницы. На уровне хорошего секретаря. Не отличного, но вполне достойного для работы с руководителями среднего звена. Вечная спутница Джозефа, строгая и стойкая, как кремень, Клара дала бы моему новому приятелю приличную фору, и все равно пришла бы на финиш первой. Я всегда невольно любовался её пальцами, порхающими, как бабочки. А заодно жалел, что мне эта работница никогда не достанется.

— Можно вопрос?

Вообще-то, такой тон скорее полагался бы мне, а не хозяину кабинета. Слишком натужно-вежливый для парня, гуляющего по ночам в подозрительной компании.

— Конечно.

Он не поднял взгляд от монитора, произнося с легкой завистью:

— У тебя хорошая матрица.

— Ты спрашиваешь?

— Очень хорошая, как сказал Хосе.

А для того, чтобы это выяснить, прогнал меня по всему допустимому диапазону. Увлекся, так сказать.

— Что ты имеешь в виду?

— Он не даст ход своим выводам, не волнуйся. Иначе…

— Иначе?

Эста наконец-то посмотрел на меня. Глаза в глаза.

— Ты ведь не просто так жил в богатом доме, да?

И надеялся, что проживу там ещё очень долго. А может, переберусь в местечко поуютнее.

— Не понимаю.

— Да брось! Все ты понимаешь! — хлопнул он ладонями по столу. — Только не скажешь. И я теперь догадываюсь, о чем ты молчишь. Но почему? Зачем? Не лучше ли было заявить о своих… о своем… Экспертиза бы подтвердила. Дальше — да, понадобилось бы много денег, для полной уверенности, но он, скорее всего, не стал бы продолжать.

— Продолжать что?

— Установление родства. Признал бы. И ты получил бы все, что тебе…

Причитается. Ага.

— Зачем ты бережешь его чувства? Он-то не подумал о твоих, когда выставил на улицу.

Скучно живешь, парень, если придумываешь сказку на пустом месте. Хотя, есть в кого: вспомнить хотя бы словоохотливую тетю Флори.

— Или это была она, а не он? Такое случается редко, но все же… Женщина, отказавшаяся от собственного ребенка, не заслуживает пощады.

Я тоже так думаю. Или думал. И спуску матери не давал. А теперь даже обвинениями переброситься не с кем.

— Не понимаю!

— Я сказал то же самое, помнишь?

Он принимает всю эту историю близко к сердцу. Интересно, почему? С виду у Норьеги не определишь нежную и ранимую душу. Или правильно говорят, что внешность обманчива? На свой счет не уверен.

— Кто-то из родителей подарил тебе «молли», с которой ты… Можешь все, что захочешь! Да если об этом узнают женщины Низины, способные родить, все они выстроятся в очередь под твоими окнами!

Это-то и страшно. Не хочу проходить отцовским путем. Потому что знаю, куда он приводит.

— Есть шанс, что мой секрет так и останется секретом?

— Но ты мог бы…

— Я не могу сделать то, чего действительно хочу. Вот что важно. И осеменить соглашусь единственную женщину во всем мире. Если найду такую.

Он недоумевающе смотрел на меня, наверное, с минуту. Потом тряхнул головой, что-то буркнул, то ли в свой, то ли в мой адрес, и вернулся к работе. Постучал по клавишам, время от времени останавливаясь на сверку данных. Потом встал из-за стола и подошел к стенному шкафу.

Кодовый замок на дверцах предполагал, что внутри находится нечто важное, но я увидел на полке, которая интересовала Эсту, всего лишь карточки, похожие на кредитные. Одна из них прошла через щель допотопной кодировочной машинки и была вручена мне. Почти торжественно.

— Вот.

— Что это?

— Твоё удостоверение. Номер из общего страхового реестра.

— Зачем оно вообще нужно? Любой сканер…

— Без него в Лимбо будут проблемы. Таков порядок. Право на посещение, работу и все прочее. Право зарегистрированного гражданина.

Почему мне раньше никогда не доводилось слышать об этом? Официально организованная резервация какая-то получается, а не среда наибольшего благоприятствования. И могу поклясться, сенатор тоже не имеет полного представления о том, что происходит у него прямо под носом.

— Такую маленькую штучку легко потерять. И что тогда? Я снова всего лишусь?

— Обратишься в муниципалитет за новой.

— Каким образом, интересно? Я же не смогу сюда прийти, сам только что сказал.

— Зато ко мне сможешь. Домой. Я живу в Низине.

— А работаешь здесь?

Эта часть города — нечто среднее между верхом и низом. Лестничная площадка, с которой можно подняться выше или упасть. Но если выбрался в Вилла Лимбо, да ещё получил работу в городских службах, значит, купил выигрышный лотерейный билет. А потом у счастливчика непременно загорается жадный огонь во взгляде и день ото дня растет желание двигаться вперед, не оглядываясь на прошлое. Помню, как Карлито задирал нос, когда встречал на улице кого-то из знакомых, кому повезло меньше… А ведь он был всего лишь прислугой. Зато жил там, на склонах. Вот и Эста вполне мог бы перебраться из Низины. Куда-нибудь подальше.

— Я люблю свою работу. И дом свой тоже люблю.

— Так он для тебя дом или все-таки якорь?

Что, не ожидал ответного удара? Не все тебе одному нападать, целя в слабое место.

— Я люблю свой дом.

Прозвучало скорее упрямо, чем искренне.

— А я свой — нет.

— Это я уже понял.

— Работа обязывает? Требует определенного места жительства? Но тут-то возможностей больше. И знакомства совсем другие. Полезные. Снял бы квартирку поближе к центру, подружился с соседями… Или жалование пока слишком маленькое?