Один человек и один город

* * *

— Долго же ходят молодые ноги! — пожурила нас Мари, встречая на пороге комнаты.

Пока мы добирались домой, мамбо времени зря не теряла: по воздуху плыл аромат кофе и каких-то трав, в сумерках занавешенных окон горели звездочки свечей, тонких и толстых, успевших заплакать пол молочно-белым воском.

— Все готово, можно начинать. И час подходящий, хоть и не ночной.

— Спасибо.

— Что-то не вижу желания, дети. Куда оно вдруг запропастилось? Потеряли по дороге?

Лил шмыгнула носом, предоставляя право ответа мне. Вернее, обязанность.

— Ничего не выйдет, сеньора. Сейчас, по крайней мере. А может быть, вообще никогда.

— Ай-ай-ай! Не используй это дурное слово, не стоит. «Никогда» не существует, у любого события есть срок.

— Простите. Возникла одна трудность. Проблема. Обстоятельство, которое… Я не знаю, что с ним делать, вот и все.

— Но его можно описать словами? — ласково улыбнулась мамбо.

— Конечно.

— Так скажи, а я послушаю.

Лил плюхнулась в кресло, подтянула колени к груди и уткнулась в них носом.

— Мы можем попросить духа уйти и все прочее. И может быть, он даже согласится. Только это ничего не изменит. Вернее, тело обратно не изменится.

— Почему ты так в этом уверен?

— Вы сказали, что духи видят этот мир сердцами. Но дело в том, что если конкретно этот смотрел сердцем Лил…

Вздох из кресла. Глубокий.

— Он не видел, куда именно идет.

— Кажется, начинаю понимать, — кивнула Мари. — Нельзя собрать что-то из черепков, если не знаешь, каким оно должно быть.

— Да, сеньора.

— И только это тебя останавливает?

— А разве этого мало?

Она подошла, сжала в ладонях моё лицо, чуть наклоняя к себе.

— Пусть одно сердце и было слепым, но второе… Неужели второе тоже закрыло свои глаза?

— О чем вы говорите?

— Он твой друг. Ты знаешь его. Это немало.

— Но я не умею разговаривать с духами.

— Зато духи, как оказалось, охотно говорят с тобой. Помнишь? — Мари убрала одну ладонь от моей щеки, показав след ожога. — Их недолго приходится упрашивать.

Не знаю, чем был тот разговор. Наваждением? Спектаклем? Злой шуткой? Неважно. Повторять почему-то не хочется.

— Твой лоа отметил тебя много лет назад. Возможно, ещё до рождения.

Так же, как Лил? Ситуация же обратная, насколько понимаю: не моя мать ходила по мужчинам, а отец оказывал услуги женщинам. Хотя…

Проникновение организмов все равно происходило. Обмен жидкостями, например. И точно так же крупицы многочисленных «молли» могли какое-то время оставаться в теле моего отца. И похоже, повлияли на его собственную матрицу: сумасшедших в роду Дюпонов не было, если верить семейным хроникам. А я появился на свет как раз на пике отцовской «карьеры» жеребца-осеменителя.

— Тебя услышат. Непременно услышат, — пообещала мамбо.

Хорошо, пусть. Но что я могу им сказать?

— Расскажи, каким он был, каким ты его видел всякий раз, когда встречал, каким… О да, каким хотел бы видеть — тоже.

— Считаете, это будет честно? Личные ощущения всегда субъективны и…

— Ты можете сделать только то, что можешь. Так постарайся же изо всех сил!

Все это выглядело ловушкой. Зыбучим песком, ступив на который, уже не сделаешь ни шага в сторону. И в то же время это было заманчиво. Захватывающе даже.

— Пусть девочка соединит вас.

— Соединит?

— Подойди сюда и дай ему свою руку, — велела Мари.

— А без этого никак? — хмуро уточнила Лил.

— Слезы, сладкие, горькие — просто вода, губы — бездна, откуда приходит беда, взгляд скользнет и сбежит, не оставив следа, только пальцы не лгут никогда, — пропела мамбо.

Девчонка нехотя вылезла из кресла.

— Вот, присядьте тут, оба. Дальше пола ведь не упадешь.

— А что, намечается ещё и падение?

Мне не стали отвечать: занялись барабаном. Тонким, шириной чуть больше ладони. Шлепок, шлепок, шлепок. Как шаги по полосе прибоя.

Ладонь Лил пугливо легла в мои, готовая отдернуться в любую секунду. Неужели все так страшно? Я же сказал, что не трону. Не поверила? Потому что вспомнила и решила, что знает, с кем имеет дело?

— Его руку тоже возьми, — шепот мамбо выплыл из ритма незатейливой музыки и снова растворился в нем.

Скрюченные, темные, как угольки, пальцы — за них девчонка взялась куда как смелее. А потом закрыла глаза.

— Духи слышат вас…

Огоньки свечей вдруг слились в единое слепяще-белое марево, и я тоже зажмурился.

Духи, значит? Что ж, пусть слушают.