Один человек и один город

* * *

Я вспомнил, что так и не забрал мусор, только когда увидел машину. И Хозе у кабины, нервно подкидывающего на руке монтировку.

— Кто кричал?

— Забудь.

— Она?

— Просто обожглась. Бывает.

— А орала так, будто с головой в костер окунулась.

Очень может быть. Однако если напарник слышал крик, то и все соседи в округе должны были насладиться коротким ночным концертом. Высыпать на улицу, начать задавать вопросы… А никого ведь не видно. Тишина, покой и всеобщая благодать. Ну, тут одно из двух: либо местные давно привыкли к образу жизни мамбо, либо пошло и примитивно боятся встревать в чужие неприятности.

— У женщины не все в порядке в черепке. Рано или поздно покалечится. Или вообще убьется. Куда смотрит социальная служба, интересно?

— Куда-куда… В сторону. Здесь все отводят глаза: так надежнее.

— Веришь в колдовство?

Хозе сунул монтировку под сиденье и поднялся в кабину.

— Да залезай уже! А то на обед не успеем. Лично я не хочу с пустым животом ещё полночи шататься.

— Тебе и не придется.

Новость о смене режима работы напарник воспринял неоднозначно. Возможность проводить больше времени с девушкой его, конечно, порадовала, но факт нежданно свалившегося муниципального заказа насторожил. Казалось бы, какая разница простому работяге, где, что и когда делать, а вот поди ж ты…

Я невольно задумался, пока шел домой. О странном, почти необъяснимом, но стойком недоверии к действиям высокого начальства. Этому ведь должна быть причина, правда? Тому, что простое поручение, спущенное с уровня городских властей, вызывает не желание добросовестно его исполнить, а наоборот, тормозит мыслительные процессы.

Саботировать никто не пытается, слава богу. Хотя бы потому, что это все-таки чревато наказанием. Но энтузиазма нет. Если бы Эста принес свои бумажки не из-за меня, а просто в силу обстоятельств, скажем, в рамках общей разнарядки, Долорес явно не торопилась бы пускать их в работу. Тянула бы весь возможный срок. Весь вопрос, почему?

Что-то нелепое и неважное, на что никогда нет желающих? Вряд ли. Общегородские нужды не могут быть совсем уж бессмысленными. Максимум казаться таковыми, как вещь, равно необходимая всем. Когда проблема конкретная и персонализированная, она, конечно, более понятна. По крайней мере, не возникает вопросов, решать её или нет. А вот если речь идет о общественно значимых вещах, отношение мигом становится другим. Меня же лично это не волнует, не затрагивает, не мешает, не отвлекает, не приносит убытков, не раздражает? Ну и бог с ним. Значит, само как-нибудь наладится.

Плохой признак, кстати. Подобные настроения говорят о хрупкости существующего общества. Если народ начинает воспринимать обращения властей враждебно…

Точно. Так и есть. Отсюда и настороженность, и медлительность, и отсутствие энтузиазма. Потому что власть — враг. Ну, на худой конец, просто неприятный сосед, от которого невозможно избавиться, но и от помощи которому почти всегда удается отвертеться. Или помочь так, чтобы лишний раз не обращался.

В принципе, все понятно. Естественно даже. Как можно рассчитывать на народную любовь, если город перегорожен непреодолимыми барьерами? Ладно бы только физиологическими, так ещё и мораль задействована. Стихийно, совершенно бесконтрольно сложившаяся, что самое страшное.

Интересно, сенатору в голову хоть раз приходили такие же мысли? Не уверен. Результатов-то не заметно. Значит, думает по большей части о чем-то другом. О семье, например. О доме…

Но уж точно никогда не задумывается о поиске места для сна!

Это было ожидаемо. Предсказуемо даже. И все равно, обнаружение Лил в кресле положительных эмоций не вызвало. Несмотря на всю невинность спящего личика.

Наверное, во владениях папаши Ллузи кровати водились. Одичавшие, конечно. Отвыкшие от своих обязанностей напрочь. Или гамаки. Вот только ползать по дому впотьмах, когда на отдых остались считанные часы до рассвета, было глупо. Неэффективно. Впрочем, ложиться спать на полу — ещё хуже. А поскольку в моем распоряжении имелись только два реальных варианта, но каждый предполагал кооперацию…

Я подвинул Хэнка. В конце концов, лежанка позволяла уместиться и вдвоем. К тому же, получалась экономия на одеяле: парень все ещё был горячее, чем считается нормальным. И я вполне сладко спал, привалившись спиной к живой печке.

Пока прямо надо мной не заорали. Примерно с той же степенью ужаса, что и ночью. И женским голосом, разумеется.

— Что случилось?

— Ты… ты… ты живой?!

Она тряслась всем телом. Натурально, от кончиков пальцев до макушки.

— Ты… я вдруг подумала, что… что ты…

Увидев парочку неподвижных тел на кровати? Хм. Хотя, с кем не бывает спросонья? Мне тоже иногда мерещилось всякое разное. Только без криков.

— Надо было где-то лечь, вот и все.

— Да… конечно, надо…

— Кресло ты заняла. А я пришел поздно, не хотел разбудить весь дом.

Вот зачем объясняюсь, а? Правильнее было бы выволочку устроить.

— Ты всегда здесь спишь?

— За Хэнком надо присматривать, так что — да.

— Извини.

Во взгляде раскаяния нет. Даже намека. Ну ладно, хорошо хоть, что сделала вид, будто сожалеет.

— Ничего. Только будь добра, найди себе другое место. Договорились?

— Я могу спать здесь. И присматривать. Если разрешишь.

Вот упорная… Ну зачем ей это?

— Я умею ходить за больными, не волнуйся. А ты тогда сможешь лучше отдыхать.

Вы только посмотрите, какая заботливая! Нет, малявка, зная, что все твои действия всегда направлены на извлечение личной выгоды, поостерегусь принимать такие «подарки».

— Не нужно. Это моё дело.

Я должен быть рядом, когда он очнется. Только я один.

— Ну, как хочешь.

Обижается Лил всегда искренне и красочно, этого у неё не отнимешь. Но почему-то возникает стойкое желание не приголубить, а шлепнуть. Пониже спины.

— Выбери себе комнату, какая понравится. У тебя же должно быть свое пространство?

— Свое — что?

— Место, где хозяйничать будешь ты одна.

— Я знаю такое место.

Смешно и странно видеть на почти детском лице гримасу, куда более подходящую зрелой женщине. Немного пугающе, если быть совсем уж честным.

— Я о других местах говорю!

— Я, правда, уже взрослая. Вот сегодня же схожу и возьму справку.

Этого мне только и не хватало: усугубляющейся с каждой минутой серьезности намерений.

Как же тебе сказать, девочка, что я за себя-то толком не могу отвечать и не знаю, чего ждать от будущего? У тебя все ясно, все просто. Твой мир не переворачивался с ног на голову, отсекая возможности и надежды.

— Сын.

О, вот и папаша пожаловал. Крик разбудил? Наверняка.

— Пойдем-ка. Есть разговор.

Ага, сейчас получу честно заслуженное. За двоих. Ладно, сон все равно испорчен, да и за окнами потихоньку светает.

— Ты привел в дом женщину?

Сама привелась, вообще-то. Моё участие в процессе свелось к минимуму. Но раз уж виноват, отвечу.

— Как видишь.

Фелипе прошелся вдоль стены, скользя взглядом по бутылочным горлышкам.

— Ты серьезно настроен?

— В смысле?

— Она пришла на одну ночь или…

— Боюсь, что задержится. Надолго.

Остановился. Уставился на закрытую дверь. Где-то там за ней кое-кто наверняка навострил шаловливые уши.

— С этим есть проблемы? Тогда говори сразу. Я подумаю, что можно сделать.

Тишина.

— Если что-то не так, уйду. По первому же тре…

— Нет.

Папашин голос прозвучал как-то необычно. То ли потрескивая, то ли дребезжа.

— Не надо никуда уходить. И женщина пусть остается.

Он нагнулся, поднял с полу одну из бутылок, в которой ещё плескалось достаточно темно-янтарной жидкости.

— С утра пораньше начинаешь? Может, все-таки подождешь чуток?

— У меня сегодня праздник, какой бывает только раз в жизни.

— Что ещё за праздник?

— Мой сын стал мужчиной.

Он это серьезно? Какой, к черту, сын? Между нами было заключено натуральное коммерческое соглашение, а не…

Глаза Фелипе Ллузи подозрительно блеснули, когда он повернулся.

— Благодарю тебя, Господи.

Содержимое бутылки уместилось в один глоток.

— А ты иди, иди… Она уж заждалась, наверное.

Лил, и правда, сгорала от нетерпения, пританцовывая у лестницы. Странно, что не подошла к комнате ближе. Испугалась?

— Что он сказал?

— Ничего страшного.

— А все-таки?

— А что ты бы хотела услышать?

Она куснула губу. Похоже, уже не в первый раз.

— Я ему не понравилась, да? Я знаю, что никому не нравлюсь. Но я буду хорошей хозяйкой, обещаю! Ты же знаешь! Буду смотреть за домом, готовить, сти…

Судя по настроению папаши Ллузи, привлекательность и прочие качества моей «избранницы» не имели ни малейшего значения. Вообще. Главное, что была она. Девушка. Впрочем, Лил лучше об этом не сообщать.

— Все хорошо. Он не против.

— А ты?

Вот же чертовка! Почему она так ловко догадывается, о чем я думаю?

— Будем считать это союзом. Дружеским.

— И все?