Полет миражей

Глава 7. Расплавленный рай

Солнце только клонилось к закату. Вокруг стояла неизменная, до боли знакомая тишина. Не было ни жужжания суетливых насекомых, ни вскриков заблудших животных. Тяжелые стебли растений неопрятно свисали с разрушающихся стен. Кое-где бетон раскрошился до самого основания. Зелень этих мест уже давно приспособилась к тому, что приходится бороться с останками мертвого города за право на свое существование. Это ей удавалось очень хорошо. Гораздо лучше, чем конкурировать с иссушающим временным потоком. Давление времени не выдерживал даже покрытый ржавчиной металл.

Оранжевое зарево смешивалось с густым, мясистым цветом кожистых листьев. Солнце прорывалось сквозь широкий проем полуоткрытых Южных Ворот Птоломея, контрастируя с тенью, отбрасываемой от стен. Воздух казался стерильным, свежим и неестественно неподвижным. В нем не чувствовалось ни пыли, ты каких-либо запахов. Только бодрящая влажность.

Анноэф Ффо пришел один. Тело усиленного симбионта дрогнуло у него на плече, но мужчина даже не обратил на это внимания. Анноэф уже давно не потакал имевшейся много лет назад привычке. С тех пор многое изменилось. В особенности, он сам.

Созерцая гостя своим проливным, искрящимся светом, город ждал. Ффо решил не заставлять хозяина сомневаться в его намерениях и минул полуразрушенные исполинские ворота. Веселый смех нарушил привычную в этих местах мертвую тишину. Где-то отдаленно заиграла музыка. Старая, затертая пленка воспоминаний включилась в сознании планеты.

Праздник Ясеня. В воздухе возникли деревья, только начинающие наливаться своей цветущей красотой. Ранняя весна отмечала пятьдесят вторую годовщину волны первой колонизации. Радостный народ шел, неся на плечах маленьких детей. В их крохотных ручонках развивались разноцветные флажки. Планета только начала жить.

Блестящая мишура сыпалась с неба сплошным пестрым потоком. Полупрозрачные призраки ликовали, поздравляя друг друга с первыми солнечными днями. Они проходили сквозь растения и развалины, порою, полностью утопая в останках города. Мелодии песни, теряющиеся в аплодисментах толпы, иногда проваливались в окаменелую тишину, а иногда помехи, похожие на треск белого шума. Он отдавался эхом в пространстве мертвого города.

Жуткое чувство оцепенения посетило бы любого, оказавшись он в эту секунду посреди потока неосязаемых фантомов. Но только не Анноэфа. Мужчина улыбался. Марс жил воспоминаниями, и он не торопил его в выражении собственных эмоций.

Солнце постепенно разливало кроваво-красное зарево по горизонту. Образы потихоньку таяли, растворяясь в уходящей жгучести оранжевого заката. На месте исчезнувшего потока людей возник еще один призрак. Маленький мальчик радостно кому-то махал, сжимая в руках круглый леденец. Ребенку что-то мешало сорваться с места, и ему оставалось только биться о невидимую преграду. Прозрачное стекло окна, так и не воспроизведенное на пленке памяти, мешало выбежать навстречу долгожданному гостю.

— Здравствуй, — не переставая улыбаться, прошептал Анноэф. — Я тоже скучал.

За пять лет здесь многое изменилось. Непосвященный взгляд увидел бы только больше зелени, да увеличившиеся число развалин. Для скользящих время текло иначе. Иначе формировались события, и иначе воспринимались все изменения. Каждый новый стебель имел значение. Сердце аномалий было перекрестком множества миров. В сердце аномалий скользящий мог видеть варианты бытия, существующие параллельно с основной веткой реальности. Это были погрешности, помехи в общем потоке жизни, сформированные из-за путешествий во времени. Анноэф был спокоен: Марс не позволил бы такого, если б не знал, что это нельзя исправить. От судьбы не уйти. Время — жесткая величина. Оно устраняет любые искажения.

— Поможешь мне? — тихо спросил гость. — Я чувствую, она здесь.

— Гав! — призрак золотистого ретривера, весело виляющего хвостом, начал кружиться вокруг Анноэфа.

Тот понял намек, позволив увлечь себя подальше от ворот.

— Не так быстро, — через метров триста мужчина начал запыхаться, уже совсем не поспевая за резво бегущим питомцем.

Золотистый ретривер и не думал останавливаться, пробегая сквозь многочисленные валуны, окутанные густыми лианами. Он был лишь воспоминанием, а воспоминания слышать не могли.

Остановившись перевести дыхание, Анноэф согнулся и упер ладони в колени. Внезапная дрожь прошла по пропотевшему телу. Словно ведомые электрическим разрядом, волосы на бледных руках начали вставать дыбом. Стремительно желтеющая под ногами трава тут же превращалась в прах. Упавшие в теплый чернозем семена мгновенно давали ростки, начиная новый цикл жизни.

— Зачем же нужно было меня гонять? — с досадой посетовал Ффо.

В метрах пятнадцати от Анноэфа золотистый ретривер остановился, пытаясь догнать собственный хвост. Весело лая, он то резко замирал, то снова начинал кружиться.

— Очень смешно, — осуждающе покачал головой мужчина, но все же улыбнулся, — Я оценил.

Когда-то в далекой молодости трудно было поверить в то, что планета способна на подобные вещи. Порою, причудливые метаморфозы воспоминаний не укладывались в рамки никакой логики. Со временем Анноэф просто привык. Планета — не человек. Загадки ее недр были недоступны даже скользящим.

Рост и гибель растений ускорились. Густой, кое-где и вовсе непроходимый покров травы, лиан и колючих кустарников буквально на глазах рассыпался в прах. Подчиняясь неумолимости разрушающей силы увядания, они истончали свои стебли и растворялись в воздухе. На долю секунды Анноэфу показалось, что он вдохнул густую пыль, имеющую острый привкус смерти. Через мгновение все исчезло, бесследно растворившись в легких временника. Марс не трогал своих любимчиков.

Серые камни, освободившись от безмолвных объятий растительности, начали вгрызаться в землю, смешиваясь с песком и белыми тонкими костями. Некоторые из них становились мелкими и гладкими, словно галька. Чернозем под ногами стал светлеть, превращаясь в твердый сухой грунт. Блуждающее искажение пространства начало показывать свою мощь, применив свое самое грозное оружие — время. Марс открыл аномалию.

Когда временник сел на холодную землю, солнце уже почти спряталось за горизонт. Предусмотрительно включив внутренний подогрев одежды, Анноэф сделал глубокий вдох: скоро станет совсем зябко. Пронзающее время и пространство сознание оставит тело, которое могло замерзнуть насмерть. Повелевая временем, Птоломей оставался неизменен в одном — ночи его были обжигающе холодны.

— Я готов, — рассек тишину громкий, решительный голос.

Напрягшись всеми своими щупальцами, симбионт отчаянно заерзал под кожей. Начало сводить суставы. По телу прошлась резкая боль прямо перед тем, как сознание Анноэфа провалилось в забытье минувших столетий.

Первый год вспять — всего лишь мгновение, прикоснувшееся к ресницам дуновением легкого ветерка. Поверхность век начала торопливо подрагивать. Образы минувшего проносились перед глазами так быстро, что Анноэф не успевал даже понять увиденное. События безвозвратно выпадали из поля зрения, оставляя в душе тягучую тоску по утраченным судьбам. Боль… Время текло вспять.

Десять лет, двадцать… Пятьдесят.

— Будь осторожен.

— Я верю тебе, Марс.

— Даже у тебя есть предел, Анноэф.

— Покажи мой предел.

— Сначала я покажу тебе мое прошлое.

«Вихрь проносится мимо, устрашая своим мощным потоком. Дыхание сперло. Слышу. Нет, знаю. Он движется на меня, стараясь закружить в смертельном хороводе из песка, пыли и камней. Желание стихии забрать мою жизнь настолько велико, что ему невозможно сопротивляться. Да и незачем. Я сам пришел сюда, чтобы отдать одну жизнь, а взамен получить тысячи. Страха — нет. Он улетучился тогда, когда Ты провел сквозь меня бесконечность. Смерть может сломать, иссушить и уничтожить, но она бессильна перед тем, кто дал ей жизнь. Она не сможет выпить бесконечность, как и этот вихрь не выпьет мою историю.

Я отдал жизнь, чтобы родиться в новом времени. Я вижу то, что Ты хочешь мне показать. И не отвернусь.

Хаотичный набор картин мелькает не перед глазами, образы бьют по всем способам ощущать. Тебе они важны, а, значит, и мне».

Тяжелая поступь тигра не вызывает ни единого звука под мягкими, широкими лапами. Черные, неровные полоски колышутся в такт волнам на толстой шкуре. Горячее дыхание обжигает своей опасностью.

Не знал, что здесь водились тигры. Они тебе нравятся?

Сто пятьдесят лет вспять. Я теряю связь с самим собой. Марс, останови меня, когда придет время.

— Оно у нас еще есть.

В твоих картинах ни одной Тени.

И много красок.

Странный карнавал из потока людей в цветастых одеждах поглощает меня, и я теряюсь в толпе. Лица мужчин раскрашены толстыми красно-белыми полосами, на их головах возвышаются уборы с большими пятнистыми перьями. Они что-то кричат. Я не могу разобрать, что. Женщины в пышных платьях смеются. Некоторые из них удерживают детей, чтобы те не убежали на большую дорогу. Туда, где всадники оседлали целый табун пепельных лошадей с длинными гривами. Крик усилился и стал похож на протяжный боевой клич. Люди веселятся, горят факелы, повсюду дым от костров и столы, заставленные вкусной едой.

Двести десять лет вспять.

Резкий, приятный запах ударил в нос. Не могу его понять… Могут ли пахнуть отблески на поверхности моря? Или свет, прорывающийся сквозь облака? Или вибрация крыльев стрекозы, пронесшейся мимо… Марс, ты меня пугаешь.

Двести тридцать лет вспять.

Мысли начали путаться. Образы — сливаться.

Где я? Равнина Хейл. Трава неспешно колышется под бодрящими, неугомонными ветрами. Не могу увидеть больше ничего вокруг. Пространство смазалось, превратившись в разноцветные перламутровые пятна, будто свет исказился через толщу несовершенного стекла.

Что это? Дерево? Росток, прорывающийся сквозь сплошную подушку травы. Стою сверху, и смотрю под ноги. Крошечный дуб так хочет жить… Ты же дашь ему шанс? Я прошу.

Годы утекают сквозь пальцы.

— Он будет жить. И это — твой предел.

— Неужели все?

— Просыпайся. Иначе — смерть.

Обратный отсчет, словно невидимая рука, рванул назад, не оставив и шанса закрепиться в грезах. Пытаясь дотянуться до тусклого солнца, дерево под ногами зашелестело крохотными листочками и начало быстро расти. Когда за несколько мгновений оно вытянулось ввысь на целый метр, Анноэф открыл глаза. Он не хотел просыпаться. Он готов был остаться в памяти планеты навсегда.

На горизонте зачиналась тонкая полоска рассвета. Безумная погоня за давно минувшим окончилась. Очнувшись от забытья, Анноэф уже знал свой предел.