10000 лет во льдах

Мы свернули на территорию и вошли в дом. Когда мы вошли в гостиную, навстречу нам поднялась дама, которую доктор представил как свою жену. Она сразу же после этого опустилась на диван, с которого встала, чтобы встретить нас. Я сразу понял, что миссис С. была во власти самой безжалостной и безнадежной из всех болезней – чахотки. Я также мог видеть, что она сохранила следы того, что когда-то было замечательной красотой утонченного и интеллектуального порядка. По ходу нашего разговора он незаметно перешел от знакомства к рассмотрению духовной философии в целом и тайны будущей жизни. Дама свободно и откровенно говорила на эту тему, спокойно размышляя о своей приближающейся смерти, которую доктор признал себя бессильным предотвратить. Флорида, Италия, Мадейра – все было испробовано, но они только замедлили, а не предотвратили приближение неумолимой разрушительницы. Затем, как часто бывает в таких случаях, миссис С. выразила желание мирно уйти из жизни в обстановке, которую она любила, и что это желание исполнялось с согласия врача, убедительно показало, что он тоже считал этот случай недосягаемым для человеческой помощи. Отмечая нежную заботу и внимание, с которыми доктор раскладывал подушки и выполнял те сотни маленьких безымянных действий, которые диктует только привязанность, для своей больной жены, я не мог не задаться вопросом, как и многие другие бесплодно делали, о таинственном положении, которое не позволяет нам знать, являются ли эмоции и привязанности – это просто случайный механизм момента, или устойчивые и нетленные сущности, которые имеют бесконечно более длительное существование, чем формы материи, с которыми они теперь ассоциируются. Наконец я встал и ушел, провожаемый до двери доктором С., который повторил свое обещание более подробно изучить тему, которую я приходил обсудить, в будущем.

Прошли месяцы, в течение которых я больше не посещал спиритические собрания, и я больше не попадался на пути доктора С. Фактически, наша встреча полностью выпала из моей памяти, когда несколько дней назад о ней внезапно вспомнил, получив следующую записку:

"863-я улица, январь 1883 года.

Дорогой сэр:

Вы, несомненно, помните, как встретились со мной и сопровождали меня до моего дома в прошлое воскресенье августа. Затем я обещал объяснить вам свои взгляды на предмет спиритуализма. Теперь я готов выполнить это обещание. Я особенно прошу вас прийти ко мне домой сегодня вечером, как можно раньше. Поступая так, вы можете возложить на меня длительные обязательства, поскольку у меня есть очень важная личная причина желать вашего присутствия. Завтра будет слишком поздно; и если вы не сможете быть у меня дома сегодня вечером к шести часам, пожалуйста, дайте мне знать, получив это, с посыльным.

Искренне ваш,

Стивен С."

Даже если бы у меня была назначена помолвка, серьезность письма доктора побудила бы меня отказаться от нее, но поскольку я не был помолвлен, я немедленно отправил посыльного, сказав, что мне доставит большое удовольствие принять его приглашение. Соответственно, шесть часов застали меня у входа в особняк доктора. Я позвонил в звонок, и дверь открыл он сам. Он, очевидно, ожидал меня. Он тепло пожал мне руку и повел в гостиную, где в камине уютно горел огонь и где я во время моего предыдущего визита был представлен его жене. Я заметил ее отсутствие и сразу же поинтересовался ее здоровьем.

– Миссис С., – серьезно ответил доктор в ответ на мой вопрос, – с прискорбием должен сообщить, что она при смерти. Я не думаю, что она продержится до конца ночи.

Я воздержался от каких-либо комментариев по поводу этого необычного сообщения, хотя я не мог не чувствовать внутреннего удивления от того, что доктор выбрал такое время, как настоящее, для объяснения своих взглядов на предмет спиритизма. И тайна не уменьшилась от размышления о том, что он, возможно, сделал это обещание только предлогом для обеспечения моего присутствия, чтобы помочь ему присматривать и успокаивать свою умирающую жену в ее последние часы, поскольку я не принадлежал к медицинской профессии и не был близким другом семьи, и обстоятельства исключали предположение, что мое присутствие требовалось в каком-либо качестве простой обычной помощи.

Доктор, казалось, угадал, что происходит у меня в голове.

– Я предполагал, – сказал он, – что вы будете удивлены моим внезапным и срочным приглашением сегодня, в связи с тем, что я только что сказал вам. Дело в том, что я хочу, чтобы вы были свидетелем, – он сделал ударение на последнем слове, – и свидетелем в двойном смысле. Я хочу, чтобы вы стали свидетелем процесса, который состоится сегодня вечером, и как человек, и как критик. Ваше критическое замечание для себя, ваше личное для меня. Сегодня вечером могут произойти события, которые могут потребовать вашего появления и дачи показаний в суде. Без таких доказательств я бы сильно рисковал. Я выбрал вас по ряду причин, о которых мне нет необходимости сейчас упоминать. Готовы ли вы оказать мне услугу и в то же время получить информацию о самой глубокой и жизненно важной проблеме, которая может быть поставлена перед человечеством, а именно о существовании индивидуального разума после смерти; или, выражаясь обычным языком, о бессмертии человеческой души?

Сказать, что я был поражен этой речью доктора, вряд ли выразит состояние моих чувств. Оказывала ли близкая смерть жены (как это часто бывает) тревожное влияние на мозг, вызывая череду фантастических идей на тему, наиболее близкую к нему в данный момент? Или доктор, в конце концов, и на самом деле был энтузиастом в области спиритизма? Один взгляд на серьезное, доброе лицо передо мной и ясные глаза, которые проницательно смотрели в мои, убедили меня, что первая из этих теорий, во всяком случае, не подкреплялась внешне. Что касается второго, у меня не было возможности определить в настоящее время.

– Я абсолютно готов, – сказал я, – и буду рад засвидетельствовать все, что вы пожелаете, хотя я не совсем понимаю ваш намек на суд. Конечно, я буду возражать против того, чтобы быть свидетелем чего-либо, что может показаться противоречащим моим представлениям о том, что правильно.

– Я клянусь вам своей честью, – серьезно ответил доктор, – что, хотя то, что вы можете увидеть, будет совершенно беспрецедентным как по действию, так и по результату, я не буду делать ничего, кроме того, что вполне допустимо для человека науки, и ничего неподобающего джентльмену.

– Простите мою нерешительность, – ответил я. – Я буду рад помочь любым способом в этих условиях.

Когда я закончил говорить, доктор открыл дверь и повел меня в другую часть дома. Когда мы проходили мимо, я заметил, что воздух пропитан особенно резким запахом химикатов, но я приписал это тому факту, что доктор, вероятно, готовил лекарства в своей собственной лаборатории. Вскоре мы подошли к двери, которую доктор открыл и жестом пригласил меня следовать за собой. Я оказался в просторной и богато обставленной комнате, очевидно, принадлежавшей леди, и без труда узнал в бледной и изможденной фигуре, полулежавшей на кушетке у камина, леди, которой меня ранее представили как жену доктора.

Она вытянулась во всю длину, с откинутой на подушку головой и закрытыми глазами. К моему удивлению, она была элегантно одета в белый атлас.

– Это ее свадебное платье, – объяснил доктор приглушенным голосом, когда мы бесшумно приблизились к кушетке. – Это было ее особое желание, чтобы операция проходила в этих условиях.

"Операция!" – подумал я. – "А! Это все объясняло. Доктор намеревался провести новую операцию – возможно, опасную; и он хотел получить мои показания на случай, если все обернется не так, как он ожидал. Но почему так, если операция была законной? Это может быть законным и в то же время новым, и его стремление к секретности может возникнуть из желания скрыть его modus operandi35 от своих коллег – практикующих врачей." – Такое решение вопроса казалось удовлетворительным.

Пока я так размышлял, доктор склонился над женщиной, очевидно, прощупывая ее пульс. Теперь он встал в вертикальное положение и сказал:

– Настало время, когда мы должны начать наши приготовления. Я должен попросить вашей помощи, чтобы привести мою жену в положение, необходимое для операции. Мы должны отнести ее туда.

Отодвинув драпировку, открылось странное зрелище. С левой стороны на полу был установлен большой продолговатый стеклянный резервуар, примерно семи футов в длину, трех футов в ширину и столько же в глубину. Я видел похожие сосуды, используемые в качестве аквариумов. Внутри этого сосуда был помещен стол, состоящий из длинной узкой плиты из листового стекла, установленной на подставках из того же материала.

Похожая плита из листового стекла служила крышкой резервуара, из верхней части которого выступала стеклянная воронка, соединяющаяся со столом из того же материала, который шел перпендикулярно вниз почти до дна резервуара, его конец погружался на два или три дюйма в бесцветную жидкость, которая уже была там. Эта трубка и воронка находились у левого конца резервуара, в то время как на правом конце было другое устройство: два стеклянных столика, похожих на тот, который я только что описал, спускались от крышки на ту же глубину, но не одинаково. Один спускался всего на несколько дюймов в корпус резервуара и там удлинялся гибким продолжением из индийской резины, заканчивающимся перевернутой стеклянной чашей; в то время как другой, с аналогичным окончанием, опускался на полтора фута от дна. После выхода из крышки эти трубки были согнуты под прямым углом и вытянуты в сторону другого стеклянного сосуда, почти аналогичного первому во всех деталях, за исключением того, что его наибольший диаметр проходил вертикально, а не горизонтально, другими словами, он стоял торчком, а не лежал плашмя на своей длинной стороне. От концов этих столов отходили провода, один из которых заканчивался примерно на полпути от верха до низа резервуара, другой – примерно на восемнадцать дюймов выше. Теперь я мог видеть, что эти провода протянулись через столы к горизонтальному резервуару, а их другие концы выступали из стеклянных чашек терминала. Мне хватило нескольких секунд, чтобы заметить эти детали, которые, хотя и были необъяснимы для меня, в то же время были рассмотрены механически, очень просто.

Доктор, отодвинув занавеску и критически осмотрев аппарат, попросил меня помочь ему снять массивную стеклянную плиту с верхней части резервуара. Сделав это, он вернулся туда, где лежала его жена, поцеловал ее и, положив руку ей под плечи, попросил меня взять ее за нижние конечности, чтобы мы могли поднять и перенести ее в другое место. Под его руководством мы бесшумно подняли бесчувственное тело с кушетки и отнесли его в альков. Все еще следуя его указаниям, мы вместе подняли бездыханное тело за борт резервуара и аккуратно положил его на стеклянную пластинку, которая лежала на дне, врач поместил лоб непосредственно под нижнюю стеклянную чашку, о которой я упоминал ранее, в соприкосновении с ней. Затем я помог ему поместить массивную плиту, которая служила крышкой, на верхней части резервуара. Сделав это, доктор с пристальным вниманием осмотрел резервуары, в то время как я молча стоял рядом, ожидая, что произойдет. Вскоре одна мысль поразила меня самым сильным образом. Эта леди не была мертва. Ей собирались сделать операцию. Эти два факта, о которых я знал, я узнал от доктора. Но был и другой факт, о котором я также знал, и это было то, что эта живая женщина теперь была заперта в герметичном резервуаре, и что рано или поздно, если воздух не будет обновлен, она неизбежно задохнется. Я сообщил о своем заключении врачу.