10000 лет во льдах

– Вы совершенно правы, – серьезно согласился он. – Человек или животное при обычном состоянии здоровья быстро задохнулись бы в таких условиях. Но леди перед вами умирает. Ее количество вдохов не превышает трех в минуту. Мои знания о подобных случаях говорят мне, что задолго до того, как запасы воздуха в этом резервуаре иссякнут, она умрет от истощения.

– Умрет от истощения! – повторил я в ужасе. – Что вы имеете в виду? Какова же тогда природа операции, которую, по вашим словам, вы собирались провести, чтобы спасти жизнь этой женщины? Почему вы не продолжаете это делать?

– Я не говорил, что собираюсь делать операцию, чтобы спасти жизнь леди, – медленно возразил доктор, сделав акцент на последних словах. – На самом деле, операция начнется только после ее физической смерти.

– Тогда, сэр, – сказал я, – я считаю, что вы меня обманули. Вы воспользовались моим предполагаемым невежеством или моим предполагаемым безразличием к таким вопросам, чтобы заручиться помощью, которую вы нигде не могли бы получить для своих нечестивых экспериментов. Но вы просчитались в выбранном человеке, сэр. Меня не волнует, являетесь ли вы представительным человеком в медицинской профессии. Я знаю только, что вы действуете крайне бесчеловечным образом. Я знаю только, что эта дама еще не умерла, и что вы, по вашему собственному признанию, ждете ее смерти, чтобы провести, я пока не знаю какие, бесчеловечные эксперименты над ее безжизненным телом. Но я не буду помогать или поощрять вас в них, и я не буду их свидетелем. Напротив, я немедленно приму меры к прекращению и расследованию этого дела, – и я направился к двери.

– Остановитесь! – крикнул доктор. – Не прикасайтесь к этой дверной ручке, или вы покойник. Я ожидал, что что-то в этом роде может произойти, и, соответственно, принял меры предосторожности, чтобы подключить дверную ручку к полностью заряженной вторичной батарее, когда мы вошли. Смотрите! – и он провел железным стержнем, изолированным стеклянной ручкой, рядом с дверной ручкой. Быстрая вспышка, которая прошла от одного к другому, убедила меня, что я нахожусь в тюрьме, более надежной, чем Бастилия, и охраняемой неподкупным и неумолимым надзирателем.

– И теперь, – сказал доктор, – когда вы видите глупость и фатальность дела, которое вы собирались предпринять, я надеюсь, что вы больше не будете прерывать меня в ходе этой операции. Я не смею ни на мгновение покинуть мою жену. Я повторяю заверение, которое я дал вам раньше, что ничто не будет сделано, порочащее репутацию врача или джентльмена, и я прошу вас поверить этому. Никто, кроме узколобых и развращенных, не может поставить под сомнение мои мотивы или неправильно истолковать мои действия. Поверьте мне, что все, что я ценю больше всего в жизни, в этот момент лежит немым и неодушевленным в этой хрустальной шкатулке, и что бы вы ни увидели, это делается от всего сердца и только для ее блага.

И он снова занял свою позицию, пристально и серьезно наблюдая перед резервуарами.

Мои сомнения еще не были побеждены, поскольку события и обстоятельства вечера были не из тех, что вызывают душевную легкость и уверенность. Я заметил, однако, что окна квартиры были надежно закрыты решетками и засовами и, насколько я знал, могли быть защищены тем же невидимым и смертоносным средством, что и дверь. Поэтому я чувствовал, что с моей стороны было бы глупо попытаться общаться с внешним миром, из-за обстоятельств дела, и поэтому решил собрать всю свою моральную энергию в противовес тому, что не соответствовало моим врожденным представлениям о том, что было правильным в действиях самого доктора.

Из глубоко субъективного я мгновенно стал остро объективным. Я оценил экстраординарную ситуацию, в которой я оказался. Передо мной умирающая женщина – бледная, истощенная, неживая; запертая в герметичном прозрачном саркофаге и одетая, словно в насмешку, в свое свадебное платье. Рядом со мной степенный, интеллигентного вида мужчина, давно перешагнувший жизненный рубеж средних лет, наблюдающий, спокойно, но серьезно: наблюдающий, следящий – за чем? Я сам, жертва обстоятельств, вовлеченный, пойманный в ловушку свидетель, я не мог предсказать, сколько ужасного или незаконного меня ждет, но совершенно бессилен сделать больше, чем протестовать.

Вскоре я обнаружил, что напряженная бдительность доктора становится заразительной. Я тоже начал наблюдать за фигурой передо мной с жадным любопытством, хотя и без малейшего представления о том, почему я это делаю. Я начал размышлять о значении и назначении резервуаров, трубок и проводов, которые я видел перед собой. Внезапно вспышка света метнулась от конца нижнего провода в вертикальном резервуаре к концу верхнего. Вспышка была точно такой же, как та, которую я только что видел, прошедшей от дверной ручки к изолированному стержню. Доктор вздрогнул и схватил меня за руку.

– Вы видели эту вспышку? – спросил он сдавленным голосом. – Вы знаете, что это значит? Тело, которое лежит перед вами, мертво. Дух, который оживлял его, покинул его. Теперь он находится в другом резервуаре.

Теперь мне пришло в голову, что я имею дело с сумасшедшим, и с самым опасным типом сумасшедшего, потому что в его безумии определенно был метод. Я никогда раньше не был в подобном положении, но я читал, что лучший способ действий в таких обстоятельствах – симулировать согласие с идеями и капризами сумасшедшего. Побег был невозможен, как я уже намекал ранее, и помешать этому человеку, несомненно, означало бы спровоцировать рукопашную схватку с перевесом в его пользу, ибо разве безумцы не обладают сверхчеловеческой силой и мужеством? Я постоянно слышал об этом, поэтому я решил действовать осмотрительно и стремиться руководить, а не принуждать.

– Вы уверены, – спросил я, – что дама мертва? Не лучше ли нам более внимательно изучить тело, чтобы прийти к абсолютной уверенности? Не лучше ли вам послать за другим врачом? Предположим, я пойду и приведу доктора Б. Он живет всего в квартале отсюда. Я не задержусь ни на минуту.

Я также читал, что сумасшедшими можно управлять, отвлекая поток их мыслей, и поэтому предпринял эту попытку.

Доктор пристально посмотрел на меня на мгновение, затем сказал:

– В этом нет необходимости. Вы можете безоговорочно доверять моему диагнозу, что моя жена мертва. Даже если внешний вид тела не был достаточным доказательством этого факта, электрическая вспышка, которую мы только что наблюдали в другом резервуаре, рассеивает все сомнения.

– Как так? – спросил я.

– Просто потому, что душа, дух, разум, жизненный принцип, называйте это как хотите, это ни больше, ни меньше, чем форма, модус той силы, которую мы называем электричеством.

– Тогда кто вы? – спросил я, увлеченный серьезностью этого человека и вынужденный верить, вопреки себе, что в странной атрибутике, которую я видел перед собой, должен быть какой-то смысл. – Кто вы? Спиритуалист? В чем смысл всего, что я здесь вижу?

– Спиритуалист? Да. Материалист? Да. Каким бы странным это ни казалось вам, я являюсь и тем, и другим. Дух – это действительно и воистину не что иное, как форма материи. Не может существовать ничего, что не было бы материальным. Это просто наша слепота и невежество, которые проводят различие между материей и духом. Душа – это просто индивидуальное электричество – интеллектуальная вторичная батарея, если хотите, хранилище жизненного принципа, способное использовать и контролировать все формы сосуществующей материи. Вы сразу поймете причину, по которой я использую исключительно стекло в конструкции всего аппарата. Идеальная изоляция, конечно, необходима, чтобы предотвратить утечку тонкого принципа внутри.

И доктор шагнул внутрь алькова.

– Теперь я должен, – продолжал он, отодвигая занавеску и открывая на возвышении третий резервуар, также стеклянный и наполненный какой-то бесцветной жидкостью, – я должен немедленно приступить к операции.

Сказав это, он ввел в отверстие в верхней части приподнятого резервуара конец изогнутой трубки, которая лежала на полу у стены, поместив другой ее конец в воронку на верхней части резервуара, в котором лежало тело его жены. Затем он снял пробки с концов трубки, и, поскольку она ранее была заполнена жидкостью, содержимое верхнего резервуара начало перетекать в нижний через образовавшийся таким образом сифон.

Дюйм за дюймом уровень жидкости в нижнем резервуаре поднимался – вверх по ножкам стеклянной плиты, на которой лежало тело, вверх по бокам самой плиты, пока она не начала хорошо обтекать форму тела. Поскольку сифон был около двух дюймов в диаметре, хватило всего нескольких минут, чтобы перелить содержимое одного резервуара в другой, и к тому времени, когда тело было полностью погружено, а жидкость поднялась на несколько дюймов над лицом и примерно на дюйм от чашки с гибкой трубкой в конце, врач извлек сифон из воронки. Теперь я был настолько поглощен тайной того, что я видел, что забыл о своих прежних опасениях. Я пристально смотрел на горизонтальный резервуар передо мной. Вскоре с поверхности жидкости поднялся беловатый пар. Он поднимался со всех сторон, как туман поднимается с океана. Он двигался вялыми извилинами, проникая, пронизывая и делая непрозрачным чистое, пустое пространство над жидкостью. В то же время – мог ли я поверить своим глазам? – стало очевидно, что тело тает. Белое атласное платье уже исчезло, а открытые части тела приобрели глубокий желтый оттенок. В этом не было никаких сомнений, тело быстро разъедалось каким-то мощным химическим веществом. Я почувствовал слабость и тошноту от этого зрелища и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза.

– Нам нет необходимости присутствовать на этом этапе операции, – сказал доктор, задергивая занавеску перед альковом. – Разложение и растворение шокируют наши чувства, потому что мы бессознательно распознаем в них деградацию жизни, а жизнь – наше бесценное достояние. Но как бы мы ни скрывали тайну, будь то в недрах земли, в камере крематория или в ванне с разъедающей кислотой, достигается один и тот же результат – а именно, разложение тела на простые элементы. Я могу добавить, что в том способе, который я сейчас использую, нет ничего нового. Он был открыт несколько месяцев назад итальянским ученым, профессором Паоло Горини из Лоди, и способен полностью уничтожить человеческое тело за двадцать минут, по цене восемь франков, основным используемым ингредиентом является хромовая кислота.

Теперь я мог понять, почему доктор желал моего присутствия с юридической точки зрения, поскольку, если то, что он заявил, было верным, и расследование должно быть начато в связи с исчезновением его жены, мои показания будут самыми важными. И все же я не мог понять цель такого избавления от мертвого тела. Обстоятельства были, мягко говоря, подозрительными, и можно было бы предположить, что к такому распоряжению прибегли в целях сокрытия и уклонения от надлежащего расследования причины смерти. Соответственно, я изложил свои взгляды на этот вопрос.

– Я прекрасно осознаю, – ответил он, – истинность того, что вы говорите, но сейчас не нужно опасаться на этот счет. Опасность, которую я предчувствовал, заключалась в утечке электрической энергии – иначе духа – через какую-нибудь щель или несовершенное соединение в первом резервуаре, когда она выходила из тела, и до того, как она окончательно поселилась во втором. Хотя, как я уже объяснял вам, дух – это индивидуализированная электрическая энергия, он все же в какой-то мере подчиняется законам, которые управляют электричеством абстрактно. Хотя между моей женой и мной было определенно согласовано, что жизненно важный элемент должен перейти из резервуара, где ее тело подверглось физической смерти, в соседний резервуар, где должна была быть завершена его восстановление в примитивной форме, и хотя подходящий проводник в форме этого нижнего провода, который проходил, как вы видели, от области ее головы до внутренней части второго сосуда, был устроен чтобы облегчить эту передачу, все же могли быть и, скорее всего, были электрические воздействия, степень которых я не мог определить, за пределами первого резервуара, готовые оказать непреодолимое притяжение на элемент внутри, если бы у них была какая-либо возможность сделать это. Не случилось. Кристаллический отсек был идеальным изолятором. Вспышка света, которая, как вы видели, прошла от одного провода к другому, около получаса назад продемонстрировала, что дух моей жены все еще был хозяином самого себя.