10000 лет во льдах

В течение первых десяти дней мы наблюдали мягкую и благоприятную погоду, и наш точный расчет, а также увеличивающееся склонение Полярной звезды показали, что мы приближались к островам, когда мы столкнулись с одним из тех тайфунов, которые отнюдь не редкость в Китайском море. К тому времени, когда ярость шторма иссякла, нас отнесло далеко на восток над водами Тихого океана – как далеко, у нас не было возможности установить. В отсутствие хронометра и календаря было невозможно даже приблизительно определить долготу.

Исходя из высоты солнечного меридиана, я определил, что мы находимся примерно в двадцати градусах к северу от экватора; кроме того, судя по приблизительным расчетам, ближайшей землей на нашем предполагаемом курсе были Сандвичевы острова.

Во мне было сильное желание вновь посетить Калифорнию и узнать все масштабы катастрофы, свидетелем которой я стал с воздушного шара. Не прошло и нескольких дней, как восточный горизонт превратился в длинную полосу облаков, и я без труда узнал очертания гор Прибрежного хребта к югу от города Монтерей. Вид берегов, мысов, белого прибоя залива был совершенно знаком, а коричневая окраска равнин и горных районов была именно такой, какой можно было ожидать в это время года.

В море не было кораблей. Не было видно ни одной морской птицы; и белые и блестящие дома на обоих концах залива не напоминали о Монтерее и Санта-Крусе. Вместо этого, беспорядочные руины, казалось, отмечали места этих хорошо известных городов. Во второй половине следующего дня мы увидели Золотые ворота. Это был спокойный и безоблачный день – такой день, который год назад вызвал бы бесчисленное количество машин на океанский пляж. Мы медленно плыли на север, мимо того места, где когда-то был Океанский дом. Внезапный поворот берега привел нас к дому на скале, или, скорее, к тому месту, которое он когда-то занимал, поскольку никакого здания не было видно. Очертания Морской скалы поднимались из воды, белые брызги разбивались о ее борта, но блестящая колония птиц, которые когда-то резвились там, исчезла.

Не было заметно никакой разницы в голом и красновато-коричневом виде утесов, возвышающихся над входом в залив. Это правда, что не было видно никаких признаков живой растительности, но это было нормально для Калифорнии в летнее время. Наше судно направилось к гавани и поравнялось с Форт-Пойнтом. Никакая жестокая бомбардировка не могла бы создать зрелище более полного разрушения. Огненный жар, который не смог расплавить камни, тем не менее, смог раскрошить строительный раствор и цемент в порошок, и бесформенная груда кирпича, сквозь которую то тут, то там проглядывала масса железа, была всем, что осталось от этого прочного сооружения, когда-то ощетинившегося тяжелыми пушками. Офицерские казармы и казармы Пресидио представляли собой похожее зрелище запустения. Алькатрас также был разрушен, в то время как от домов и улиц, которые покрывали холмы между Президио и городом, почти ничего не осталось.

Наконец, мы обогнули Блэк-Пойнт и оказались на виду у города. Разрушения, обрушившиеся на массивные кирпичные укрепления, с удвоенной силой затронули деревянные конструкции, составлявшие большую часть улиц. Были очерчены только линии самых широких магистралей. Те, что бежали на восток и запад от причалов к холмам, были неразличимы. Груды обугленной древесины продемонстрировали масштабы и интенсивность пожара. Причалы были сожжены почти до кромки воды, однако верхушки свай показывали, что сейчас прилив был ниже, чем во время катастрофы. Похоже, корабли разделили общую судьбу, поскольку не было видно ни одного судна, хотя залив с его островами и берегами, обрамляющими его, выглядел так же нормально, как и всегда.

На закате мы бросили якорь в реке примерно в миле от того, что когда-то было городским пляжем, Дчиамдчам и я решили утром сойти на берег и осмотреть разрушенный город. После наступления темноты я расхаживал по палубе, когда мое внимание привлекло зрелище со стороны города. Там, в самом центре, среди руин, сиял и мерцал свет. Я мысленно попытался определить его местонахождение и пришел к выводу, что он возник в районе улиц Монтгомери или Керни, а также на линии Калифорния или Пайн. Мое удивление еще более возросло, когда я вскоре увидел второй, но гораздо более тусклый свет, выходящий из первого и медленно удаляющийся от него. Затем этот свет прекратился, светил несколько минут и, наконец, исчез. Очевидно, рассуждал я, эти огни указывали на присутствие людей.

Соответственно, на следующее утро мы с Дчиамдчам покинули борт корабля в нашей единственной лодке и высадились там, где раньше стояла паромная станция Окленда, у подножия Маркет-стрит. Пришвартовав лодку к остаткам сваи, ранее принадлежавшей одному из пирсов, мы перелезли через обломки железнодорожных контор и смогли прочно закрепиться на берегу. Открытая площадка перед офисами компании, где различный городской транспорт сходился к конечной остановке, представляла собой пространство, сравнительно свободное от мусора, но линии всех улиц, идущих в сторону города, от Сакраменто до Пасифик, были буквально загромождены и оказались непроходимыми из-за обугленных и бесформенных руин. Одна только Маркет-стрит, из-за ее большой ширины, была пригодна для пешехода, хотя даже на этой широкой магистрали каменные блоки от высоких складов, которые когда-то украшали ее, требовали либо перелезать, либо обходить их.

Мы продвигались вперед, как могли, Дчиамдчам и я, пока не достигли пересечения с Монтгомери-стрит. Здесь наше дальнейшее продвижение было остановлено гигантской массой каменной кладки, которая когда-то составляла отель "Палас". Такое нагромождение ужасного и неописуемого беспорядка, которое было здесь свидетелем разрушения одного из самых больших зданий на земле, вселило смятение в душу даже философского Дчиамдчама. Материал, из которого был построен огромный прямоугольник, обрушился на площадь не менее двух акров, загромоздив не только его собственную территорию, но и окружающие улицы на многие ярды. Массы обугленной мебели и ржавого железа были разбросаны по разнородной куче, в то время как то тут, то там жуткий скелет, казалось, пытался освободиться от своей обременяющей могилы, или череп без плоти насмешливо ухмылялся сквозь почерневшую оконную раму, как отвратительная картина из рамы. Даже когда мы смотрели, внезапный провал рушащегося фрагмента спугнул из их логовищ орду гладких и усатых крыс, которые смотрели на нас острыми глазами, как будто не решались, рискнуть ли напасть. Жизнь, такой, какой она была, очевидно, сохранилась в некоторых формах, наиболее подходящих для остроты случая – ужасная пародия на доктрину выживания наиболее приспособленных.

С болью в сердце и содрогаясь от этого зрелища, мы резко повернули направо и, как могли, ощупью пробирались по линии Монтгомери-стрит. Мимо того, в чем я узнал несколько колонн масонского храма на углу Пост-стрит; мимо места, где когда-то стоял Лик-хаус; мимо бесформенных груд кирпича и камня, которые когда-то принадлежали отелю "Оксидентал" и кварталам Расс-Хаус, мы приблизились к пересечению Пайн-стрит.

Тут мое внимание привлек странный звук. Я остановился, чтобы прислушаться. Это был обычный, монотонный, глухой, звенящий звук. Я слышал это тысячи раз прежде, и это взволновало мою душу. Я схватил Дчиамдчама за руку и потащил его дальше через кучу мусора, которая лежала перед тем, что когда-то было кварталом Невада. Когда мы добрались до вершины кучи, я увидел зрелище настолько необъяснимое, настолько не соответствующее моему окружению и моим предвзятым представлениям о том, чего я мог ожидать, что я замер и потерял дар речи. Там, прямо на развалинах банка в Неваде, я увидел двух мужчин в обычной одежде шахтеров, один сидел на удобном блоке и опирался на кирку, другой стоял и орудовал тем же орудием под звуки, которые я уже слышал.

У меня вырвался невольный возглас удивления, на который мужчины посмотрели вверх. Их изумление было равно нашему собственному, и взаимные объяснения были вполне естественны. Похоже, что эти люди работали на смене на уровне четырнадцати сотен футов в одной из шахт Комстока в день кометной катастрофы. На рассвете, когда жара стала еще более невыносимой, с поверхности был дан сигнал шахтерам подниматься. Эти двое мужчин в то время работали в отдаленном штреке и не услышали сигнала. В полдень они обнаружили, что их товарищи пропали, но не мог угадать причину. Оказавшись в шахте одни, они подали сигнал, чтобы их подняли. На их сигнал не обратили внимания, и на следующий день, сильно встревоженные, они с риском для жизни взбирались по веревке с уровня на уровень, пока не выбрались на поверхность. Ничего, кроме трупов погибших и разрушенных зданий, не встретилось их взгляду, и они не могли объяснить состояние вещей никакими естественными средствами. Их спасла сама случайность, что их забыли в шахте; потому что жар там, всегда удушающий, не был существенно усилен на такой глубине под поверхностью земли.

К тому времени, когда они вышли, стихийный кризис миновал. Сбитые с толку, они побрели дальше, чтобы найти страну, наполненную смертью. Инстинктивно они искали горы и нашли на более высоких склонах Сьерра-Невады охотничью хижину, которая пережила таяние вечных снегов. Они также обнаружили, что еще несколько существ, подобных им, пережили то, что, как они теперь поняли, было природной катастрофой, хотя они, конечно, не могли иметь ни малейшего представления о ее масштабах. Они питались в течение зимы корнями и наземными животными, которые были защищены снегом. К счастью, была найдена картофельная грядка, защищенная таким же образом.

В начале года они отправились в Сан-Франциско, где, несмотря на ужасные окрестности, ими овладела давняя страсть к добыче полезных ископаемых, и они решили исследовать подвал банка в Неваде, полагаясь на удачу, чтобы в дальнейшем использовать то, что они могли бы найти. Но они не могли жить без еды, и теперь несколько месяцев ушло на поездки в горы, чтобы добиться результата в виде цветущей картофельной грядки на том, что раньше было садом миллионера. Едва мы прибыли, они начали копать и сразу же предложили нам равные доли в добытых слитках, если мы поможем им, а затем вывезем их.

Необычный рассказ этих людей убедил меня в том, что, в конце концов, разрушительные последствия пожара были не такими масштабными, как может показаться на первый взгляд. Было бы, однако, утомительно рассказывать об исследованиях, которые мы провели в этой и других странах. Общий результат был тем же, хотя детали, конечно, менялись в зависимости от условий. Достаточно сказать, что сегодня, на расстоянии десяти лет от того катастрофического дня, летом 1893 года, земля снова улыбается и расцветает, хотя это улыбки и цветы дикой природы. Наших мужчин и наших женщин меньше, но они проще, красивее и выносливее. Наши домашние животные и выращиваемые культуры следуют тому же правилу. У нас нет ни искусств, ни наук, потому что они нам ни к чему. Дчиамдчам и его братья-монахи отказались от аскетизма ввиду новых требований жизни, и хотя мы не следуем сформулированной религии и не имеем законов, мы все хорошие, потому что нет никакого интереса быть плохими. УТОПИЯ, 1893 год.