Поговорим о детях. Причём начистоту

И в заключение, как уже сложившийся атеист, хочу сказать, что быть неверующим сложнее, чем верить в какого-то Бога.

Итак, мирно жить рядом атеисты и верующие могут. Примеров этому в прошлом хватает. Теперь же это стало ещё легче, люди стали более терпимы к отличиям других.

А секты?! Вот где опасность!! Почему автор о сектах молчит??

А что о них говорить? Ну есть всякие-разные секты. Их основатели и адепты убеждённо заявляют, что только их вера истинна и правильна.

Ну и чем секты отличаются от религий? Масштабом. Если устоявшиеся религии похожи на массивные крейсера и авианосцы, то секты больше смахивают на проворные, шустрые катера и миноносцы.

Секты опасны!!!!

Ну так и религии опасны. Вон что в России творится. Церковь агрессивно подминает под себя всё, что может. Всё больше захватывает себе земли и недвижимости. Разными способами старается увеличить своё влияние на людей. Именно с этой целью она лезет в школы. В армию. Да что там говорить, если церковь уже в космическую промышленность пробралась. Перед запуском ракеты её уже в обязательном порядке святой водой обрызгивают.

А вы хоть знаете, что творят сектанты??

— Небяспека сектаў відавочная. Той, хто туды трапляе, знаходзіцца пад большым ці меншым дэструктыўным уплывам, ён больш не можа прымаць самастойныя рашэнні. Звычайна кіраўнікі сектаў настолькі дамінуюць над адэптамі, што могуць даваць ім самыя жудасныя распараджэнні, нават да забіцця самога сябе. У вялікай ступені гэта датычыць таксама нетрадыцыйных рэлігій.

Прочитал я слова ксендза и вспомнил о самосожжениях раскольников-староверов. Ну и в чём разница? В масштабах, конечно. Именно за счёт масштабов церковь способна причинять гораздо больше вреда, чем секта.

Давайте послушаем, что говорят бывшие монахи и монахини?

Когда мне было лет 12−13, мама ударилась в православие и стала воспитывать меня в религиозном духе. Годам к 16−17 у меня в башке, кроме церкви, вообще ничего не было. Меня не интересовали ни сверстники, ни музыка, ни тусовки, у меня была одна дорожка — в храм и из храма. Обошла все церкви в Москве, читала отксеренные книги: в 80-х религиозная литература не продавалась, каждая книжка была на вес золота.

В 1990 году я закончила полиграфический техникум вместе со своей сестрой Мариной. Осенью нужно было выходить на работу. И тут один известный священник, к которому мы с сестрой ходили, говорит: «Поезжайте в такой-то монастырь, помолитесь, потрудитесь, там цветочки красивые и такая матушка хорошая». Поехали на недельку — и мне так понравилось! Как будто дома оказалась. Игумения молодая, умная, красивая, веселая, добрая. Сестры все как родные. Матушка нас упрашивает: «Оставайтесь, девчонки, в монастыре, мы вам черные платьица сошьем». И все сестры вокруг: «Оставайтесь, оставайтесь». Маринка сразу отказалась: «Нет, это не для меня». А я такая: «Да, я хочу остаться, я приеду».

Собственных денег у сестер, естественно, не было, а документы — паспорта, дипломы — хранились в сейфе. Одежду и обувь нам жертвовали миряне. Потом монастырь завел дружбу с одной обувной фабрикой — там делали ужасную обувь, от которой сразу начинался ревматизм. Ее покупали по дешевке и раздавали сестрам. У кого были родители с деньгами, те носили нормальную обувь — я не говорю, красивую, а просто из натуральной кожи. А у меня мама сама бедствовала, привозила мне рублей 500 на полгода. Сама я ничего у нее не просила, максимум гигиенические средства или шоколадку.

Матушка любила говорить: «Есть монастыри, где сюси-пуси. Хотите — валите туда. У нас здесь, как в армии, как на войне. Мы не девки, мы воины. Мы на службе у Бога». Нас учили, что в других храмах, в других монастырях все не так. Вырабатывалось такое сектантское чувство исключительности. Я домой приезжаю, мама говорит: «Мне батюшка сказал…» — «Твой батюшка ничего не знает! Я тебе говорю — надо делать, как нас матушка учит!» Вот почему мы не уходили: потому что были уверены, что только в этом месте можно спастись.

А еще нас запугивали: «Если вы уйдете, вас бес накажет, лаять будете, хрюкать. Вас изнасилуют, вы попадете под машину, переломаете ноги, родные будут болеть. Одна ушла — так она даже до дома не успела дойти, сняла на вокзале юбку, стала за всеми мужиками бегать и ширинки им расстегивать».

Мы привыкли к монастырю, как привыкают к зоне. Бывшие зэки говорят: «Зона — мой дом родной. Мне там лучше, я там все знаю, у меня там все схвачено». Вот и я: в миру у меня ни образования, ни жизненного опыта, ни трудовой книжки. Куда я пойду? К маме на шею? Были сестры, уходившие с конкретной целью — выйти замуж, родить ребенка. Меня никогда не тянуло ни детей рожать, ни замуж выходить.

Когда я вернулась домой, так радовалась, что теперь не надо работать на стройке! В монастыре мы работали по 13 часов, до самой ночи. Иногда к этому прибавлялись и ночные работы. В Москве я поработала курьером, а потом опять занялась ремонтом — деньги-то нужны. Чему в монастыре научили, тем и зарабатываю. Выбила у них трудовую книжку, мне записали стаж 15 лет. Но это копейки, на пенсию вообще не катит. Иногда думаю: не будь монастыря, я бы замуж вышла, родила. А это что такое за жизнь?

Да, не густо тут с самостоятельными решениями.

Когда я попал туда, мне все понравилось. Я пребывал в некой эйфории. Я чувствовал внутреннее движение и ждал какого-то счастья. Даже хотел бросить вуз (я учился на юриста), отказаться от всего и постричься в монахи. Правда, игумен мне не разрешил уйти из университета, и за это я ему теперь очень благодарен, потому что такой его поступок довольно нетипичен. Часто духовники говорят молодым — бросай все и приходи в монастырь. У меня было иначе, игумен благословил закончить образование. Но я искренне верил, что смогу жить по книжкам 5–7 века, — вот так смиренно и аскетично. Возможно, в этом был какой-то инфантилизм.

У нас была сетка послушаний — такой график дел на неделю, в котором каждый день был расписан. В храме обеспечивали богослужение трижды в день: петь, читать, богослужебный инвентарь готовить. Кто-то мыл туалеты, кто-то накрывал и убирал в трапезной трижды в день, кто-то дежурил на вахте. Кроме того, были келейные монашеские обязанности. За день я должен был прочитать 500 молитв, один акафист, сделать земные поклоны, прочитать что-то из духовных книг. Выходить за территорию монастыря можно было только по благословению, по сути, по разрешению настоятеля. Мобильные телефоны тоже были запрещены до тех пор, пока не оказалось, что у всех они уже есть.

Помимо кровати, в келье было два стула, стол, шкаф и полка для книг. В келье ничего нельзя было изменить без благословения. Чтобы, например, переставить стол или вбить гвоздь в стену, нужно было получить благословение настоятеля. Сначала меня это радовало, но спустя годы начало напрягать.

Туалет был на этаже, его мы мыли по очереди, а вот душ через какое-то время стал запираться. Мыться можно было только раз в неделю. Если нужно чаще — выпроси благословение.

Похоже на тюрьму.

Да, только добровольную.

Когда я шел в монастырь, я думал, что получу какой-то результат от моей такой аскетической деятельности — обрету душевный покой, единение с Богом, мир. Но я увидел, что ничего этого не получаю. Мне было плохо и эмоционально, и физически. Сначала я от этого отмахивался, ведь в монашеской традиции говорится "вам будет плохо, но нужно перетерпеть; перетерпевший до конца — спасется". Эта мысль идет всюду красной линией. Но никакого единения с Богом и внутреннего умиротворения я не получал.

Я очень испортил там желудок. Нас кормили в принципе хорошо, но очень вредно. Главной же проблемой стала психосоматика. Я сильно себя измучил эмоционально и физически, у меня развилась хроническая астения — патологическая усталость. К примеру, я просто не мог проснуться в 6 утра на службу. Я просил своего соседа по келье будить меня. Он стучался утром ко мне в дверь, по договоренности обливал меня из пульверизатора холодной водой, после этого я говорил ему "спасибо", ложился на холодный линолеум, чтобы не заснуть… и засыпал. Спал я до обеда, пропуская службу. И очень многие так и живут в монастыре — на постоянном чувстве бессилия.

Церковь — это система. И люди, когда попадают в монастырь, должны перестать взрослеть. Они должны как бы остаться детьми, которыми легко управлять. Когда мои "розовые очки" начали трескаться, я увидел, что являюсь бесплатной рабочей силой, что я всего лишь шестеренка в большом механизме, которая не должна создавать проблем.

Повторю твою фразу: "Церковь — территория лжи". В чем ложь?

Во всем. Начиная с того, что православная церковь — единственно истинная. Подозреваю, что любая религия этим грешит, но глубоко я знаю только одну религию. "Кому церковь не мать, тому Бог — не отец" — это тоже ложь. Потому что церковь никому не мать, она очень жестокая мачеха. Это просто манипуляция.

Я видел, как хорошие люди в церкви портятся. Я видел, как наш игумен, духовный человек, со временем начинал строить себе дворец с мраморным камином и художественным паркетом. Люди, начинавшие ради Христа, заканчивали ради золотого креста.

Как ты адаптировался после выхода из церковной системы?

Я все еще адаптируюсь. Только два года прошло. Мне непросто, потому что нет трудового стажа, опыта работы, какого-то нажитого имущества. Взрослая жизнь, которую люди начинают еще будучи студентами в свои 20, мне пришлось начать в 34. Но в моей жизни произошло много положительных изменений. Сейчас я живу в Одессе, у меня есть любимая жена, работа. Мне интересен вопрос предпринимательства. Я же много лет убеждал себя, что духовный человек должен быть нищим. Теперь я понимаю, что деньги сами по себе — это не зло и не добро. Это просто инструмент, который можно использовать как во зло, так и во благо.

Монастырь — это прямая дорогая потерять себя и никогда уже не найти. А я очень хочу найти себя подлинного. И хочу, чтобы такая возможность была у каждого человека.

Ну и чем такая монашеская жизнь отличается от жизни в секте? Похоже, что ничем. И вообще, что такое секта? А то вокруг постоянно кричат, что секты — это очень плохо, а что такое секта — не говорят.

Секта — это добровольно-принудительное сообщество людей (сектантов), удерживаемых вместе с помощью религиозных догм и зачастую имеющих авторитарного лидера-вожака, которому сектанты беспрекословно подчиняются

Секта — это "группа лиц, замкнувшихся в своих мелких, узких интересах", оторванная от народных масс.

Секта — это объединение лиц, отделившееся от какого-либо вероучения, либо возникшее на основе принятия самостоятельной доктрины или религиозно-мистического опыта отдельной личности; использующее совокупность специфических вероучительных представлений и культовой практики в качестве инструмента воздействия на людей; как правило, осуществляющее свою деятельность в противостоянии основным религиозным традициям страны.

Сектой является всякая религиозная организация вне истинной Церкви Христовой.