Морально испорченная



Мои глаза распахиваются. На секунду я дезориентирована, прежде чем все возвращается ко мне. Адриан!

— Где мой муж? — Я вскакиваю с кровати, на которой лежала и начинаю кричать. Осмотревшись, я вижу, что нахожусь в больнице. Вокруг несколько рядов кроватей, все они заполнены пациентами. Я смотрю на свою руку и замечаю капельницу, вероятно, с жидкостями. Я выдергиваю иглу из своей кожи и иду к одной из медсестер в конце участка.

— Я ищу своего мужа, — говорю я ей. Она скучающе оглядывает меня и только говорит.

— Не знаю, — а затем разворачивается, оставляя меня.

Я со всей силы дергаю ее за руку и впечатываю в стену.

— Где мой муж? — кричу я ей, а в ответ она зовет охрану. Они начинают тянуть меня за руку, чтобы отпустить ее, но я продолжаю взвывать. — Где мой муж?

Наконец, после того, как один охранник удерживает меня, приходит врач.

— Ваш муж Теодор Гастингс? — спрашивает мужчина, и я быстро киваю.

— Он все еще в операционной. Вот, позвольте мне. — Доктор бросает на охранника взгляд «все в порядке» и ведёт меня обратно к кровати.

— Скажите мне, — прошу я его, и он вздыхает.

— Ваш муж получил огнестрельное ранение в голову. К счастью, пуля только задела височную кость и не застряла внутри.

— Это хорошо, не так ли? — быстро спрашиваю я, надеясь на диагноз.

— Мы еще не знаем. Пуля поразила большую часть мозга. Мы пока не можем определить, как ранение повлияло на пациента, и очнется ли он.

— Что... вы имеете в виду, очнется ли он?

— Мозг — чувствительный орган. Как пациент будет восстанавливаться это индивидуально. Мы делаем все возможное, чтобы обеспечить наилучший уход за вашим мужем. Но вы должны в любом случае готовиться к худшему.

— Худшему...? — запнулась я.

— Его мозг может умереть... в любой момент, — профессионально говорит мне доктор.

Удар, но тем не менее, смертелен. Я, спотыкаясь, возвращаюсь на кровать, и моя рука тут же ложится на сердце. Я пытаюсь отрегулировать дыхание, когда врач продолжает.

— Мы видели его личное дело, и он является донором органов. Я хотел сообщить вам, что... — начинает он, но я отключаюсь. Донор органов? Ага, это похоже на моего мужа.

Но это значит... Я не могу с этим смириться.

Нет...

Моя рука вырывается и обхватывает горло доктора.

— Ты позаботишься о том, чтобы он выжил. Если нет, я выслежу всех, кто тебе дорог, и пущу им пулю в череп. Все ясно? — угрожаю я стальным голосом. Доктор бледнеет от моих слов и оцепенело кивает. Я отпускаю его, и он устремляется прочь.

О, Адриан...

Я не знаю, как я добралась до приемной на трясущихся ногах, но когда я это сделала, меня встретил Марсель, прислонившийся к стене.

— Ты! — Я выплевываю слово и смотрю, как Марсель вскидывает голову, его глаза расширяются от моего присутствия.

— Это ты все всем виноват, — обвиняю его я, бросаясь на него. Я даже не успеваю дотронуться до него, как Марсель бледнеет и отшатывается в сторону, успешно избегая моего кулака.

— Пошел ты! — Я снова бросаюсь на него, но на этот раз меня останавливает крепкая хватка, удерживающая меня сзади.

— Хватит, Би. — Влад шепчет мне в волосы.

— Ты знал... ты знал все. — Я кричу на него и начинаю бросаться беспорядочными ударами. Влад выдерживает минуту, прежде чем сдержать меня.

— Прекрати. — И я останавливаюсь... не потому, что хочу этого, а потому, что мое тело больше не выдерживает. Я приваливаюсь к нему и позволяю своим слезам свободно течь.

— Как ты мог? — всё повторяю я. Влад продолжает гладить мои волосы, позволяя мне выплеснуть свои чувства сквозь слезы.

Спустя некоторое время, когда я успокоилась, хирург, оперирующий Адриана, выходит, чтобы сказать нам, что операция прошла успешно.

— Нам все еще нужно подождать, пока он очнется, чтобы узнать, будут ли какие-либо побочные эффекты от пули или операции. — Затем он сообщает нам, что Адриана перевезут в отдельную палату.

После того, как его привозят в палату, я говорю доктору, что никому, кроме меня, не разрешается его навещать.

Марсель смотрит на меня с раскаянием, но я знаю, что Адриан тоже не хотел бы его видеть. Я видела это в его глазах. Что-то внутри него умерло, когда он узнал, что его верный друг использовал его всё это время. Я не собираюсь подвергать его еще большему стрессу, когда ему нужно восстановиться после такой тяжелой травмы. Я также сообщила Владу, что не думаю, что его визит будет наилучшим для него.

Не скажу, что я точно знаю, в чем заключалась роль Влада во всем этом. Но он не выглядел удивленным ни одним из откровений. Я не уверена, что могу доверять ему сейчас.

Я выделила себе место в палате, чтобы присматривать за Адрианом, и оставляю его ненадолго только тогда, когда становится очевидно, что мне не хватает самого необходимого.

Я быстро еду домой и собираю достаточно одежды и туалетных принадлежностей на неделю и немного оружия на случай, если кто-то попытается что-то сделать. В этот момент лучше быть готовой.

Первый день в больнице проходит без изменений. Доктор сообщает мне, что некоторым людям требуется немного больше времени, чтобы прийти в себя.

И вот один день превращается в два, два, в три, и по-прежнему ничего.

Я почти сошла с ума, беспокоясь за Адриана, что у меня даже не было времени подумать о своем собственном положении.

Только на третий день Влад звонит мне и настоятельно просит сдать кровь на анализ, чтобы проверить наличие яда. Я неохотно соглашаюсь и прохожу процедуру, но только потому, что все еще надеюсь, что Адриан очнется.

Если он не проснется... тогда какой смысл жить дальше?

В конце недели приходит результат анализа крови — в моем организме не обнаружено никаких веществ, ни наркотиков, ни яда. Хименес блефовал.

Я почти смеюсь над результатами.

Конечно, он блефовал.

Я даже не успеваю насладится хорошими новостями, потому что Адриан до сих пор не проснулся.

Каждый день я сижу рядом с ним. Иногда я читаю ему, иногда рассказываю истории о нашей совместной жизни. Иногда я просто умоляю его вернуться ко мне.

Но все тщетно.

И я не могу избавиться от чувства, что все это моя вина.



Так проходят две недели. Ни Марсель, ни Влад больше не пытались приехать в больницу, хотя я поддерживала связь с Владом, и он рассказывал мне обо всем, что происходит.

Полиция захватила комплекс Хименеса и конфисковала незаконное оружие. Адриана прозвали героем за то, что он схватил Хименеса, хотя тот был убит Валентино. Весь эпизод был замят, чтобы выглядеть как разборки между семьей Ластра и Хименесом, и никто другой не был упомянут в официальном отчете.

В то же время, Галлагеры борются за власть над остатками империи Хименеса, а Ортега и некоторые другие мелкие картели пытались заявить о своей независимости. По словам Влада, вся ситуация полный беспорядок. Не помогло и то, что Маркези тоже разбили лагерь в Нью-Йорке, пытаясь снова укрепить свою власть в составе одной из пяти семей.

В конце концов Энцо удалось выжить, и его выписали из отделения интенсивной терапии. Поскольку его здоровье все еще оставалось под угрозой, он пока не стал ввязываться в политические игры.

Я потерялась в своих мыслях, когда монитор внезапно начинает пищать. Я поворачиваю голову к Адриану, паникуя от мысли, что это может быть конец. После стольких дней отсутствия результата врачи сказали мне, что шансы, что он когда-нибудь очнется, уменьшаются.

— Доктор? — кричу я, открывая дверь палаты. Вижу, что ко мне спешат несколько медсестер, а за ними следует врач. Все они толкают меня в спину, говоря, чтобы я дала им место для работы с пациентом.

Адриан... Моя нижняя губа дрожит, зрение затуманивается. Это конец?

Я даже не могу видеть, что они делают, так как все они окружили его кровать.

— Здравствуйте, я доктор Эванс, ваш лечащий врач. Можете назвать свое имя? — задает вопрос доктор.

— Я... Теодор... Гастингс, — слышу я голос Адриана в ответ. Он... очнулся? Я даже не могу контролировать себя и делаю шаг к нему.

— Вы помните, что произошло? — спрашивает доктор.

— Нет.

— Вам выстрелили в голову. Последние две недели вы были в коме. Что последнее вы помните?

Хотя врач и медсестры все еще находятся вокруг него, мне удается найти правильный угол, чтобы увидеть его лицо.

— Я был на встрече с мэром... мы обсуждали... — Он останавливается и хмурится. — Я не помню.

— Это совершенно нормально. Не волнуйтесь. Вы получили серьезную травму мозга. Это вполне нормально, что вы чувствуете себя растерянным и некоторые воспоминания кажутся нечеткими, — заверяет Адриана доктор, прежде чем наконец заметить меня.

— Миссис Гастингс. Как вы видите, он все еще растерян. Но он очнулся, так что это хорошая новость. Гораздо лучше, чем мы ожидали. Мы продолжим проводить некоторые тесты, чтобы убедиться, что все в порядке, — объясняет мне доктор, и я вижу, что Адриан выглядит еще более сконфуженным при упоминании моего имени.

— Тео, — делая шаг к нему, говорю я, используя его официальное имя, поскольку вокруг все еще есть люди.

Склонив голову набок он смотрит на меня с секунду.

— Кто вы? — наконец спрашивает он. Мои глаза расширяются от его вопроса.

— Доктор? — зову я в панике. Он не помнит меня?

Доктор Эванс уже собирался покинуть комнату, когда услышал этот разговор. Он возвращается к Адриану и снова спрашивает его.

— Мистер Гастингс, какое сегодня число?

— Вы сказали, что я был в коме две недели? Тогда это должно быть... 20 сентября? — Отвечает он с надеждой.

— А год?

— 2010.

— Мистер Гастингс, мне нужно, чтобы вы были спокойны. Сейчас 2020 год. Кажется, вы не помните последние десять лет.

Доктор смотрит на меня и качает головой, предлагая мне выйти.

— Вы сказали, что он только растерянный, — говорю я, когда мы выходим из палаты.

— Потеря памяти может случиться. У него была повреждена височная часть, и поэтому амнезия не редкость.

— Когда он вспомнит?

— Этого я не могу сказать. Может быть завтра, через два месяця или...

— Никогда, — я заканчиваю его предложение. Он смотрит на меня с гримасой, но кивает.

— Мне жаль, — говорит он, до того как покинуть меня.

Я прижимаюсь к стене, все мои страхи материализовались. Он жив... но он не помнит меня. Семь лет совместных воспоминаний... просто исчезли.

Что, если он никогда не вспомнит меня?

Что если...

Но разве это не лучше для него? Не помнить? Он не узнает о предательстве своего друга... он не узнает своего настоящего происхождения... и он не узнает меня.

Но что толку от того, что он знает меня? Я только лгала ему и причиняла боль, и все это во имя своей эгоистичной одержимости.

Разве ему не было бы лучше без всего этого?

Есть еще мой отец, — не то чтобы я хотела считать его таковым — который убил его родителей. Сможет ли он вообще смотреть на меня, не вспоминая эту вопиющую деталь?

Признаюсь, я размышляла об этом с тех пор, как впервые увидела его, беспомощно лежащего на больничной койке.

У меня было две долгих недели, чтобы подумать о нашей совместной жизни. Четырнадцать дней, за которые я осознала, насколько сильно зависело мое счастье от Адриана.