Сила, способная изменить мир. Гармония

– Гляньте, это же та неопытная эльфиечка!

Звонкий девичий голос выдернул её из раздумий. Анью вздрогнула, оборачиваясь. Возле пруда стояло несколько лунных дев во главе с Харико. Бежать было уже поздно – её заметили…

– Нет, это никуда не годится! Девушку боевые раны не красят, – разглагольствовала Харико, волоча её за собой по коридору.

Анью вяло упиралась, понимая, что от неё не отстанут. Да и численный перевес был на стороне жриц. Её затащили в лазарет, с рук на руки передавая Фэй Амун. Та бегло осмотрела ссадину на щеке, поцокала языком, глядя на рассечённое ухо и быстро всё залечила. Даже царапины на руках, оставшиеся после боя с Бэнбрюсом.

– Благодарю, – тихо сказала Анью, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и не зная, стоит ли спрашивать то, что её беспокоит.

– Ну говори давай, – махнула рукой женщина. – Вижу, что тебя распирает.

– Ходон. Он…

– Что, приглянулся тебе этот мальчишка? – усмехнулась Фэй.

– Нет. Совестно…

– По коридору направо, последняя дверь. Дыру я залечила, так что жить будет, не переживай, а вот крови потерял изрядно, так что сейчас отсыпается.

– Спасибо, – она кивнула, выходя из лазарета.

Дверь за её спиной закрылась. Она медлила, не зная, куда идти дальше. Фэй Амун сказала, что исцелила Ходона, значит можно не волноваться. Её ошибку исправили. Вот только всё равно было как-то неспокойно. Чародейка медленно шла по коридору. В конце концов, если Ходон сейчас спит, то и не узнает, что она заглядывала. Последняя дверь в крыле была слегка приоткрыта, но, даже будь она закрыта, это бы не помешало ей услышать то, о чём говорили.

Она не была знакома с тем, кто говорил, но понимала – этот человек жесток и не уступчив. Бросаться такими выражениями мог только тот, кто совершенно не ведал жалости и сострадания и не признавал в других права на ошибку. Даже ей хотелось провалиться сквозь пол, что уж говорить о том, кого сейчас распекали на чём свет стоит. Хотелось вот прям сейчас прекратить понимать общий язык, чтобы не слышать всех этих жестоких слов, которые могли убить ничуть не хуже, чем остро заточенный клинок. Минуя плоть, эти слова, каждое из которых было подобно отравленной стреле, проникали в сердце. Нужно было бежать, но ноги словно вросли в пол.

– Отец, послушай… – в повисшей на пару мгновений тишине голос Ходона прозвучал как-то глухо и жалко.

– Ты не имеешь права меня так называть. Я – твой мастер и не более того, – жестоко отчеканил мужчина.

Аньюриэль хотелось сбежать как можно дальше, но не было сил пошевелиться. Её решение участвовать в турнире привело к этому. Её победа, которая ей самой совершенно не нужна, разрушила чужую жизнь. Звук шагов приближался. Чёткий, уверенный, так шагают солдаты на параде. Дверь резко распахнулась, ударив её по плечу. Чародейка неуверенно отступила на пару шагов. Высокий мужчина окинул её презрительным взглядом. О его холодной жестокости и высокомерии говорило все: поджатые губы, глубокая морщина между бровей, но хуже всего был взгляд – внимательный, холодный и в то же время прожигающий насквозь. Не удостоив её и словом, мужчина прошел мимо. Звук шагов удалялся, а она всё так же стояла возле приоткрытой двери, пытаясь понять, отчего так горько внутри.

– Долго будешь там стоять? Либо заходи, либо уходи… – проговорил Ходон.

Анью несколько мгновений стояла на одном месте, решая, какой вариант, из предложенных, выбрать. Уйти было проще, но, по какой-то неясной причине, она всё же шагнула в комнату. На небольшом прикроватном столике стояла одинокая свеча, помещённая в светильник из тонкой белой бумаги. Огонёк едва заметно трепетал в своём хрупком убежище. Ходон полулежал на кровати, откинувшись на подушки. Выглядел он вполне здоровым, не считая неестественной бледности и синеватых губ.

– Наверное, мне надо было что-то принести. У вас так принято… – она неуверенно топталась возле двери.

– Переживу, – устало отмахнулся Ходон.

Повисла неуютная тишина, лишь тихо трещала свеча.

– Мне жаль…

Пожалуй, это прозвучало в высшей степени глупо. Ну что это изменит? Кому легче от её жалости? Кому вообще нужна её жалость? Явно не этому человеку.

– Он всегда такой, – Ходон смотрел на стену, прямо перед собой, словно и не с ней разговаривал. – Не припомню, чтобы хоть раз услышал от него доброе слово.

– Почему? – она спросила и тут же поняла, что, наверное, не стоит ей приставать с вопросами о личном.

– Кто его знает? Мастер Зодо всегда был таким, сколько я его помню. Только поступки и достижения имели для него смысл. Он всегда говорит: «Гордиться можно только тем, чего добился сам». Он с моей матерью не супруги. У него вообще нет супруги. Я пошел в Алую Хризантему, надеясь, что мы станем семьёй, но он заставлял меня скрывать наше родство, пока я не стал первым учеником. Я для него сплошное разочарование.

– Ему следует гордиться тобой, Ходон, ты очень сильный воин.

– Этого недостаточно. Всегда недостаточно, – мужчина грустно улыбнулся. – Знаешь, я был претендентом на роль посредника между Аньшу и Рунааном. Мне так важно было победить, чтобы отец признал меня… Я тогда дел наворотил и он узнал. Я месяц мыл котлы на кухне и нужники, но это ерунда. Хуже всего было то, как он на меня посмотрел, когда узнал. Я себя тогда грязью под ногами почувствовал…

Анью не знала, что может сказать, как поддержать. Теперь она понимала, почему Ходон так стремился победить на турнире и понимала, что не может исправить то, что уже сделано.

– Ты победила честно, так что не вини себя, – Ходон уверенно посмотрел ей в глаза.

– Не всё ещё потеряно, – слова казались лишь жалкой попыткой что-то изменить. – Ты жив и скоро поправишься. И твой отец жив. Всё ещё может наладится.

– Ты его не знаешь. Я ошибся. Дважды. Он со мной и не заговорит. Какой смысл пытаться? Уже поздно что-либо делать.

– Я не знаю, – она покачала. – Мой отец давно умер. Как и мать. Я уже и не помню толком, какого это… Помню, что папе всегда было некогда, он постоянно что-то мастерил в своём кабинете, куда меня не пускали. Я видела его лишь раз в день, когда он выходил пообедать с нами и даже тогда он был поглощён своей работой. Он отвлекался лишь на маму – она была его светом… Тогда казалось, что времени впереди ещё много, что всё успеется, а потом их не стало. Твой отец жив. Поздно – это когда погребальный костёр пожирает тело. Вот тогда поздно. Тогда уже ничего не исправить.

Ходон растерянно смотрел на неё. Анью и сама недоумевала, откуда в ней взялась эта откровенность перед совершенно чужим человеком.

– А что ты будешь делать, если отец никогда не признает тебя? – она смотрела на его растерянное выражение лица. – То, что ты, по каким-то причинам, недостаточно хорош для него, ещё не значит, что ты ничего из себя не представляешь. Ты – сильный воин. Сильнее многих людей, с которыми мне доводилось сражаться. Ты уже многого добился. Будь собой, а не тенью своего отца.

– Пожалуй, ты права. Быть собой – это всё, что мне сейчас остаётся.

Он улыбнулся и Аньюриэль, к своему собственному изумлению, отметила, что в глазах мужчины появилась искра интереса к жизни.