Сила, способная изменить мир. Душа

Вторым обуздал Ковчег Кадан. Следом за ним были Азена и Нинав. Калатур, которого к тому моменту подлатали целители, стал пятым эсдо. Он тоже рискнул, стремясь уберечь братьев. Затем, к новому осколку, подошел молодой мужчина с востока. Это был первый раз, когда я увидел Сиена. Ему тоже было нелегко обуздать силу осколка. Последним стал йоз Шанди. Сколько их сгорели в попытках обуздать мощь осколков? Я не считал, так что не могу сказать. Были среди них и люди, и силлины, и даже духи. Почему именно мы стали эсдо? Я не знаю. Говорят, Руфеон что-то рассмотрел в наших душах, поэтому позволил подчинить осколки Первозданного Света. Так ли это? Мне не дано знать правду. Я давно перестал задумываться о таких вещах. Вспоминаю ли я битву на Выжженной пустоши? Если отвечать искренне, то я мечтаю о ней забыть.

«Гном везде эль найдёт». Слышали когда-нибудь эту поговорку? Она так же правдива, как и то, что солнце встаёт на востоке и заходит на западе. После победы мы долго воздавали последние почести павшим. Дым от погребальных костров поднимался в небо, заслоняя солнце. К ночи Калатур позвал меня с собой. Как он нашел ту разрушенную таверну — я даже представить себе не могу. Собственно от таверны остался лишь подвал и винный погреб. Там мы праздновали победу и поминали погибших. Эта была невероятная смесь из радости и печали, обильно разбавляемая алкоголем.

На утро Кадан ушел, толком не простившись ни с кем. К полудню силлины спешно куда-то засобирались. От Энвисы я узнал, что Азена получила вестник из дома. Сестра Ард Рены, оставшаяся защищать Рохэндель, погибла в битве с демонами. Я несколько месяцев путешествовал рядом с Азеной, сражался с Казеросом плечом к плечу с ней. Мне казалось, что эта женщину воистину сделана изо льда. Ничто не могло поколебать её уверенности в собственных силах, но в тот миг правительница силлинов выглядела такой разбитой, словно её растоптали.

Я тогда почувствовал себя так, словно сердце вырвали из груди. До той минуты я старался не думать о том, что наш роман закончится вместе с войной. Я бы никогда не осмелился просить её остаться со мной. Мне нечего было предложить Энвисе, кроме себя и своей любви. Я прекрасно понимал, что она вернётся со своим народом, что останется с подругой, чтобы поддержать ту в час утраты. И всё же судьба распорядилась иначе. Уж не знаю, сказалось ли на решении Энвисы то, что я стал эсдо, но она осталась.

Первые годы после вторжения не были простыми. Рунарт всегда отличался интересными идеями, и на пепелище минувшей войны ему было где разгуляться. Очень быстро с его подачи меня избрали королём. Вотчиной моей стала довольно большая территория — почти четверть материка от восточного побережья до Загорья. Кассий собрал возле себя выживших юдиев и, пообещав Кталхе сделать её царицей, отправился на запад. Там тоже были ничейные земли — те самые, что подняла для нас Гивена. Посетив однажды Кабатию, я был впечатлён тем, как некогда бесплодная пустыня стала цветущим краем и богатейшим королевством на материке. Кассий сдержал обещание, и Кталха стала царицей. Были ли они счастливы, я не знаю. Мы пронесли дружбу сквозь года, но всё общение сводится лишь к письмам, которые в последние годы приходят довольно редко. Порой мне не хватает Кассия. Мы вместе выросли, вместе прошли через кошмар Второго Вторжения, но стареть нам приходится по отдельности.

Порой я жалею о том, что согласился стать королём. Тогда мне хотелось стать кем-то значимым, достойным Энвисы. С одной стороны, когда я смотрю на то, каким прекрасным королевством стала Лютерия — ужасное название, я был яростно против, но если Рунарт что-то вбил себе в голову, его уже не остановить — я испытываю безграничную гордость. Но с другой, я понимаю, что в тот момент моя судьба свернула не на ту дорогу, на которой жило счастье… Моя коронация стала для нас с Энвисой началом конца, но я слишком радовался тому, что она осталась со мной, чтобы понять неизбежность краха.

Первые годы было непросто. Земли, разорённые демонами, были скупы на урожай, а рабочих рук было до прискорбия мало. Но всё же город медленно отстраивался. С окрестных земель собирались выжившие. Многим хотелось жить в королевстве, которое основал эсдо. Когда-то я был босоногим мальчишкой, который на лугу размахивал палкой и мечтал стать городским стражником. Даже в самых отчаянных мечтах я не мог представить, что стану королём-рыцарем.

Фаворитка — так за глаза называли Энвису. Остатки прошлой аристократии, присягнувшие мне на верность, и новые лорды, получившие титул за боевые заслуги были недовольны тем, какое влияние на меня имеет моя любимая. Ни для кого не было секретом, что Энвиса поддерживает переписку с Рохэнделем, хотя содержание этих писем и не было общедоступным. Уверен, попроси я, и она дала бы мне эти письма, но я уважал личное пространство Энвисы. Да и не скажу, что я был так уж зависим от её мнения, хотя, вынужден признать, порой она говорила куда более разумные вещи, чем набранные Рунартом советники.

Увы, стоило королевству преодолеть первые сложности, как начались вопросы о моей женитьбе. Иноземная чародейка, приближенная к Ард Рене Рохэнделя, на престоле не устраивала никого из совета и знати. Едва ли не на каждом заседании совета я слушал о том, что такой союз — ужасный мезальянс. Мне раз за разом напоминали о том, что полукровки рождаются крайне редко и зачастую с дефектами. Меня молили задуматься о будущем, где после моей смерти к власти придёт вдовствующая королева-силлин. Меня пугали перспективами, что Лютерия станет рохэндельской колонией. Так ещё недавно сражавшаяся бок о бок с людьми против общего врага, она стала едва ли не изгоем.

Я видел, как непросто Энвисе в столице, ведь она замечала все эти косые взгляды и, уверен, слышала нелестные шепотки в свой адрес. Я распорядился построить загородную резиденцию, куда хотел увезти её. Нанятый мною архитектор распланировал уютный особняк, к которому примыкал большой сад и пруд. Я хотел уберечь её от той грязи, в которую превратилось «светское общество». Да, я понимал, что королевству нужен наследник, и прекрасно знал, что у нас с Энвисой детей быть не может. Мы принадлежали к разным расам. Я понимал: век, отмеренный мне, слишком короток для неё, и скоро я начну стареть, а она останется всё такой же юной и прекрасной, какой была в ночь нашего знакомства. Мысль о том, что она будет заботиться обо мне, когда я стану немощным стариком, была мне противна, и всё же я был и остаюсь ужасным эгоистом — я не хотел отпускать её, даже осознавая, что наши отношения обречены.

Тот разговор я и по сей день прокручиваю в голове, пытаясь понять, мог ли изменить хоть что-то или Энвиса всё решила задолго до того момента. Где-то в глубине души я понимал, что всё и должно было закончиться так, и всё же её уход стал полнейшей неожиданностью. Сперва я не поверил, думал, что она, как это водится у женщин, приняла решение на эмоциях. Я пытался её догнать, но это было равносильно тому, чтобы пытаться поймать ветер. Я писал письма в Рохэндель, потом в Берн, посылал гонцов. Всё было тщетно. Энвиса не желала меня знать.

Сперва казалось, что, уходя, она вырвала сердце из моей груди и унесла с собой. Я не находил себе места, практически не спал и толком не ел. Со стороны я представлял собой жалкое зрелище. Рунарт всё это время был рядом и следил, чтобы я не наделал глупостей, которые привели бы к потере власти, которая в тот момент мне опостылела. Признаться, Лютерия, как и я, пережили этот кризис именно благодаря Рунарту.

Всё проходит. Только одиночество навсегда. Шли годы. Боль потери, что разъедала изнутри, сперва стихла, стала тупой, напоминала о себе лишь по вечерам, когда нечем было занять разум. Потом и вовсе она сошла на нет, оставив после себя лишь сосущее ощущение тоски где-то под сердцем. Я ждал, что Энвиса решит вернуться. Я готов был согласиться на любые условия, даже если бы это втоптало в грязь мою гордость. Но шли годы, а она так и не прислала ни одного вестника. От послов я узнал, что Энвиса живёт где-то в Берне, но никаких подробностей больше не было. Мои письма возвращались даже нераспечатанными. Эадалин все вопросы послов об Энвисе демонстративно игнорировала.

Спустя время Рунарт снова начал разговоры о необходимости жениться, о наследниках и об ответственности за страну. В какой-то момент я настолько отчаялся и устал от всего, что согласился. Я не могу сказать, что этот брак мне противен. Рунарт не терял зря времени и сосватал мне загорскую княжну, что существенно расширило и обогатило королевство. Единственная наследница, последний потомок Таёжного короля… Лиана стала для Лютерии отличной королевой и прекрасной матерью для нашего сына, но для меня она по-прежнему остаётся лишь другом.

Я уже не жду Энвису — не хочу, чтобы она видела меня стариком. Всё, что у меня осталось — единственный портрет, локон её волос и воспоминания о счастье.

***

Силлиан закрыл дневник. Лютеран, насколько он знал, умер три года спустя после последней записи. Отчего-то в груди было так паршиво, словно там демоны нагадили.

Угли в камине давно прогорели, и в спальне было заметно прохладно. Он перевёл взгляд на окно. Серо-стальное небо нового дня готовилось разразиться первым в этом году снегопадом. Погода как нельзя лучше соответствовала настроению.

Прежде ему казалось, что Лютеран был кем-то великим, недостижимым идеалом, а оказалось, что его предок был обычным человеком со своими мечтами и слабостями. С печальной историей любви.

— Жаль, что так сложилось, — Силлиан поднялся, подходя к окну. Клён ярким алым пятном выделялся на фоне серой земли. — Когда увидимся, я бы хотел расспросить Энвису о том, что случилось. Как думаешь, ей стоит прочесть этот дневник или лучше не бередить старые раны?

Дерево тихо покачивало ветвями в ответ.