Сила, способная изменить мир. Душа

В полной тишине она дошла до дверей и обернулась. Поникший Лютеран рассматривал узор ковра у себя под ногами.

— Эта мазня отвратительна, — высказалась напоследок Энвиса, бросив огненный сгусток в картину и хлопнув за собой дверью.

Стало капельку легче. Ей не нужно было время на размышления. Она уже всё решила, когда поняла, что Лютеран не выбрал её. Права была Азена — сердца человеческих мужчин слишком непостоянны, а сами они зависимы от мнения окружающих. Горечь сдавливала горло, мешая дышать.

Энвиса вошла в свои покои и набросила на обе двери защитное плетение: входную и ту, что объединяла их с Лютераном спальни. Обстановка её покоев, пожалуй, была самой богатой во дворце. Лютеран никогда не отказывал ей в комфорте в том смысле, в каком сам его понимал. Её гостиная полнилась миленькими вещами, которые он свозил со всего королевства и дарил ей. Изящная мебель, ковры, статуэтки, вазы, в которых всегда стояли свежие цветы. Лютеран даже приказал разбить сад возле дворца и сделать зимнюю оранжерею, стоило ей заикнуться, что любит цветы, правда, тогда она имела в виду живые, а не срезанные. У Энвисы всегда были красивые платья и украшения, которые мастера Лютерии старательно делали похожими на то, что создают в Рохэнделе. Вот только сейчас всё это казалось ненужным барахлом, попыткой задобрить, чтобы она согласилась на унизительное место любовницы.

Печаль смешалась со злостью. Хотелось разнести к фетранийской матери весь дворец. А лучше весь город. Может тогда ей не будет так паршиво. Вот только ярость не панацея от разбитого сердца. Да и что это изменит? Лютеран выбрал королевство, а не её.

Она прикоснулась к животу, словно это могло помочь набраться решимости. Там медленно росла новая жизнь. Ребёнок, которого её мужчина презрительно окрестил «полукровкой». Разум яростно отказывался принимать факт того, что смешанная кровь сделала её ребёнка неполноценным. Волна тепла, идущая от сердца, смела всю злость, заменив её трепетной нежностью и безграничной любовью к крохотной искорке жизни, которая день ото дня крепла внутри неё. Она едва свыклась с мыслью о предстоящем материнстве, но уже любила это дитя.

Энвиса толком не понимала, почему не сказала Лютерану о ребёнке. Отчасти причина была в обиде. Он не выбрал её, предпочтя королевство их чувствам. Разве ребёнок может что-то изменить? Чародейка меньше всего на свете хотела манипулировать любимым мужчиной через ребёнка. Да и как она может повесить на младенца ответственность за их отношения?! Дитя может сделать крепкий союз ещё более прочным, но там, где между супругами появилась трещина, малыш лишь усилит раскол. Их с Лютераном любви не хватило даже на них двоих, не хватит и на троих. Люди не примут ребёнка со смешанной кровью как наследника престола. Какой будет их жизнь после того, как у Лютерана появятся законные наследники? Энвиса никак не могла представить такое существование.

— Нет, — она покачала головой, понимая, что необходимо действовать сейчас, до того, как у её ребёнка начнёт формироваться аура. — Что не сложилось — вместе не сложишь.

Ждать, пока беременность станет заметной, нельзя, это она понимала чётко. Рунарт, будь он трижды неладен, обязательно обратит внимание на изменения в ауре. Отцовство ребёнка ни у кого не вызовет сомнений. А ведь полукровки — огромная редкость. Энвиса до последнего не верила, что может забеременеть. Сперва она даже не поверила, когда почувствовала крохотную искорку жизни внутри себя. Казалось, что та вот-вот погаснет и, оставаясь одна, или по ночам, когда Лютеран засыпал, она гладила живот и молила Кратоса, чтобы ребёнок выжил.

В Акрасии не просто так не признавали смешанные союзы. Чаще всего дети, зачатые у таких пар, развивались неравномерно и в большинстве случаев погибали ещё в утробе матери. Появлялись на свет единицы. И почти все эти дети имели какие-то особенности развития, принимаемые большинством за отклонения.

Энвиса нервно расхаживала по комнате, размышляя о том, куда отправится. Вернуться в Рохэндель она не могла: отец, получив вестника с сообщением о том, что она останется с человеком, изгнал единственную дочь из рода. С ребёнком от смешанного союза на руках он её не примет… Даже люди, будучи не сильно предвзятыми к межрасовым союзам, часто плохо относились к полукровкам. В Рохэнделе же ребёнок смешанных кровей мог рассчитывать лишь на презрение.

Прежде Энвиса никогда не задумывалась об этом, принимая устои общества как данность, но сейчас всей душой противилась подобной несправедливости. Это казалось таким нечестным. Почему её малыш должен нести ответственность за то, что она полюбила человека?

Чародейка подошла к письменному столу и открыла шкатулку с письмами. В основном они переписывались с Азеной. Подруга искала способ вернуть сестре тело, и они разрабатывали разные магические теории, как это можно было бы претворить в жизнь, хотя пока не достигли успехов. Увы, то, что дозволено Руфеону, не дозволено Ард Дроу. Среди стопки писем она нашла послание от Эадалин. Подруга рассказывала о том, как проходит её жизнь в изгнании — Энвису глубоко потрясла трагедия Дженаила и решение Азены — и о строительстве города в Берне. Эадалин писала, что хочет создать альянс между силлинами и людьми, где все будут жить бок о бок как равные. Ещё полгода назад Энвисе казалось, что это полный вздор. Она жила с людьми вот уже десять лет, помогала строить город, работала на благо королевства, но в ней по-прежнему видели пришлую чародейку. С её присутствием мирились из уважения к Лютерану, но она так и осталась чужачкой.

— Что ж, дадим Берну шанс…

Решение было принято, и отступать она не собиралась. Если Эадалин хочет создать королевство, в котором люди и силлины будут уважать друг друга, то она поможет в этом ради своего ребёнка. Она создаст такое место, где её дитя не будут презирать за смешанную кровь.

Остаток дня она занималась сборами. Решала, что стоит взять с собой в дорогу, а что оставить. Под покровом ночи, избегая патрулей, Энвиса покинула Лютеран, отправившись в Форт Роял — недавно заложенный портовый город. Лютерия несколько лет назад начала международную торговлю, и большая часть кораблей прибывала именно туда. Приходилось держаться поодаль от крупных дорог и строящихся деревень. Каким-то невероятным образом Лютеран почти нагнал её, но духи Серебряных ключей дали Энвисе убежище и солгали королю, что не видели её. Зиэль и Рейгель тайными тропами провели её на север, к порту, где Энвиса села на торговый корабль, плывущий на остров Флече под флагом торговой гильдии, а оттуда уже добралась до Берна.

Было больно. Казалось, что сердце рвут на куски. Она с отчаянной решимостью выкорчёвывала любовь из груди. Как бы там ни было, она была не одна, у неё был её малыш. Или малышка. Она пока не знала, каким будет ребёнок, но любила его с каждым днём всё больше.

В Берн она прибыла спустя полтора месяца с ночи побега. Эадалин радостно встретила её и тут же нахмурилась. Пусть живот ещё не начал расти, но беременность уже не была секретом ни для кого, кто мог видеть ауру. Разговор по душам вышел долгим. В каком-то смысле Эадалин её понимала — правительница Берна тоже не могла быть рядом с тем, кого любила. Энвисе выделили покои во дворце и позволили заниматься магическими исследованиями наравне с другими Ард Дроу.

Первое время в Берне она делала то, что помогала Эадалин планировать и строить Берн. Сложностей не было — Энвиса уже успела разобраться с основами в Лютерии. В какой-то мере было даже проще, так как большую часть работ выполняли магией. Эадалин подарила ей небольшой дом в пригороде. Там Энвиса готовилась к рождению ребёнка. Первые несколько месяцев беременности прошли спокойно, а потом начался кошмар. Её тошнило постоянно и от всего. Магия хаотично металась по организму. Её то бросало в жар, то, наоборот, знобило. Всё тело то и дело ломило, руки и ноги отекали. Лекари уговаривали её прервать беременность, объясняли, что организм отторгает дитя из-за смешанной крови, но Энвиса была непреклонна. Она всеми фибрами души цеплялась за ребёнка, стремясь сохранить ему жизнь. Её сын родился на седьмой месяц беременности. Прижав к груди свёрток с младенцем, Энвиса плакала от счастья.

***

Со дня её побега из Лютерии прошло десять лет, и вот она снова ступила на эту землю. Жизнь медленно налаживалась. Энвиса, получив одобрение Эадалин, построила башню в Пепельных горах для магических исследований. Риваль рос довольно быстро для силлина. Всё же сказывалась человеческая кровь. Сын стал центром её мира. Энвиса гордилась им и верила, что он станет великим чародеем. По крайней мере, все шансы на это были: стоило оставить в поле доступа маленького Риваля какой-нибудь артефакт, как тот немедленно подвергался тщательнейшему осмотру и, в большинстве случаев, разбирался на мельчайшие составляющие.

Лекари, следящие за развитием Риваля, утверждали, что ядро силы будет довольно большим и развивается весьма быстро. Если у чистокровных силлинов дар пробуждается годам к тридцати, то у её сына, по прогнозам, магия пробудится лет в двадцать, возможно, чуть позже. Энвиса не сильно переживала, хотя и не смогла пока создать тот дивный мир, где к полукровкам не относились бы предвзято. На улицах Риваль привлекал к себе внимание ярко-красными волосами. Внешностью сын был практически копией отца самой Энвисы. Получив известие о рождении внука смешанных кровей, Ард Дроу Каленгорн эр Наарт ничего не ответил. Сама Энвиса ничуть не переживала по этому поводу. Отец всегда был авторитарным, но те годы, когда она зависела от его решений, давно остались позади.

Если бы не аура, никто и не догадывался бы, что ребёнок смешанных кровей. Сам Риваль был ещё слишком мал, чтобы понимать такие сложные вещи, и познавал мир с неуёмным детским любопытством. За месяц плавания он вполне привык к кораблю. Команда к ребёнку относилась по-доброму. Матросы даже учили Риваля вязать какие-то простенькие узлы.

Форт Роял встретил их шумом, запахом рыбы и криками грузчиков. Энвиса с удовольствием рассматривала разросшийся городок, поднимающийся на холм множеством петляющих улочек, часть из которых только строилась.

Она шла по мостовой с сыном на руках, рассматривая торговые лавки и спешащих куда-то по своим делам горожан.

— Энвиса! Вот так встреча! — донеслось в спину.

Она обернулась, удивленно смотря на смуглокожую женщину в дорогом платье, держащую за руку симпатичную девочку. Кталха не сильно изменилась за прошедшие годы. Всё те же чуть раскосые глаза с хитрым блеском и презрительно поджатые губы.

— Ого! Поздравляю с пополнением! — Кталха улыбнулась почти по-дружески. — Это Кейлара — моя дочь и будущая царица Кабатии.

— Рада знакомству. Вы с Кассием разве не в Кабатии? — настороженно спросила Энвиса.

— Так мы с Кассием приплыли на свадьбу Лютерана. Я думала, — практически пропела Кталха, счастливо улыбаясь, — что он и тебя пригласил. Всё же вас многое связывает. Кассий как раз договаривается с губернатором о карете, а мы вот решила пройтись и посмотреть, чем торгуют в Лютерии. Здесь мало кто знает меня, так что можно погулять без всей этой свиты. Быть царицей так утомительно, знаешь ли. Если хочешь, можешь поехать с нами. Места в карете хватит.